Протоиерей Георгий Митрофанов. Фото: Владимир Ходаков
Великий Четверг 29 лет назад совпадал с праздником Благовещения. И в этот день должна была состояться моя диаконская хиротония, которую надо мной, студентом 2-го курса духовной академии, должен был совершить митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер).
Накануне Всенощное бдение происходило в Никольском соборе, и в алтаре у меня зашел разговор с будущим митрополитом Арсением (Епифановым). Он рассказал мне о том, как в день своей собственной хиротонии, поднявшись с утра, стал чистить ботинки – и вдруг почувствовал прилив слез, которыми никогда в жизни не плакал: так сильно разрыдался, что долго не мог остановиться…
Слушая этот рассказ, я невольно констатировал, что у меня никакие слезы на глаза не наворачиваются. Мне даже стало от этого грустно, как будто со мной что-то не так.
Я еще не знал, что мне предстоит пережить на следующий день.
Напомню, что это был 1988 год – храмов в Ленинграде было 14. Можете себе представить, что творилось в тот Великий Четверг в соборах города – огромное количество народу, столпотворение.
По случайности, услышав от кого-то из иподиаконов предыдущим днем, что митрополит Алексий будет служить в Троицком соборе Александро-Невской лавры, утром я отправился туда. И внезапно обнаружил, что митрополичьей службы там не предполагается. В ужасе я помчался в Никольский собор. Было промозглое утро, шел мокрый снег. Я мчался и думал только об одном: как теперь будет моей матушке. Моя супруга была на последних неделях беременности, и на мою хиротонию должна была пойти в Троицкий собор. Как же мне ее предупредить?! Мобильников же тогда не было!
Боясь опоздать на службу, я остановил машину и поехал в храм на такси, исполненный суеты – какие уж там слезы! Я примчался к самому началу богослужения, спешно надел иподиаконское облачение, вышел с подносом, с кувшином: все как полагается. И думал лишь об одном: как предупредить мою матушку, чтобы она ехала в Никольский собор, а не в Троицкий. В итоге мне удалось попросить позвонить ей по телефону, по счастью она еще не успела выйти из дома.
В такой мысленной суете проходило для меня архиерейское богослужение, очень торжественное, в верхнем храме Никольского собора – до сего времени это один из красивейших храмов нашего города. Все это время я был в смешанных чувствах.
И когда я уже, преклонив колени, стоял у престола, и надо мной читалась главная совершительная молитва – читал ее митрополит Алексий, его голос мне был хорошо знаком – в этот момент я вдруг понимаю: кто-то другой читает! Это не его голос! Это голос какого-то другого человека, если человека вообще. Но человека-то другого не могло быть, значит, это было нечто большее!
Это было поразительное потрясение, после которого мне стало страшно. В этом потрясенном состоянии, когда мне открылось что-то сверхчеловеческое, я как диакон совершал определенные действия, держал над Агнцем рипиду, причастился… И когда я в качестве уже диакона вышел впервые держать плат у Чаши при причащении, в огромной толпе я искал глазами прежде всего мою матушку. Я испугался, что один всего этого не выдержу. Должен же быть рядом какой-то родной, близкий человек.
Но как она в толпе могла бы добраться до меня? – думал я. И вдруг я увидел, как она – очень высокая, худая, с огромным, несколько нелепым на фоне этой худобы животом, в сарафане – стала пробираться сквозь толпу – ей уступали дорогу. Она подошла именно ко мне.
И я почувствовал, какое это великое счастье, что тайна, только что открывшаяся мне, может быть разделена еще с кем-то близким и понимающим.
Слез, однако, так и не возникло: таким уж я оказался бесчувственным. Но было чувство совсем другое: эта диаконская хиротония погрузила меня в такую реальность, которая несопоставима ни с чем в окружающем меня мире. Мне стало страшно, и мне понадобилась помощь… И эта помощь пришла в лице моей матушки, которая вдруг оказалась в этот момент со мной, нося во чреве уже второго моего ребенка. Девочка, кстати, родилась вскоре, в Неделю Жен-мироносиц, в то время, как я служил раннюю литургию и, естественно, была наречена стереотипно православным именем «Мария».
Таков был мой опыт переживания хиротонии на Страстной седмице. И для меня, человека совершенно не мистического склада, это на всю жизнь стало свидетельством того, что Церковь – это царство не от мира сего.
Беседовала Ирина Якушева