«Выйди от меня, Господи, ибо я человек грешный»
Встречается иногда в околоцерковной полемике — в статьях СМИ, в приходских разговорах, в бурных дискуссиях на интернет-форумах – выражение «охранительное православие».
Означает оно – определенную тенденцию, существующую в контексте разности взглядов на святыню у церковных и интересующихся Церковью людей. Основных взглядов – два.
Один предполагает, что человек изначально грешен и нечист, святыню он может осквернить, и надо держать его на некотором расстоянии от святыни, а святыню – оградить от нечистого человека: иконостасом, окладом, ритуалом, сводом строгих и многочисленных правил и канонов.
Другой взгляд – что человек болен грехом, а святыня дана ему из милости как лекарство, чтобы, принимая ее, человек исцелялся и преображался, потому и надо сделать святыню доступнее для человека.
Многим, читающим эти строки, вероятно, милее и ближе второй взгляд.
«Долой охранительное православие! – воскликнут они. – Долой посредников между нами и Богом! Бог близок нам, вот сейчас как раз Рождество – Он пришел в мир, лежит в яслях, пропустите, пропустите меня к Нему, я хочу видеть этого Человека!»
Погоди, брат, погоди, не торопись… Нет, я вовсе не собираюсь отстаивать сейчас то самое «охранительное православие». Я думаю о нас, о тебе и обо мне: а в самом ли деле мы хотим, чтоб величайшая Святыня – Сам Бог – был предельно близок к нам?
Да, вочеловечившись, Он – стал близок. Тот, Кто стал человеком и как человек радовался, скорбел, изнемогал, жаждал, умирал на кресте, Сам сказал в молитве не «Повелителю», «Судие» или «Вседержителю» , а — «Отче», и нам заповедал то же. Отношения Отца и детей через Иисуса, Сына Божия и Сына Человеческого, отношения семейной любви – что может быть более исполненным близости.
Но повторю вопрос: а в самом ли деле мы настолько хотим этой близости, что готовы принять все ее последствия?
Во тьме мы жить не можем, мы задыхаемся и погибаем в ней – но, думаешь, на свету жить так уж комфортно? Комфортно жить бывает в полусвете-полутени, когда и Бог, несомненно любящий нас, — вот Он, почти (именно что «почти») рядом, и видится нам только милующим и улыбающимся, и одновременно многие вещи, которые мы бы хотели от Него скрыть, оставить пока что при себе, которые не хотим, боимся, стыдимся повернуть к свету, вроде как, мнится, Ему не видны…
photosight.ru. Фото: Marka_Kondrateva
Дети-то мы у Него дети – но чаще всего не чистые невинные младенцы, а пубертатные подростки, у которых в голове каша, в сердце – бездна страстей и похотей, потребности непомерные, а желания трудиться и брать на себя ответственность – ноль целых две десятых. Как часто мы, подобно блаженному Августину, взываем к Богу: «Избавь меня от греха!», – и тут же добавляем: «Но только не сейчас», и то и другое — говорим искренне и страшно мучаемся этим раздвоением.
Совсем как подросток – отцу или матери, мы кричим Богу: «Отойди, я не могу, меня слепит Твой свет, выключи его! Оставь мне мою территорию, мою самость, мою личную жизнь, не дыши мне в лицо, не читай мои письма, не лезь с вопросами, когда я не в настроении откровенничать, пощади мои привычные немощи и любимые грехи, не заставай меня врасплох, когда я предаюсь похотливым мечтам под одеялом, краду мелочь из кармана, подчищаю в дневнике двойку, когда лгу, ну, совсем невинно, подличаю почти невольно, не тормоши и не вели бодрствовать, когда тягучий сон духа наиболее сладок!»
Если Бог станет предельно близок к нам – мы не сможем уже отговориться неведением и непониманием от креста, не сможем не пить чашу, которую пил Он – настоящий правдашний Бог, но и настоящий человеческий человек. Мы не сможем бросить Ему в лицо: «Где тебе понять нас – Ты не такой как мы, Ты-то вон там, в раю, на седьмом небе!…», не сможем предаться в одиночестве любимым занятиям – лелеять свои обиды, гордиться своими скорбями, опьяняться иллюзиями о возможности войти в Царство Божие как есть, ничего в себе не меняя.
Так что, брат мой вольнолюбец, не спеши осуждать то самое «охранительное православие»… Прежде всего потому, что во многом ты сам его и породил. Ты, я, он, она.
photosight.ru. Фото: Виктор Корыстов
Чем? Да именно тем, что, увы, как часто не в силу сугубого благочестия мы отдаляем Бога от себя, простираясь пред Ним долу. Страх Божий для нас – как часто не страх обидеть Любимого, а страх перед Чужим. Нас устраивает Бог далекий, Бог в виде недосягаемой Высшей Силы, Аллаха, Судии, Вседержителя, кого угодно, но не человека среди нас и в нас.
Устраивает Бог, затуманенный клубами фимиама, отгороженный иконостасом, канонами и догматами, священнонепонятностью архаизмов, Бог, от которого можно отделаться, формально «угодив» ему исполнением постов и обрядов – и , угодив, потщеславиться, как в рекламе автостраховки: «Все правильно сделал!» А потом — предаться с «чистой совестью» своей маленькой личной жизни, своим простительным грешкам, своему сну и мечтам…
Да, Рождество – великий праздник близости Бога к человеку. Но это прежде всего праздник не сусальных звездочек, лубочных осликов и волхвов, святок и колядок. Это трагедия Бога нисходящего – и человека восходящего: и Он, и мы – ко кресту. И только вера в воскресение может помочь нам прожить эту трагедию насквозь и преобразить ее в праздник вечной жизни и негасимой радости. Преобразить, преобразившись прежде самим.
Читайте также:
 |
|
 |
Митрополит Иона: Не убирайте веру на антресоли вместе с елочными шарами! Митрополит всея Америки и Канады Иона (Паффхаузен) Укрепляясь на пути воплощения Рождества в нашей жизни, каждому из нас важно распознать свои таланты и использовать их для созидания Тела Христова. Как? Ответ можно найти в одном из рождественских гимнов. |
|
|
|
 |
И сейчас Христу нет места в мире сем Игумен Петр (Мещеринов) Когда православный начинает заниматься своей значимостью, богатством, влиянием и престижем, тогда ему непременно нужно как можно скорее бежать в убогий хлев и увидеть, и напомнить себе: вот именно здесь, в кормушке для сена, лежит единственная сила веры, её единственная власть, могущество, богатство, влияние и престиж |