«Я не ставлю плохие оценки». Шалва Амонашвили

23 Сен

Подписывайтесь на наш подкаст:



«В школе я учился на двойки»

— Шалва Александрович, вы — один из самых известных педагогов. Но я знаю, что в школе вы сначала учились на двойки. 

— Это стало моей гордостью. Ибо не я один, а многие известные люди плохо учились в школе, их даже выгоняли. А потом они становились учеными, политиками, деятелями искусства. То, как ребенок учится в школе, не определяет его личность. Многое зависит от отношения к нему. Да, я был двоечником!

— Двоечником?

— Да. Меня с трудом переводили в третий, а особенно в пятый класс. Мне тяжело давались математика и русский язык. В шестом классе я стал учиться еще хуже. Физика, математика, химия — тоже двойки. 

Именно поэтому я написал книгу, в которой выступил против двоек и отметок вообще. Я просто выбросил их в мусорный ящик, открыв детям классы безо всяких отметок.

— Что произошло дальше? Вы учитесь в шестом классе, получаете двойки…

— Чудо произошло. К нам пришла учительница, я ее называю педагогом от Бога — Варвара Вардиашвили (преподаватель литературы, ей и Михаилу Щетинину Шалва Амонашвили посвятил книгу «Учитель от Бога». — Примеч. ред.). Это был 1946 год, война недавно закончилась. Эта учительница знала нас, детей. Наши радости, трудности, голод и холод… Присматривала за каждым учеником, старалась помочь и поддержать.

Именно Варвара Вардиашвили поставила мне первые пятерки. Наверное, незаслуженные. Она была великим педагогом и знала, что чем-то надо меня зацепить. Двойки, двойки, двойки — и первые пятерки по грузинскому! Я начал ходить в библиотеку, много читать, чтобы порадовать ее. И чтобы эти пятерки постоянно присутствовали в моей жизни. Но по остальным предметам у меня по-прежнему были двойки.

— Вы попробовали вкус пятерок.

— А потом произошло чудо. На уроке эта учительница дала нам задание — написать сочинение. Думаю: «Сейчас порадую ее своим сочинением. Напишу то, которое она никогда не читала». И вдохновился этим. Пишу сочинение, и вдруг она подошла ко мне и прошептала в правое ухо грустным голосом: «Мальчик, мои пятерки краснеют рядом с двойками. Как быть?» Именно эти слова. Я успел почувствовать запах духов «Красная Москва» и увидеть серебряную брошь на кофточке, ее волосы едва коснулись моей щеки. Больше ничего. Я опустил голову, заплакал — как мне быть, чтобы пятерки не краснели? 

— Это означало, что у вас пятерки по ее предмету, а по другим — двойки?

— Да. 

Но после тех слов я взял себя в руки. И начал зубрить все — математические формулы, физику, химию. И заучивание наизусть помогло — сначала мне ставили тройки. В 7–8-м классе я разобрался в науках, получал четверки и пятерки. И окончил школу с золотой медалью. 

Но, если бы не этот шепот в правое ухо, я не сидел бы сейчас перед вами. Наверное, стал бы хорошим человеком где-то, не пропащим. Но эта высота для меня — разговор с вами, который будут слушать тысячи людей — этого бы не было.

«Девочка плакала над тетрадью. И я выбросил красную ручку»

— В какой момент вы поняли, что хотите идти в педагогику?

— Это тоже странная история. Когда я анализирую свою жизнь, мне кажется, что на небесах кто-то мне помогает. 

Я поступил на востоковедческий факультет Тбилисского университета, изучал историю Ирана и персидский язык. Мечтал стать дипломатом. Персидский я освоил за шесть месяцев, мог публично выступать, переводил Омара Хайяма на грузинский язык, несколько стихов даже напечатали. 

Когда я учился на втором курсе, нашей семье жилось тяжело. Я решил устроиться на работу. Лекции были по вечерам, поэтому днем я хотел куда-то устроиться грузчиком, обратился в райком комсомола. Но там мне дали направление в школу, пионервожатым. Это была та самая школа, которую я окончил год назад! 

Шалва Александрович Амонашвили

В первый же год я полюбил мир образования, его стихию, детей, учителей. Школа стала для меня жизненно необходимым пространством. Я почувствовал, что мне больше ничего не надо — какая дипломатия, какая журналистика? Образование стало судьбой, которая мне открылась. В школе я видел разные чудеса. Я счастлив, что всю жизнь живу заботами об образовании, детях и учителях.

— У вас есть личные педагогические чудеса?

— Дети помогали мне их открывать для себя. Расскажу об одном маленьком чуде.

Математика, второй класс. Я раздал тетради. И одна девочка, Элла, вдруг заплакала. Я до сих пор это помню — мне трудно слушать, как плачут дети, становится больно, хочется сразу же утешить. Спрашиваю: «Что с тобой, почему ты плачешь?» — «Все красное, красное, красное!» Ребенок увидел в тетради мои исправления красной ручкой — ошибка, ошибка, ошибка… Эта традиция жива в школах до сих пор. Многие даже и не думают, что можно иначе.

Я задумался: что Элла хотела мне сказать? И понял. «Не дразни меня, учитель! Конечно, я ребенок и допускаю ошибки. А ты красными чернилами пугаешь меня, как быка красной тряпкой. Найди в моей работе что-нибудь хорошее. Порадуй меня моими маленькими успехами».

И я, недолго думая, выбросил красные чернила. Вслед за мной это сделали сотни, а сейчас и тысячи учителей. 

— Каким цветом стали ошибки отмечать?

— Зеленым (улыбается). А еще — радовать! Искать удачи, успехи — вот буква красиво написана, задача правильно решена, предложение получилось. Пусть много ошибок, но успехи тоже есть! Зеленым их подчеркиваешь, радуешься, что ученик двигается вперед. И ребенок это видит и понимает: «Могу!» Так воспитывается вера в свои силы. А кому приписать ошибки — детям или моей методике? Поэтому я начал совершенствовать методику, чтобы ошибок в работах детей становилось меньше.

И получилось совершенно другое общение с детьми — изложение материала, закрепление, познание. Все другое. Не только красные чернила ушли. Они унесли с собой всякие недоразумения и запреты. И стало больше улыбок, радости. Это чудо! Эллочка открыла мне вселенскую педагогику! А сейчас я открыл ее учителям — пользуйтесь.

— Вам не говорили коллеги: «Как это, почему не тем цветом исправляете»?

— Раньше говорили. Но сейчас вокруг меня собираются те люди, которые заразились той же идеей. Тысячи учителей читают книги, проходят курсы онлайн или очно. И говорят, что им тоже стало спокойно и радостно. Теперь они видят успехи учеников, а не неудачи.

Защитил диссертацию и отказался от ее выводов

— Вы были одним из немногих людей, кто отказался от выводов своей диссертации сразу после ее защиты. От чего вы отказывались, что происходило с вами в этот момент? 

— Когда я писал кандидатскую диссертацию по педагогике, то думал: «После защиты отрекусь от нее». Писал для ученого совета. Мне нужна была, как говорят, «корочка». Если у тебя ученой степени нет, а знания есть — это ничего не значит. Мне нужна была степень, чтобы бороться — защищать ту педагогику, которая зрела во мне. 

Диссертация называлась «Принцип сознательности в обучении». Это традиционно — дети должны сознательно подходить к обучению. И как этого добиться? Авторитарным способом. Принуждать детей: «Надо думать!» А если он думать не умеет? Ну, я скомпоновал как-то эту работу. Она была написана по всем правилам ВАК (Высшая аттестационная комиссия). И я защитился, единогласно. Получил «корочку». А потом объявил, что не признаю выводы этой диссертации. Книга вышла, но я изъял ее из моих сочинений. 

Но я не отказываюсь от докторской диссертации по психологии. Там я действительно сделал открытие — как разбудить способность к письменной речи у шестилетнего ребенка. «Это же алгебра — речь», — как говорит Выготский, она сложна. А я нашел способ. И наши дети пишут сочинения с первого класса. Свои мысли высказывают! Это открытие в психологии. И от него отказываться я никогда не буду.

— А какая реакция была на отказ от выводов диссертации? Вас не пытались лишить ученой степени?

— ВАК не имеет права лишить тебя степени, если она уже присвоена. Конечно, если я что-то такое сделаю, от чего наука придет в ужас (смеется). Махнули рукой, и все. Затем я сам стал членом экспертной комиссии ВАКа. И заботился о том, чтобы пропустить такие диссертации, которые действительно обогащают науку, жизнь, меняют людей. 

«Мои дети учились в экспериментальной школе»

— Как вы участвовали в образовании своих детей? Проверяли ли домашние задания, ходили ли в школу?

— Во-первых, когда мой первенец, это Паата, должен был пойти в школу, мы спешили открыть для него экспериментальный класс, чтобы пробовать новое (супруга Шалвы Амонашвили — Валерия Гивиевна Ниорадзе (1935—2012), доктор педагогических наук, профессор кафедры теории и истории педагогики МГПУ. У них родилось двое детей: Паата — психолог, социолог, писатель, издатель. Нино — филолог, ювелир. — Примеч. ред.).

Тогда в России проводили свои важнейшие эксперименты психолог Леонид Занков, педагоги и психологи Даниил Эльконин и Василий Давыдов. Они изменили советское сознание. Я люблю этих людей и ценю их труд. Они совершили подвиг. 

Итак, Паата пошел в первый закрытый экспериментальный класс. И это оказалось удачно. Министерство образования увидело, что эксперимент состоялся, нам построили целую школу. И она прославилась в Советском Союзе и мире в целом — первая республиканская экспериментальная школа. 

Именно в этой школе учились мои дети.

Поэтому эта педагогика родилась в них самих. И мы получили удивительный педагогический процесс, который славится не меньше других открытий в Советском Союзе. 

Мы впервые ввели обучение в школе с шестилетнего возраста. Потом реформа прошла по всему Советскому Союзу — и другие дети тоже могли пойти в школу с шести лет. И это не рано, ребенок в таком возрасте вполне уже может учиться в первом классе. 

Откуда взялась пятидневная учебная неделя? Это тоже мы. Наши дети оканчивали за три года четырехлетнюю начальную школу, и получалось 165 дней свободных. Их хватило, чтобы всем классам ввести пятидневную учебную неделю. Снять всю нагрузку с субботы, а не перераспределять ее на будни. 

Но были и внутренние сдвиги в сознании людей — иной подход к детям. 

Чем мы занимаемся с учителями? Меняем их сознание. У них другие устои. Они видят мир взглядом материалиста. А мы хотим расширить их сознание, чтобы они охватили взором и духовность. Тогда ищешь другой язык для ребенка, другие методы. И получается гуманная педагогика.

— В современной школе у учителя в классе 36 человек, у каждого — разная ситуация дома, разный уровень подготовки… А еще постоянный контроль над педагогами: проверки, документы. Учителю безумно сложно изменить подход.

— Это так же сложно, как с одним ребенком — 36 детей или один ребенок. Надо, чтобы была критическая масса — 12–15 человек. А такие классы можно создавать только в частных школах или где-то в деревне, где живет мало детей. 

Но у нас были классы с 48 учениками! Потому что общество потянулось к нашей школе, в наши классы. И Министерство образования не знало, что делать. Поэтому нам сказали: «Принимайте всех, чтобы никто не жаловался». Было тяжело.

— 48 человек в классе?

— 48 в классе! В экспериментальной школе, в классах, где особые программы и подход. А в кабинете собирается 47 ребят, по трое за партой, потому что обычный класс их не вмещает.

Что я хочу этим сказать? Сложно. Но это не значит, что невозможно. Да, каждому ребенку в большом классе достанется меньше заботы, улыбок и поощрения. Но это лучше, чем ругань. Когда на детей кричат: «Хватит, без мамы не приходи, дневник!» Учителя становятся церберами. Я признаю, что гуманная педагогика не панацея. 32 ученика в классе — это нормально, чуть меньше — еще лучше. 6–8 учеников — мало, надо, чтобы было чуть больше.

Это в Советском Союзе нам обещали светлое будущее.

— Коммунизм.

— Коммунизм уже близко, потерпите. И мы правда верили. Я сам верил в это. 

А сейчас, смотря на мир, я вижу, что нельзя ребенку обещать светлое будущее. Ему надо давать мощную опору, чтобы он мог построить его сам.

Школа и воспитание личности

— Вместе с тем кажется, что сегодня учителя и родители как раз придерживаются этих принципов: замечание сделать нельзя, критиковать нельзя, двоек надо ставить поменьше, обидеть никак нельзя. Но при этом надо привести ребенка к результату, чтобы он мог поступить в вуз, хорошо учиться, дальше мог что-то делать. Но как — непонятно. 

— Это экспериментальное исследование делалось не год или два, а 18 лет. И две трети школ Грузии, тысячи детей и учителей, были охвачены им. Это была мощнейшая система, слаженная, научно обоснованная. 

Родители и учителя в рамках эксперимента могли проявлять строгость и даже жесткость, но только в рамках авторитарного подхода к обучению. В гуманной педагогике другие принципы.

Тысячи родителей и учителей работают по этой системе, потому что поняли ее суть.

Конечно, нужно прикладывать усилия, чтобы изменить свой характер. Перестраивать себя. Там кричал педагог — а здесь нельзя. Там раздражался — а здесь раздражения нет. Оно разрушает все. В гуманной педагогике другая психология, философия, мировоззрение. 

В мире присутствуют авторитарные процессы. Но в школе зарождается гуманный процесс. Вся классика педагогики — Ушинский, Сухомлинский, Песталоцци, Ян Амос Коменский — суть гуманной педагогики. Истинно гуманное образование, цитируя Константина Ушинского, это воспитание… Я иногда спрашиваю: «Чего?» И люди теряются.

— Личности?

— Воспитание духа человеческого! Не тела, не нрава, а духа! Дух есть любовь, дух есть совесть, дух есть прощение, чистота мысли, сочувствие. Это все качества духа. 

А мы пичкаем наших детей знаниями. В большинстве школ — да простят меня многие учителя и директора — никакого духа нет! И это тогда, когда принимается указ о духовном возрождении России. 

— А как должно выглядеть духовное воспитание? На конкретном уроке.

— На уроке? Очень просто! Одно время я был членом большого жюри конкурса «Учитель года», председателем был Виктор Садовничий (математик, ректор МГУ. — Примеч. ред.).

На сцене стоит учитель из Санкт-Петербурга, математик. Он предлагает старшеклассникам сделать некоторые допущения — это математический прием. Сделали одно допущение, второе, третье, четвертое, построили уравнение. Решили его. И что же получилось? Если все эти допущения принимаются — Бог существует. В математике это доказано. Если допущения не принимаются, значит, уравнение неправильное. 

Это может сделать и физик, и математик, и химик. Как эти реакции происходят? Просто задать вопрос: «Ребят, мы получили третье вещество. Но как это происходит — мы же не знаем!» Что их заставляет перетекать и меняться? Какая-то сила. Есть даже книга «Физика веры». 

Небеса надо мной живые. Я верую во Христа. И мне не надо детям говорить, что я христианин, верующий. Но я буду смотреть им в глаза, ведь христианства без любви не бывает. И я смотрю с любовью на своих учеников. Кто-то срывает мне урок, а мне сказано: «Люби врага твоего». Я не выгоню ученика из класса. И родителей не буду вызывать. Просто поговорю с ребенком, и он меня поймет. 

Любую проблему в жизни стоит исправлять любовью. Можно этим пользоваться. Будет трудно, могут случаться ошибки. Но в конце концов зародится искусство — в тебе, во мне и в других. 

Понятие вечности духа можно нести через науку, через мои глаза и улыбки. Через мое спокойствие и внутреннюю веру. И дети чувствуют не мою науку, а меня. У вас был любимый учитель в школе?

— Сложно сказать.

— Сложно, вот видите! У меня был любимый учитель! Один факт я о нем рассказал. И сколько еще было таких! Это она сказала мне: «Живи по дням, а не по годам», когда я был в восьмом классе. По дням!

Он сказал тебе слово — и в нем уже заключена духовность. В интонации звучит духовность, в доброте, в чуткости. И к тебе перетекает нечто другое. Не только знания, но и вера учителя в тебя. И эти знания становятся воспитанием. 

Это можно сделать. У нас есть тысячи таких уроков.

— Сегодня часто говорят, что советское образование было лучшим в мире.

— Советское образование действительно самого высокого качества. Кто победил в Великой Отечественной войне?

— Народ.

— Народ, воспитанный в духе веры. Правда, вера была в строй. Но она была мощная, так? И поэтому человек становится мощным. Это делала школа. 

И качество образования было высоким. В Советском Союзе воспитывалось столько ученых! Это было мощное образование в физике, химии, математике. Мощнейшая школа. И оно могло развиваться еще сильнее, если бы не сдержанное отношение к творчеству учителей. Например, давыдовские общества созданы в Голландии и других странах, этой методикой пользуется и Китай. А у нас она широкого распространения не получила. 

«Открывается дверь, и учителю дают кошку»

— Вы были на уроках у Эльконина, Давыдова?

— Я был на уроках у Леонида Занкова. Он сидел в классе, а занятие проводила учительница. 

Первый класс, начало урока. Вдруг открывается дверь — и учительнице подают кошку. Она показывает ее всем, дети дотрагиваются до лап — мягкие подушечки, а потом когти. Зачем это? Дети исследуют, что подушечки нужны, чтобы подкрасться, а когти — чтобы схватить. Почему такая пушистая шерсть? Это были уникальные уроки!

Василий Давыдов не проводил, а творил урок. Он стоял у доски перед первоклассниками. Они не считали: один, два, три… Они две полосочки клали друг на друга и видели — А больше Б. Как уравнять? Пробуют. Пишут: «А — Х =… » С первого класса алгебра начинается, абстракция! И лишь потом, во втором полугодии, дети начинают считать яблоки — это уже проще простого, от 1 до 100 — не проблема. Куда же пропали эти уроки, почему их нет? Они ведь описаны!

— Без авторов сложно преподавать по этим системам. Если учитель хороший, то он сможет вести урок по системе Эльконина–Давыдова.

— О, вы хорошо сказали! Это мысль Дмитрия Лихачева, мы дружили. И он говорил: «Где хорошие учителя, там хорошие ученики». (Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906–1999) — литературовед, филолог-медиевист, культуролог, искусствовед, доктор филологических наук, профессор. — Примеч. ред.)

Дмитрий Сергеевич Лихачев

Где учителя творческие, там и Давыдова знают, и Занкова знают, и свое добавляют. И гуманную педагогику вобрали в себя. 

Учитель в переводе с санскрита означает «дарящий свет». У этих учителей ученики другие. Они не будут жаловаться, что детей интересуют лишь компьютеры и гаджеты.

«Учителям стоит набраться смелости»

— Что делать родителям?

— Хорошо, если какой-то родитель станет воспитанником хорошего учителя. 

Сейчас родительское сообщество совсем другое. В 50-х годах родители были малообразованными людьми. А сейчас родители — народ продвинутый. Иногда больше, чем некоторые учителя. Знают, читают, пишут, на семинары приходят. Потому что видят, что современных детей так просто воспитывать не будешь. 

Многие родители поняли — надо менять подход. Читают, ищут, сами догадываются, психологию осваивают. Но далеко не все такие.

К сожалению, большинство детей находятся под империализмом взрослых, до сих пор. Дети — народ совсем не свободный.

— Это правда. Как сегодня родителю строить образовательный процесс ребенка? Вы создали экспериментальный класс для своих детей. И кажется, что это единственный вариант…

— Но ведь у нас развивается гуманная педагогика. Она возникла в Грузии, в Советском Союзе, пришла в Россию и стала популярна даже за рубежом — в Швейцарии, Финляндии. Я дважды получил государственную премию за внедрение идей гуманной педагогики в образование. 

Учитель может заняться гуманной педагогикой. Лишь бы были использованы образовательные стандарты. Больше государство ничего не требует. Какая личность воспитывается — не проверяется. 

Дай детям подышать чистым образовательным пространством. Улыбнись им. Инспектор не сидит в твоем классе.

Мы же вели при советской власти подпольную педагогику. Василий Давыдов был исключен из партии. У Леонида Занкова закрыли лабораторию. Почему? 

Пусть учитель будет храбрым. Учителя, которые боятся директора, завуча, проверяющих, не могут создавать новые личности. Таких педагогов много. Они тормозят развитие детей. И несут в себе принципы образования 1970–1980-х годов. 

Современное образование должно быть совсем другим. У нас век интернета! Я обмакивал в чернильнице перьевую ручку и писал с нажимом. Кто сейчас этим занимается?

— Взрослые уже ручками не пишут.

— Я удивился, почему уже в первом классе перед учеником не стоит компьютер и дети не учатся печатать. Это будет — ручки окажутся не нужны. Я не говорю, хорошо это или плохо.

— Это данность.

— Что-то теряется, а что-то обретается. Но когда идешь к будущему, то что-то надо оставить. Даже любимое. А что-то новое приобрести. Со всем багажом уехать далеко невозможно. 

Лишь бы учителя набрались смелости.

Фото: Анна Данилова

— Какие у вас были любимые приемы с детьми, которые мешают на уроке? Не могут собраться, послушать, сосредоточиться. Что вы делали? 

— В гуманной педагогике есть важный компонент — свободный выбор. Самые прекрасные уроки построены на принципе свободного выбора. 

Приду на урок и скажу: «Ребята, не могу урок проводить, что делать, не знаю». И они спрашивают: «А почему? Что за материал сегодня? Он вам не нравится?» Это уже урок! И дети говорят: «А мы другое сделаем!» И вклеивают в учебники свои странички. У них мотивы зарождаются. 

Сейчас дети ходят в школу без мотива, по принуждению. «Эти знания пригодятся когда-то», — не мотив, в этом нет жизни. Алексей Леонтьев сказал: «В школе дети отбывают обучение. А надобно, чтобы прожили обучение». Он писал об этом в своей фундаментальной книге о мотивах и потребностях (Алексей Леонтьев (1903–1979) — психолог, философ, педагог и организатор науки. — Примеч. ред.).

Сейчас дети живут в школе? Нет. А что делают? Учатся. В учении есть терпение, мучение, все, кроме жизни. А классик говорит: «Дети не готовятся к жизни, а живут». Гуманная педагогика дает детям жизнь, по ее принципам строятся уроки.