Я мечтала об идеальных детях. А дочь оплевала батюшку
Ближе к пятому-шестому классу я начала протестовать, отрастила, наконец, локоны и замутила челку-Карлсон, равной которой не было «на районе».
Елена Кучеренко
Потом родители начали мечтать, чтобы я выглядела прилично, как настоящая дочь дипломата, кем мой папа и был. А я мечтала быть похожей на покойного Виктора Цоя. Вместо «платьица», которое предлагала мне мама, я таскала рваные джинсы, которые собственноручно исписала всяческими непотребствами. Папа был в шоке, потому что мне их привезли из-за границы, и они еще недавно были дорогими и целыми. Еще я обвесилась килограммами всяких железяк. И ходила с мрачным, все понимающим об этой жизни, взглядом и напевала: «Но если есть в кармане пачка сигарет…» Бедная моя мама. О таком она точно не мечтала…
Вскоре отца отправили на несколько лет в командировку в Африку и, всю нашу семью, соответственно, тоже. Мои родители мечтали, чтобы вместе с ними я достойно представляла нашу страну среди «дикого» местного населения. А я тогда хотела вернуться домой. И в качестве протеста сама иголкой проколола себе шесть дырок в одном ухе и три — в другом. И еще нос. Правда, из носа я серьгу вскоре вынула. Потому что он распух и я была похожа не на модную девицу, а на свинку Пеппу.
А во все дыры в ушах я повесила огромные кольца, звенела ими на всю африканскую округу и выглядела большим аборигеном, чем местное «дикое» население. Я очень подружилась с португалкой Даниэлой, которая всегда ходила в черном. Мне это понравилось и я тоже на несколько лет нацепила все черное и опять же обвешалась железками. Готы отдыхали. Возвращаться в Россию мне уже не хотелось. Но пришлось.
Мои готские наряды — это цветочки
На Родине наши с родителями мечты опять разошлись. Папа мечтал видеть меня юристом или дипломатом, как и он сам. А я всегда мечтала быть то астрономом, то клоуном, то плавать на кораблях по морям и океанам. Но я честно училась на юридическом, как мое старшее поколение и хотело.
А потом влюбилась в театр, бросила все это «занудное» право и поступила в ГИТИС, чем в очередной раз повергла семью в шок. Но они мной втайне гордились — я сделала это сама, без чьей-либо помощи. Я закончила его с красным дипломом и поступила в аспирантуру. И подавала немаленькие надежды.
А дальше я пришла в Церковь. В один день я выкинула всю свою модную одежду, надела юбку в пол и обмотала голову старой маминой шалью. Я ходила по улице с огромными четками и молитвословом и гордилась тем, что была похожа на средневековую странницу.
Мама, как и раньше, мечтала видеть меня кем-то успешным в миру, хотя бы знаменитым театроведом. Поняв, что мои «готские» наряды — это были еще цветочки и, зная меня, она не на шутку заволновалась, что теперь я уйду в монастырь. А я, чуть ранее тоже мечтая стать звездой искусствоведения, теперь мечтала исключительно о подвигах и спасении души. И об огромной православной семье.
А потом я встретила моего будущего мужа, бросила Москву, аспирантуру, театр и светлое будущее и уехала с ним на его родину — Украину. Все крутили у виска, а я была влюблена и счастлива. И теперь у нас большая православная семья.
Правда, жены декабриста из меня не вышло, и через полтора года мы переехали в Москву. Сейчас я не дипломат, не юрист, не клоун, не мореход, не театровед, а просто домохозяйка.
Поняли меня мои покойные уже родители? Я не знаю. Они точно не мечтали об этом для меня. Я сделала все не так, как они хотели. Но я долго искала себя и нашла. Это мой путь и моя жизнь, в которой я ничего не хочу менять.
Отец не дожил даже до рождения старшей, Вари. А мама, даже если и не до конца поняла, приняла все это. И нашу младшую дочь Машеньку, у которой синдром Дауна. За что я ей очень благодарна.
У других просто «не такие» дети
С первых дней моего замужества я была уверена, что уж я-то точно буду идеальной матерью. Я мечтала, что всегда буду понимать своих детей и никогда не буду их ругать. Во-первых, потому что будет не за что, а во-вторых, потому что я же идеальная мать.
Когда начали рождаться девочки, в своих мечтах я видела их такими девочками-девочками. В платьицах, с длинными шикарными косами, которых я сама была лишена. Никаких спортивных стрижек!
Я представляла, какими они будут положительными и православными.
Мы будем стоять рядочком на службах в платочках и трепетно молиться. И святые будут умиленно на нас взирать с икон. А иконы эти замироточат.
И батюшки расплачутся от радости. О церковных бабушках я вообще молчу.
У моих дочек никогда не будет религиозных сомнений и шатаний. А если чьи-то дети начинают критиковать все церковное — это просто какие-то «не такие» дети.
Я не мечтала, как мои собственные родители, о блестящей карьере для них. Сейчас многие опять покрутят у виска, но я всегда хотела и хочу для детей тихой, спокойной жизни и какой-нибудь полезной профессии. В совсем уж сокровенных мечтах я видела их многодетными женами священников. И кого-то даже монахиней. Я рассматривала для старшей, Варвары, какой-нибудь Свято-Тихоновский, ведь она любит историю. А для Сони, которая прекрасно рисует, иконописный.
Ну и так далее… А главное — я была уверена, что мои мечты совпадут с их мечтами. Ведь, повторюсь, я видела себя идеальной матерью, которая прекрасно понимает своих детей. И я-то уж точно не глупый взрослый.
Как Дуня оплевала батюшку
Свечечкой на службах в детстве стояла только Варя. Я ощущала себя гением материнства и педагогики.
Но дальше мои православные мечты о детях-ангелах с громким треском разбились о младших.
Третья, Евдокия в детстве вела себя так, что сделала меня убежденной чайлд-фри. Ну об этом я уже не раз писала. Когда один батюшка на подворье попытался призвать ее к порядку, она его просто оплевала. Благо, у него у самого много разносторонних детей и его сложно удивить.
Не так давно, например, две из моих дочерей (не будем показывать пальцем) подрались на службе. Не больше не меньше. Правда, саму битву я не видела. Застала только подбитый глаз у одной, слезы у другой и шепот бабушек:
— Как же так, у вас же папа — алтарник, а мама пишет такие хорошие статьи о православном воспитании детей.
Объяснения дочек пролили мало света на эту темную историю. Одна вроде бы топала ногой по полу, другая терпела из последних сил и просила не топать. Та, которая топала, клялась, что не топала, а все было совсем наоборот. Потом одна, ну совершенно случайно (потому что она же терпела) заехала другой в глаз. В ответ ее, так же, ну совершенно случайно, толкнули. И понеслось.
Все это происходило, когда они ждали исповедь, прямо у аналоя, и батюшке пришлось выступить в качестве рефери. Он пообещал их забрать себе на воспитание, но девочки воздержались.
Я мечтала, что в храме они будут молиться…
— Лена, твои дочки опять проболтали всю «детскую» Литургию (они у нас проводятся в посты) и поссорились из-за подсвечника, — говорила мне педагог воскресной школы. — А Соня вообще спала.
И таких историй можно вспомнить море.
«В старости я буду выглядеть, как ты, мама…»
Этой весной мы уехали из карантинной столицы в нашу деревню. Там маленькая церквушка. Десятилетняя Соня и там впадала в спячку на службах. Если в Москве храм у нас огромный и можно хоть как-то незаметно притулиться, то здесь на нее сочувственно взирали все бабушки и шептали:
— Тише-тише, пусть поспит ребенок, наверное, дома много трудится…
А батюшка с улыбкой махал на нее кадилом, когда обходил храм. Ребенок сопел еще слаще.
В мечтах я видела их исключительно в платьицах.
— У нас тут недалеко бесплатно выдают вещи многодетным, может, подберете своим что-нибудь, — сказала как-то в том храме одна местная жительница, многозначительно покосившись на ту же Соню.
— Хотите, мы возьмем ее на несколько дней в нашу пустыньку? — Предложили монахини. — Побудет у нас, благодати наберется…
А Соня просто в поиске своего стиля. Короткие «стрикулистические» джинсы, огромные толстовки со свисающими рукавами, шапки с ушками (в которых она ходила в храм даже в +20), какие-то браслеты, фенечки. Все заботливо подобрано так, чтобы выглядело совершенно несовместимо. «Агли-стайл», — называет это Варя. И наушники в ушах…
— Мама, ну ты же сама рассказывала, как ты одевалась в молодости, — аргументировала Соня. — Не переживай, в старости я буду выглядеть, как ты...
В старости… О Боже…
И еще вопрос — зачем я им все это рассказывала.
Соня и наряды — это вообще отдельная и бескрайняя тема.
Мы сейчас на море. Когда собирали вещи, четырнадцатилетняя Варя сделала это за десять минут. Соня два часа рыдала над горами вещей:
— Это не модно! Это обтягивает! Это висит. А-а-а, мне нечего надеть! Вынеси эти платья на помойку! — а я ей их с последней надеждой пыталась предложить, я же мечтала, — и эти майки тоже! Ладно, одно оставь в храм. А почему в храм обязательно в платье?… Оно какашечного цвета! Я не надену эту инфантильную футболку с сердечком! Все джинсы мне малы. А другие все — велики!..
Правда потом подошла ко мне:
— Мама, я не представляю, как ты меня терпишь.
Как? Из последних сил. А силы эти иногда заканчиваются.
Тут с болью в душе вспоминается, как я мечтала, что никогда не буду ругать своих детей.
— Что они у тебя опять вытворили? — Спрашивала как-то соседка снизу. — Я вчера слышала, как ты выступала…
Послушные дети?
— Дуня, мама не разрешила вылавливать рыбок из аквариума, — слышу я за спиной шепот пятилетней Тони. — Но сейчас она ляжет спать и мы половим.
«Мужчины моей мечты умерли 100 лет назад»
Я мечтала, какими ортодоксально-верующими будут мои дети. Нет, они верующие девочки, из Церкви никто не ушел и, слава Богу, пока не собирается. Но:
— Мама, почитай-почитай эту книгу, тебе понравится, она черносотенная, — сказала мне недавно Варвара.
Вот такой она меня видит.
Со скрытой тоской не могу не признать, что Варя давно намного начитанней меня. Она прекрасно разбирается в истории, политике, богословии. Она видит изъяны нашей церковной жизни и пытается это все как-то осмыслить. Она читает жития святых, а потом сравнивает их с реальной прижизненной биографией этих людей. И спрашивает:
— А почему в житиях не пишут всей правды?
Иногда это меня пугает. Я же мечтала, что у них не будет никаких сомнений, как и у меня.
— Мама, ты на все смотришь с каким-то большим оптимизмом, — сказала она мне однажды.
Подозреваю, про себя она подумала: «С каким-то дурацким оптимизмом».
В мечтах я видела ее с Евангелием и катехизисом в руках. Нет, она все это прочитала. Но также какое -то время увлекалась литературой об анархизме, революционерах и идеями о перестройке мира.
— Все мужчины моей мечты умерли минимум сто лет назад, — с грустью констатировала она.
Когда я пыталась спорить с ней на какие-то исторические и религиозные темы, она говорила:
— Мама, ну у меня ведь более свежий взгляд.
И рассуждала и правах человека и необходимости свобод. А я чувствовала себя старой дурой.
Нет, Варя верит серьезно и осознанно. И даже пытается одухотворить Соню. Но все равно на многое смотрит критически. Но, наверное, так и надо.
Она много учится, потому что мечтает не о Свято-Тихоновском, а о серьезной карьере. И сама ищет варианты учебы за границей. И считает, что сначала надо встать на ноги, а потом думать о семье.
А Соня мечтает стать художницей и параллельно — мастером маникюра и визажистом. Ну или стилистом.
Тут мои мечты о них, как о многодетных матушках, регентшах, монахинях и Соне-иконописце плачут горючими слезами.
Понятно, что все еще сто раз изменится, но как же так… Я же не о том мечтала.
«Мы хотя бы с тобой советуемся…»
А недавно мои дочки вообще покусились на святое. Это был для меня день великой скорби.
Я писала, как мечтала для них о шикарных русых косах, которых сама была лишена. С любовью отрастила им всем длинные волосы и научилась делать прически любой сложности. И была счастлива — у меня девочки.
И каким шоком стало для меня заявление Вари и Сони, что они-то сами мечтают о коротких стрижках. Они спят и видят, как отрежут себе эти косы.
— Я все детство надевала на голову колготки, а вы хотите это всего этого лишиться?! — лепетала я.
— Но мама, тебе просто делали спортивную стрижку, а ты хотела длинные . Ты же сама говорила. А тебя не понимали… Так и мы. У нас свой путь. Ну ты-то нас поймешь?
Зачем, зачем я им это все говорила?! Не пойму.
— Ну и про шесть дырок в одном ухе и три в другом ты тоже нам рассказывала, — нанесла Соня последний удар. — Проколола и никого не спросила. А мы хотя бы с тобой советуемся.
И на том спасибо. И мне явно надо больше молчать.
Сговорились на каре.
Оплакивая их шикарные волосы, я записала их в салон.
Параллельно выяснилось, что у пятилетней Тони тоже свой путь и свои мечты. И она хочет покраситься в зеленый. Удалось уговорить ее хотя бы на розовый. Но если покрасили одну из младших, старших — вообще без вариантов.
И вот теперь у меня три девочки с красными волосами, а у Сони каре. Варя в последний момент передумала. Но она всегда была очень рассудительной.
Так рухнули мои мечты о косах. И девочках в длинных платьицах и платочках.
— Мама, не переживай, у нас же есть Маша, — успокаивала меня Варвара. — Она будет такой, как ты захочешь.
Елена Кучеренко с Машей. Фото: Анна Данилова
Не факт. Но пока Маша, у которой синдром Дауна, и правда единственная, кто не выбивается из моих мечт.
Разные мечты
Нет, я не жалуюсь на своих девчонок. Я ими горжусь. Они у меня чудесные. Самые лучшие. Очень разные, но каждая прекрасна. Они талантливые, любящие, заботливые и любимые. Хотя хулиганят, не слушаются и ссорятся. Как все дети. Живые дети и должны такими быть. Всегда послушный ребенок — несчастный ребенок. И они все — мои помощницы. Без них я, как без рук.
Но меня удивляет, как же все в жизни повторяется. Наверное, каждая девочка мечтает, как будет идеальной матерью и точно поймет своих детей. А потом оказывается, что ничего она не понимает. Как не понимали ее. Вечный конфликт поколений. Наверное, потому что мы быстро забываем, какими сами были. И становимся правильными, занудными взрослыми.
И, знаете, я, конечно расстраиваюсь, что мои мечты не всегда сбываются, сержусь на своих детей. Но я им очень благодарна. Они учат меня понимать других. Видеть, что у каждого человека свой путь, своя жизнь. И мои мечты — это не их мечты. И это нормально. Понять это не всегда просто. Иногда болезненно. Но очень нужно.
И главное, о чем я сейчас мечтаю, чтобы было у них все хорошо. Чтобы они нашли себя, любимое дело и были счастливы. И всегда были уверены, что мы с мужем рядом. Наш дом — это всегда их дом. В любом возрасте. И пока есть силы, мы сделаем для них все. Во всем поможем. И чтобы они всегда знали, что есть Бог, Который любит их. И Он еще ближе, чем мы. Главное, о Нем не забывать.