Главная новость февраля — законопроект о выплате беременным 20 тысяч рублей ежемесячно в течение полутора лет. Госдума рассмотрит его этой весной.
Обсуждаем его с подругой.
— Представляешь, что начнется, — предполагает моя подруга (у нее трое детей и ни одного папы, так вышло). — Будут говорить: «О, тебе за твое пузо государство и так денег заплатит. Теперь мы смело можем тебя уволить».
— Да, — соглашаюсь я, — повод для травли тот еще. И врач еще в женской консультации: «Ну, хоть ты и дура, что забеременела, но все-таки протянешь, а там ребенка в ясли сдашь».
— Тебе так говорили? — спрашивает меня подруга сочувственно.
— Нет, — отвечаю я.
— Тогда выплат и материнских капиталов на первенца не было никаких. Мне советовали сдать в дом малютки, раз такая ситуация.
— А мне предлагали сразу отдать младшего на усыновление, — потягивается она устало. — Я даже думала. Ну правда. Он у меня ни на какие выплаты не попал, что-то отменили в 2017-м, что-то назначили только в 2018-м…
Законопроект меня радует. Это значит, что у одиноких беременных появился шанс. Шанс сохранить жизнь ребенка в тех условиях, где мать, скорее всего, ждет нищета. Надо как-то удерживать женщин от абортов в нашем нестабильном мире.
Думать над этим тяжело. Подобным законопроектом мы вслух подтверждаем, что беременность — дело только и исключительно женское, и если государство не возьмет на себя выдачу пособий, то позволить себе быть беременными большинство женщин не смогут. Кроме того, это дополнительный повод для унижения: «Ну, тебе-то хорошо, тебе за твой живот еще и доплатят». А еще это может быть поводом для увольнения (не секрет, что беременных сотрудниц чаще всего правдами и неправдами стараются выжать с рабочего места), — «ей же все равно государство платит».
Я обнимала живот и шептала: «Останься со мной!»
Большей беспомощности, чем в период ожидания своего единственного ребенка, я не испытывала никогда. Больших унижений, чем в беременность, тоже не случалось. И большей нищеты и ужаса.
Моя дочь была самым желанным и ожидаемым ребенком, какого только можно вообразить. Я до сих пор помню свои горькие слезы над отрицательными тестами, глухое отчаяние от мыслей «все рожают, а я нет», невозможность видеть в храме многодетные семьи (у них восемь, а у меня никого!). И как я наконец сидела с тестом в руке, смотрела на себя в зеркало и думала — неужели правда? Неужели я буду мамой, мне дадут человека?
От этого счастья было несколько дней даже страшно говорить, и я не понимала, как все вокруг могут так спокойно куда-то идти, работать, как будто не случилось самое великое чудо на Земле — я буду мамой ребенка, который родится в апреле. Так долго ждать!
Мне исполнилось 23 года, моя карьера шла в гору, у меня была ипотека на мою комнатку в коммуналке (да, когда у девушки нет за спиной родительской семьи, приходится начинать с такого жилья). Еще у меня было море сил и невероятная радость. Я не сомневалась, что ничего сложного не будет. Ну, может, когда ребенок родится, бессонные ночи придется потерпеть, но ведь все их терпят, не сломаюсь же я.
Можно, конечно, сказать, что женщина должна обо всем подумать, раз она решает родить, надо все предусмотреть. Но понимаете, нельзя знать, какой будет беременность, пока она не случилась с тобой.
Никто не ждет в 23 года патологического токсикоза, боли в разошедшихся тазовых костях, обмороков, судорог, мышечных спазмов и прочего сопутствующего. Когда все это начинает происходить, ты теряешь возможность работать.
Ты можешь иметь идеальный вес, прекрасные анализы, разряд по спортивной гимнастике или легкой атлетике, но вынашивание ребенка окажется для твоего тела огромным страданием, которое не облегчит ни один врач.
В первый месяц беременности я могла потерять ребенка — у меня были проблемы со здоровьем. Я говорила всем на работе, что жду ребенка и меня надо беречь, но это совершенно не предполагало, что мои обязанности возьмут на себя все вокруг. Сохранять на таком сроке тоже, по словам гинеколога, было нечего, потому что «со всеми бывает».
Так что я просто плакала слезами ужаса в туалете на перерыве, обнимала низ живота и говорила: «Останься со мной! Пожалуйста, останься со мной! Здесь так здорово, ты увидишь. Я что-нибудь придумаю. Только приходи, только останься со мной!»
«Выбрала себе хлюпика и решила родить»
Спустя несколько недель участковая гинеколог подтвердила беременность и спросила, когда я выхожу замуж: «Вы же теперь зарегистрируете брак?»
Я вежливо сказала, что «замужа» не будет, потому что так сложились обстоятельства. Сложились очень стремительно, знаете ли. Человеческие отношения — ужасно хрупкая штука. Даже когда двое взрослых людей очень хотят быть родителями, придумывают имена и спорят, чьи глазки и волосики достанутся первой дочке и чьи — второй. Everything changes.
Но мне все равно надо встать на учет по беременности.
— Ну, вы вообще, что ли? Ну вы смелая! — процедила умудренная опытом доктор. — Надо же уметь с мужчиной обращаться! Вот мне, например, муж отдает всю зарплату. А я ему потом выдаю деньги раз в неделю.
— Как это мило, — сказала я еще вежливее и поняла, что мне придется много чего терпеть в женской консультации ближайшие 40 недель.
Это в самом деле было только начало.
На каждом приеме надо было подчеркивать в очередной бумажке, что я не состою в браке и являюсь одинокой беременной. Каждый новый медработник считал своим долгом сообщить, что это только мое решение, и можно его и изменить.
У меня был патологический токсикоз со второго до восьмого месяца беременности, с ним меня клали на капельницы в дневной стационар. Там красивые женщины с обручальными кольцами отводили от меня глаза, если я упоминала, что не замужем.
Больше всего я запомнила момент, когда обмолвилась в палате, что постоянно хочется солененького, «вот бы красной икры разочек попробовать».
— Ну так почему не съесть икру, ее же можно по диете? — удивилась одна дама.
— Так она же дорогая, — сказала я немного удивленно. — Лучше десять кило картошки на эти деньги купить.
Она отвела глаза и скривилась так, как будто я выругалась матом. Больше она со мной ни разу не здоровалась, хотя мы еще неделю лежали на соседних койках в дневном стационаре.
Гордая и красивая фраза о том, что беременность — не болезнь, в моем случае, к сожалению, себя не подтверждала. Я была очень больна. Так, что не могла работать. С четырех утра до четырех дня меня выворачивало наизнанку по пять раз в час, коллеги очень жалели меня, особенно молодые ребята.
— Ты отравилась? — спросил меня в момент очередного приступа мальчик-стажер лет 19. — Тебе, наверно, к врачу надо?
— Нет, — сказала я, вынув голову из специально поставленной для меня у кабинета мусорки. — Я просто жду ребенка, видишь, это тяжело дается.
— Ребенка?! — спросил мальчик в ужасе. — А у тебя любимый человек в курсе?
— А любимого человека у меня нет, — сказала я тоном пожившей и повидавшей жизнь женщины.
Мальчик попятился от меня в ужасе, почти не моргая.
— Ты… Какая-то слишком смелая, — выдавил он. — А как ты справишься?
— Нормально, как всегда! — рявкнула я. — У меня, как видишь, работа есть!
Но работа моя быстро превратилась в череду больничных, выплаты с которых покрывали ипотечный платеж и оставляли примерно 2–3 тысячи рублей на месяц.
В основном эти деньги шли на лекарства. Потому что капельницы от токсикоза в женской консультации по ОМС вовсе не были бесплатными. И витамины не были бесплатными. И есть мне хотелось страшно и много, и одежда для беременных была нужна, но на работу с токсикозом по пять раз в час ходить было невозможно.
Другие коллеги были еще более искренни в своих выражениях.
— Ну че, мужик там твой тебя не бросил еще? Сама виновата.
Мужику давать надо, а ты тут с токсикозом, понятное дело, никакого ему интереса нет.
— Почему ты ничего не сделала, пока до 12 недель было время?
— Выбрала себе хлюпика какого-то и решила еще родить. Вот мне мой сразу предложение сделал, как узнал о беременности. Он меня и уговорил ее оставить.
— А если тебя уволят из-за твоих больничных?
— Будешь получать тысяч 15 пособия, ноги протянешь. Хорошо, если до яслей дотерпите.
Все эти унижения я более или менее пропускала мимо ушей, потому что задач у меня было ровно две: работать и зарабатывать, пока еще можно, и сохранить крохотную жизнь внутри себя. Когда живот делался каменным и начинал болеть, я обнимала пузо и бормотала:
— Никого не слушай, они все тебе никто. Это чужие люди. Я тут мама, я справлюсь. Ты приходи. Я всегда справлялась. Тут так классно, ты увидишь.
Спускалась в магазин — посмотреть на картошку
Самые мучительные две недели были в конце декабря, когда надо было дождаться новогоднего аванса, который давали 31-го. Я была на очередном больничном, меня выкручивало наизнанку сутки напролет, а из еды оставалась банка выданной в женской консультации молочной смеси для беременных и пачка гречи. И все. Все деньги ушли на платеж по ипотеке.
Гречу пришлось разделить на порции, одна полагалась на день. Помню, как трудно было вытерпеть до 16:00 каждый день, потому что если съесть кашу до этого времени, тошнило, а есть больше было нечего.
В те две недели я спускалась в магазин на первом этаже дома смотреть на картошку, которая дорожала каждый день на рубль (и это приводило меня в ужас), и мечтала, что в аванс куплю себе на Новый год целых пять картофелин. Может, и десять. Если хватит денег, — должно же их хватить, в Новый год чудеса случаются.
Интернета и денег на телефоне у меня в ту зиму не было. Кроме того, от постоянных унижений на работе, в женской консультации и в разговорах с немногими подругами, которые остаются у одинокой беременной, я как-то забыла, что на свете могут быть еще милосердные люди.
Вообще когда фокусируешься на мысли, что твое тело — домик для крохотного человека, которого ты так сильно подвел, что не можешь прокормить его даже в животе, — тогда нет сил искать, говорить и просить.
В храме со мной тоже никто не разговаривал. Когда я приходила на службы, мне ставили стул со словами: «Сядьте уже, вам же плохо станет все равно».
А еще один раз Великим постом младший священник спросил, есть ли у меня деньги, и дал мне 200 рублей. У меня в тот день их в самом деле не было совсем, я даже пришла туда пешком, потому что нечего было положить на проездной, но при виде подаренной суммы меня охватило желание безудержного кутежа, и я купила себе стаканчик мороженого. До сих пор помню, как стояла, смотрела на капель с крыши и прикидывала, что вполне дойду пешком и обратно домой, но мороженое себе позволю. Меня же благословили не поститься.
Потом наконец я родила свою дочь, дотащившись пешком со схватками в роддом ночью (были уже майские праздники, провожать меня было некому, потому что мосты, понимаете ли, в это время года уже разводят). В приемном покое медсестра гневно сказала:
— Что это, к вам даже мама прийти не может куртку забрать? Рассказывают тут всякое! Живет она одна, видите ли! У нас так не принято! Не бывает так, чтобы женщина жила одна!
Когда мне промывали послеродовые швы на следующий день после рождения дочери, другая медсестра держала в руках мою карту и говорила на всю палату:
— Таисия, ты тут не ори, ты лучше расскажи, как ты одна будешь ребенка воспитывать?
Пусть мамам будет не так страшно
Быть беременной с ипотекой, без единого родственника и с дорожающей каждый день картошкой, конечно, я не пожелаю никому. Я не люблю это ни вспоминать лишний раз, ни рассказывать. А дочери всегда говорю только, что очень ее ждала, любила заранее и плакала от счастья, когда наконец взяла ее впервые на руки. Что она долго-долго сидела в животике, и я не могла дождаться, когда мы наконец познакомимся.
Растить внутри себя нового человека — это большая и сложная работа тела и психики. Может быть, кому-то повезет, и в беременность можно будет кататься на коньках и писать романы. А может быть, придется провести половину срока на капельницах на сохранении, со строгим запретом вставать. И никто не может предсказать свой вариант заранее, увы. Всё в руках Божиих.
Но Он помогает нам руками других людей, вот в чем штука.
Требовать от женщины, чтобы она порхала птичкой, работала как прежде, параллельно быстренько дописала диплом по очередной вышке и до отхода околоплодных вод доделывала проекты, странно и дико. Главная задача будущей мамы — сохранить эту дарованную Богом жизнь так, чтобы ее собственная жизнь тоже продолжалась.
В первом триместре беременности, когда после оплаты ипотеки не оставалось ни на картошку, ни на проезд на метро, а православные подруги одна за другой удалялись из соцсетей (видимо, им было неприлично иметь такую неправильную меня во френдах), я между приступами токсикоза лежала на кровати носом вниз и перечитывала «Мастера и Маргариту». И думала, что любая женщина рискует стать Фридой…
Беременная женщина всегда нуждается в поддержке, и лучшая поддержка для взрослого человека — это деньги. И меня бесконечно радует мысль, что государство наконец решило это признать официально.
Существуй тогда, в 2013–2014 годах, пособия для беременных, наверно, у меня не было бы к родам тяжелой железодефицитной анемии и многих других проблем со здоровьем, которые принесла с собой беременность.
Пусть этот законопроект примут. Пусть мамам будет не так страшно. Чтобы ни одна беременная женщина в России не ходила смотреть на картошку, мечтая, что к Новому году сможет купить себе целых 10 штук.