«По предварительному сговору» с исполняющей обязанности главврача роддома Еленой Белой она 6 июня 2018 года якобы ввела новорожденному ребенку смертельную дозу сульфата магния. Мы не будем разбираться в деталях обвинения — достаточно того, что абсолютное большинство специалистов считает его безосновательным. Так или иначе, следствие закончено, дело передано в суд присяжных, а действие подписки о неразглашении прекращено.
Неделю назад Элина Сушкевич дала онлайн пресс-конференцию, а на следующий день мы с ней поговорили о ее жизни под домашним арестом и до него, о надеждах, о профессии, о Covid-19. Видеосвязь немного искажает лицо, но все равно видно, какая Элина красивая. Она много улыбается, говорит очень просто и естественно, с ней приятно общаться.
Элина только что написала открытое письмо генеральному прокурору РФ с просьбой разрешить ей «встать в строй» и вместе с коллегами «отвоевывать жизнь пациентов у коварного вируса».
— Вам что-то ответили?
— Увы, нет. Хотя для меня это не пафосные слова — дескать, вот я такая вся прекрасная. Мне действительно важно работать и помогать. Сейчас, как на войне, мобилизуют и ординаторов, и студентов, а я из-за абсурдного обвинения сижу под домашним арестом, как тунеядец. Реаниматолог — это самая востребованная профессия. В отделение реанимации даже и в «мирное время» всегда не хватает персонала.
Элина Сушкевич на работе
— Но вас же обвиняют в предумышленном убийстве новорожденного младенца. Кто-то скажет, что таких вообще к пациентам подпускать нельзя.
— Пусть говорят, что хотят. У меня такая поддержка от друзей, знакомых и даже вовсе не знакомых, что эти отдельные голоса не имеют никакого значения. Если юридически мне, пока идет процесс, нельзя работать с пациентами, я готова бумаги заполнять, документацию оформлять. Это ведь тоже кто-то должен делать.
«Виноват не врач, виновата система»
В то утро, когда Сушкевич в составе бригады перинатального центра приехала оказывать реанимационную помощь 23-недельному младенцу, она сделала все, что возможно, и совесть ее чиста. Но в работе врача — особенно в экстремальных условиях войны, пандемии, катастрофы — бывает момент, когда на всех больных ресурса не хватает. И нужно выбирать, кто из пациентов более «перспективный». Это страшный выбор, но еще более дико, если врача потом обвинят, что он кого-то не спас. Заведут дело, начнут следствие.
— Да, я поняла ваш вопрос, — вздыхает Элина. — Конечно, он не простой. Я считаю, что это не забота врача, решать, хватает ли ресурсов, а забота администрации и системы здравоохранения. Они должны обеспечить всем необходимым. Да, у нас бывает, что на 12 коек поступает 15 детей, но мы не выбираем, кого лечить. Наша работа — сделать для всех все возможное.
— Ну это в обычной жизни так. А вот в Италии была настоящая катастрофа, врачам приходилось выбирать, кого сажать на ИВЛ.
— Я слышала, что там сама организация здравоохранения оказалась не готова к такому количеству реанимационных пациентов.
— А у нас готова?
— Мы видим, что да. И в России, и у нас в регионе все собраны, мобилизованы, привлекаются дополнительные ресурсы. И потом, в реанимации, где работаю, всегда напряженно. У нас, например, 10 коек занято. Но поступят две двойни — и все, их уже 14, а коек 12.
Предусматривать такие вещи — задача руководства. Мы можем развернуться и на 20 коек. Не понимаю, как в чем-то можно обвинять простых врачей.
— А если и 20 не хватит?
— Вообще, в перинатальном центре обычно всего с запасом. Поэтому я сочувствую коллегам. Не знаю, как я бы поступила, если бы мне пришлось делать выбор между более тяжелым и менее тяжелым пациентом. Слава Богу, что у меня таких случаев не было.
«Мы гордимся знакомством с тобой»
Многие врачи накладывают на свое фото профиля в фейсбуке надпись «Я Элина Сушкевич». Участвовать во флешмобе может каждый, но для медиков это особенно важно. Именно они в первую очередь «вписались» за калининградского реаниматолога.
Медицинское сообщество уже не в первый раз показывает себя консолидированным и единым. Но есть ли у него достаточно веса, чтобы быть авторитетом для следствия? И на кого еще Сушкевич, попавшая в такую ужасную ситуацию, могла бы рассчитывать?
— Многие коллеги и вправду приняли мою историю как свою, хотя я ее никак не афишировала. Люди словно поставили себя на мое место.
И это при том, что я не могла разглашать детали следствия, публично высказываться в свою защиту и ссылаться на материалы дела.
Но все равно мне оказали и моральную, и профессиональную поддержку, провели анализ источников по исследованию магния. Я, честное слово, такого не ожидала, и я бесконечно благодарна. Наверное, мне повезло. Но я думаю о тех, кто попал в такую же ситуацию, как я, и за них вступиться было некому.
— А на поддержку всего общества вы могли бы рассчитывать? Мне кажется, что мы, пациенты, подчас не очень доверяем врачам. Вечно-то вы виноваты перед нами — не так лечили, не долечили, не вылечили. Наверняка есть немало людей, которые скажут, что «нет дыма без огня».
— Разные бывают пациенты, иногда очень злые. А бывают и врачи, которым не место в профессии.
Но вы знаете, мне писали одноклассники, которых я не видела 20 лет: «Мы гордимся знакомством с тобой». Представляете, насколько люди мне доверяют, насколько уверены во мне? Для меня это было так неожиданно!
То общество, которое окружает меня — мои пациенты, мои знакомые (коллег тогда не берем), все, кто знают мою историю, — они убеждены в моей невиновности. И лишь Следственный комитет пытается меня и всех вокруг убедить, что я не я. В какие бы официальные органы я ни стучалась с ходатайствами, все как об стену. Их задача — предъявить обвинение.
Но, несмотря на весь этот ужас, в мою жизнь пришло столько положительных, хороших людей! Пишут, предлагают любую помощь, просят обращаться к ним в любое время дня и ночи.
У меня были моменты, когда я понимала: сколько ни бейся — ничего не получится. Руки опускаются, все безнадежно. И тут совершенно незнакомые люди пишут на почту и в мессенджер: «Мы с тобой, держись». Я не могу отчаиваться. Я просто физически не успеваю всем ответить, поэтому пишу подчас однотипные фразы. Но без такой поддержки, я не знаю, что со мной бы было.
Элину Сушкевич поддерживают друзья и коллеги из разных городов
«Я всегда доверяла людям в погонах»
Утро, смена, срочный выезд из перинатального центра в роддом. Ребенок, рожденный на шестом месяце, который легко умещается на ладони. Спасти его не удалось. Как реаниматолог воспринимает эту беду?
— Я всегда стараюсь вести себя сдержанно, родителям и так тяжело. Им нужна от нас поддержка, а не буря эмоций. Хотя эмоции тоже важны, люди чувствуют, когда доктор им сопереживает. Но если ко мне через 10 минут из соседней палаты поступит еще один ребенок, то ему понадобится собранный, четкий специалист, а не раскисший врач, который весь в слезах сидит в углу и плачет. Поэтому мы стараемся держать себя в руках. Нет, это не толстокожесть. У нас у всех есть сердце, всем больно, и мне больно. Но надо работать дальше.
— Вам сразу предъявили обвинение?
— Спустя полгода, и это было как гром среди ясного неба. Я все не могла поверить, что это происходит со мной.
К нам в центр приходила следователь, я все приглашала ее в реанимацию: «Пойдемте, я вам покажу, какие новорожденные у нас лежат, как они выглядят». Потому что люди, которые не видели наших детей, иногда думают, что это трехкилограммовые розовые пупсы, только маленькие.
— Она не пошла?
— Отказалась. «Нет-нет, — говорит, — спасибо, не надо». Это было за неделю до ареста.
Элина Сушкевич на работе
Потом пришли следователи с оперативниками и понятыми в количестве шести человек, предъявили бумажку, сказали: «Вы арестованы по обвинению в убийстве». В этот момент ощущаешь свою полнейшую беспомощность. Юридически мы все настолько неграмотные, на это и расчет.
И меня, и Елену Белую (главврача роддома) арестовали после ночного дежурства. Мы усталые, рядом нет адвоката, а тебе подсовывают какие-то бумажки: «Подпишите, что ознакомились». Это сейчас я знаю, что такое подписка о неразглашении данных следствия. А тогда что мне было делать? То ли кричать, как в кино: «Вы арестовываете невиновного!» То ли наоборот: «Сохраняйте молчание, все, что вы скажете, может быть использовано против вас».
— Так вы подписали?
— Ну а как не подписать? Я же законопослушный человек, доверяю людям в погонах. Я никогда не подозревала их в каких-то интригах или грязных играх. Если человек при исполнении обязанностей дает мне что-то на подпись, значит так действительно надо.
— Вы априори верите людям в погонах? Я вот скорее не доверяю.
— Боюсь, что теперь и я тоже… Наверное, раньше я жила в идеальном мире и никогда не сталкивалась с такой ужасной несправедливостью. Мне всегда казалось, что вся эта система так же добросовестно выполняет свою работу, как я свою. К тому же среди моих родных и знакомых были военные и люди, которые работали в «органах», как я их теперь называю. Все мое окружение — это честные, ответственные работники. Я, наверное, с другими людьми просто не общалась.
— Зато теперь пообщались.
— Это не очень приятный опыт, но, наверное, он тоже для чего-то нужен.
«Нельзя столько работать – так и замуж не выйдете»
Когда у человека случается беда, ему хочется отмотать свою жизнь назад. Где развилка, после которой все пошло не так? Можно ведь было, например, заболеть, оказаться на больничном и не выйти на дежурство. А можно было вообще не работать в перинатальном центре. А можно было не быть неонатологом, выбрать другую специализацию. А можно…
— Меня как будто вся жизнь к этому несчастью вела, — признается Элина. — Несколько раз предлагали работу в других местах, но я не уехала. Если бы в тот раз бригаду вызвали ночью, то поехала бы не я, но вызвали почему-то утром. Видимо, было мне на роду написано…
— И как реагировали ваши родные?
— Я очень переживала за маму, она меня воспитывала одна и прошла очень тяжелый путь, особенно в 90-е. Сейчас она уже пенсионерка, но до сих пор работает и обожает свою работу. Страдает, что из-за карантина приходится сидеть дома.
— Тоже врач?
— Нет, она географ по образованию, делает изыскания почвы для строящихся зданий. Сейчас все наладилось — казалось бы, живи, радуйся, делай, что хочешь. Она к тому же у меня рукодельница, отлично вяжет. Но нет, ей новое испытание. Ну а большая часть организационных забот по поиску денег и адвокатов легла на мою двоюродную сестру.
Слава Богу, нам попался судья, который выпустил меня под домашний арест, потому что следствие ведь ходатайствовало о заключении под стражу. Я провела в изоляторе три дня. И я их никогда не забуду.
Сушкевич живет одна — за 20 лет ее мама, как говорит Элина, «совершила подвиг и накопила ей на отдельную квартиру». Своей семьи нет, нет и молодого человека. Просто некогда и негде было познакомиться, все время всегда было отдано работе.
— Мне медсестры говорили: «Элина Сергеевна, нельзя столько работать, так и замуж никогда не выйдете. Надо иногда отдыхать», — смеется Сушкевич. — Зато вот теперь отдыхаю. Наотдыхалась уже.
Элина Сушкевич
Она еще раньше задавала себе вопрос: а чем люди вообще занимаются под домашним арестом? Это же так тоскливо. Но сейчас Элина находит себе занятия. В свое время мама научила ее вязать и вышивать, потом это порядком ей надоело, но сейчас, наряду с книгами, стало спасением. Тем более, что телевизора в доме не было, а интернет разрешили не сразу. Сушкевич обеспечивает всех пациентов перинатального центра шапочками и пинетками — она передает их с коллегами, которые ее иногда навещают (посещения разрешены).
— Бывало, приходит медсестра, говорит: «Элина Сергеевна, у нас нет шапочек на больших детей». На маленьких-то волонтеры обычно вяжут, а про больших забывают. Я ей: «Света, не переживай, у меня теперь времени знаешь сколько? Сейчас навяжу и чепчиков, и носочков». Так что дни проходили незаметно. Были, конечно, периоды, когда я просто спала с утра до вечера — видимо, это была такая психологическая защита.
«Возьмите меня, пожалуйста, в реанимацию»
Элина Сергеевна очень любит своих крошечных пациентов, весом меньше одного килограмма, их родителей, и вообще свою профессию, о которой ни разу не пожалела.
С маленьким пациентом
Она училась в Минске и после первого курса устроилась санитаркой в областной роддом. Ей там очень понравилось. Однажды медсестра разрешила посмотреть, как у младенца берут кровь. «Это было такое счастье, — вспоминает Элина. — Мне, санитарке, разрешили во время процедуры рядом постоять!»
Во время госпрактики Сушкевич попала в главный перинатальный центр Минска «Мать и дитя» на должность фельдшера-лаборанта. Теперь она уже сама брала кровь у крошечных детей, у нее отлично получалось. Она просилась: «Возьмите меня, пожалуйста, в реанимацию!» Потом ей даже разрешили присутствовать на кесаревом.
— Это был восторг. Пока ребенка несли от мамы на стол, я глаз от него не могла оторвать.
Казалось, секунда прошла, поворачиваю голову, а уже хирурги зашили, я все пропустила, на новорожденного засмотрелась.
Тогда Элина решила, что обязательно поступит в университет и вся ее дальнейшая деятельность будет связана с роддомом и с младенцами. На вопрос о специализации она твердо отвечала: «Буду неонатологом».
В роддоме, где Сушкевич потом проходила практику, неонатологи оказывали и реанимационную помощь. Потом, когда она вернулась в Калининград, ее сразу позвали работать в реанимацию. Спросили: «Не боитесь? Готовы?» — «Я готова, да». Хотя все равно было страшно. Чтобы работать с такой сложной категорией пациентов, как недоношенные дети с низким весом, нужно быть профессионалом.
— Этим детям удается полностью восстановиться, наверстать упущенное?
— Когда как. Бывает, что и трехкилограммовый ребенок имеет какие-то неврологические или другие проблемы. Наши малыши к двум-трем годам практически не отличаются от сверстников.
Конечно, первый год самый тяжелый. Когда ребенка выписывают из перинатального центра, для нас работа заканчивается, а для родителей только начинается. Мы так и говорим им: «Мы помогли, а дальше — дело за вами. Чем больше вы в этот первый год потратите на ребенка времени и сил, тем лучше будет прогноз». Можно родить прекрасного, доношенного, здорового малыша, но если не заниматься им, сам собой он не разовьется. Хотя наши дети, конечно, требуют больше внимания, чем обычно.
Семья Юлии Горшковой с маленьким Давидом — бывшим пациентом Элины
Я лично помню каждого ребеночка, они все выстраданные, родные. Их родители мне сейчас пишут слова поддержки, присылают фотографии. Одна мама говорит: «Узнаете Мирошку?», а на фотке страшно довольный мальчик, весь в шоколадном торте.
Некоторое время назад у нас лежали двойняшки, мальчик и девочка. Мальчика спасти не удалось, а девочку — 600 граммов — выходили. И вот на днях ее мама шлет мне фотографию, а на ней — кучерявая красотка с голубыми глазами. Все эти дети как свои.
— Вы не боитесь суда присяжных? Ведь они не знают, что вы за человек, а обвинение — тяжелое.
— Мы, конечно, очень волнуемся. И очень надеемся. Должен же этот кошмар когда-то закончиться.