Анна Уткина. Фото: Анна Данилова
Мы с младшим сыном Ваней сидели в очереди на одну из реабилитационных процедур. В день таких надо было проходить пять, а то и шесть. Молодая женщина посадила рядом со мной маленькую испуганную девочку-птичку и попросила присмотреть за ней, пока она зайдет в кабинет что-то спросить. Я показывала Ване довольно уродливую пластмассовую бабочку, завалявшуюся на подоконнике, и птичка тоже заинтересовалась ей. Бабочка летала и кружилась, и ей, уродице с облупившейся краской, радовался трехмесячный Ваня и семилетняя девочка, едва ли не с Ваню размером. «Как красиво», – вздохнула она. Сколько счастья и восторга было в ее глазах!
Когда я пришла в реабилитационный центр впервые, я первым делом подумала, что это место, где нет Бога.
Мне казалось, что есть такие – забытые Богом места. Концентрация человеческого страдания там слишком высока, чтобы Господь туда заглянул.
Я предлагала не сравнивать боль двух разных людей, но сама-то считала, что нет ничего страшнее, чем наблюдать за страданиями ребенка.
Я видела, как мама держит сына на одной из процедур. Была ли она болезненной для него? Не знаю, но он кричал, и я видела маленький дрожащий подбородочек и женщину, отвернувшуюся к стене. Мы вышли в коридор вместе, и она разрыдалась: «Я даже не знаю, поможет ли это ему. Может, все зря». И, может быть, все было зря. Один врач говорил, что это точно поможет! Другой, что этот метод – ерунда. Она была только мамой страдающего ребенка, и я жалела этого ребенка.
Я жалела девочку-птичку, потому что она радовалась некрасивой игрушке. Игрушке, которую я никогда не купила бы своему малышу, эту каракатицу с прилавка «всё по пять рублей». Я жалела мальчика, который боялся специальной сухой ванны, и его маму, которая не знала, чем его отвлечь, и говорила таким знакомым мне самой неестественно-радостным голосом: «А что я тебе сейчас покажу!» Говорила и копалась в сумке, не понимая, что еще показать, а потом доставала ключи и звенела ими, как погремушкой. Жалела относительно взрослых двойняшек, которым по возрасту пора было интересоваться мальчиками и косметикой, но им было интересно складывать пирамидку с ровесниками моей старшей четырехлетней дочки.
«Как можно тут работать? Сердце разрывается! – думала я. – Вот они, настоящие “отверженные”». Я думала так в первый день, во второй и немного на третий. Но только немного, если честно. Мы приходили туда и, наконец, были дома. У всех – похожие проблемы. Никто не скажет «нельзя ли потише?», – все кричат. Никто не попросит убрать «неудобного ребенка» с глаз долой. В моем представлении я должна была слушать только трудные разговоры о том, за что всем выпала такая участь. Но разговоры были обычные: «Мой кусается, уже не знаю, что с ним делать!», «Мы подсели на этот дурацкий мультик, ничем не отвлечь. И кто такие только снимает?»
Я стала замечать, что у детей все хорошо. Те, кто мог бегать – бегали, те, кто мог смотреть мультик – смеялись над мультиком, каждый по-своему играл. У них была своя жизнь, в которой реабилитационные процедуры были чем-то неприятным, но естественным, как школа и необходимость делать «домашку». Я смотрела на девочку-птичку и думала, что в отличие от меня, она тут по-настоящему счастлива. Смеется с моим сыном, ему-то тоже для счастья много не надо! Лишь бы мама была рядом, а погремушка звенела достаточно громко.
Я на секунду включила «фильтр» и постаралась увидеть только детей. «Тяжелых», особенных детей. И вот я оказалась не в месте, где нет Бога, а в раю.
В раю прекрасных бабочек, плюшевых львов, возлежавших с плюшевыми же агнцами. Дети там были на своем месте, а я нет, потому что они (в отличие от меня) были счастливы тому, что имеют.
Я жалела наших детей, а должна была жалеть себя. Это я там была отверженной. Это для меня там не было Бога, а они познали Его, не прилагая для этого никаких усилий, просто существуя. И ИХ, а не мое было Царствие Небесное.
Вокруг реабилитационного центра шла «обычная» жизнь. Помню, когда мы подъезжали к нему, кто-то из прохожих, глядя на пациентов, вздохнул: «Бедолаги». А ведь настоящие бедолаги были по ту сторону забора, где носились машины, пролетали самолеты, проезжали велосипеды и проходили (пока) не нуждающиеся в реабилитации мы. Бедные маленькие мы.