Я не видела карту, где специалисты поставили на дочери крест (видео)

https://www.facebook.com/otkazniki.ru/videos/1532687976789046/

«Мне 25 лет, по профессии я экономист, работала в автосалоне и до встречи с фондом (БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам» — «Правмир») была отпетой карьеристкой. В фонд я пришла в ноябре 2016 года. Это был порыв души, очень хотелось помочь тем, кому помощь действительно нужна. Но когда я начала искать, поняла, что очень многие нуждаются в помощи, поэтому выбирала ту стезю, которая бы откликалась во мне. Так я пришла в программу волонтерского ухода в «Отказниках». Уход за детьми в больнице был мне близок. В детстве я часто лежала в больнице и видела изъятых детей, и даже в 6 лет рвалась им помочь.

Волонтёрский уход — это очень крутая программа. Мы ухаживаем за детьми, которые лежат в больнице совсем одни: играем, кормим, моем, переодеваем. Проводим с ними несколько часов так, как будто это наши дети. Это могут быть изъятые из семьи дети, а могут быть из детдомов. Относительно здоровые и с нарушениями. И если понимание, что делать с изъятыми и относительно здоровыми, у меня было, то понимания, кто такие «особенные» дети — не было. В этом вопросе тоже помог фонд с чередой обязательных семинаров и помощью кураторов.

Сначала было непросто, так как меня прикрепили к той территории больницы в которой 90% детей — с особенностями развития. Но потом малыши с синдромом Дауна или ДЦП перестали вызывать какой-либо страх, а наоборот — общение с ними стало приносить еще больше удовольствия.

В одну из смен на другую территорию нашей больницы привезли мою Ульяшу, и как-то так совпали звезды, что в этот день я вышла именно туда, и меня отправили именно к ней. На тот момент через меня прошло уже очень много детей с особенностями, и ко всем ним я относилась очень тепло, но ни с кем не было так, как было с Улей. Меня просто накрыло. Она была такая крохотная. В свои почти 5 выросла всего до 82 см. Почти не ходила (только с опорой), не говорила, но от неё было столько света, такая она была моя, что отказаться от неё я не смогла.

Долго пыталась себя отговорить, придумать причину, почему я не могу (их было миллион, в Школе приемных родителей мне сразу сказали, что я — группа риска), но по-настоящему думать я могла только о том, как здорово будет съездить с Ульяшей на море. Через неделю после знакомства было принято решение готовить документы.

Фото: фейсбук

Трудности, наверное, были, но я их, если честно, не замечала. Оборачиваясь назад, я думаю, что все сложилось само собой, но моя мама напоминает мне, что было совсем не так, что было много мелких неурядиц. Я их не помню. Единственное, что для меня было самым болезненным: Ульяна продолжала болеть уже в изоляторе детского дома, и 2 месяца я не могла к ней попасть. Через 2 месяца фонд согласовал меня как дополнительного волонтера Ули, так как у неё уже был основной, и в середине апреля я начала ходить к ней. Суд состоялся только в августе, и все это время каждую субботу я ездила через весь город к ребёнку.

Поначалу меня расстраивало, что процесс так затянулся, но сейчас, когда мы дома, такое стечение обстоятельств меня очень радует, потому что моя адаптация как родителя началась ещё в феврале, сейчас она подходит к концу, и у меня в разы больше сил грамотно помочь Ульяше адаптироваться.

Ульяна — это абсолютно мой ребёнок. Я не могу быть объективна, потому что люблю её всем сердцем. Когда я читаю ее карту, где специалисты практически ставят на ней крест, я думаю, что, слава Богу, я эту карту раньше не видела. Так как этот список нарушений никак не описывает мою дочь. Моя Ульяна — девушка с характером, но при этом нежная и заботливая. А ещё — хитрющая, кокетливая, болтливая и, конечно, целовательно-обнимательная. Все, что я могу сказать про Улю, будет про любовь, а не про диагнозы. Сейчас мы едем в поезде домой, ко мне на родину, в Карелию. Малышка спит рядом. А в папке с документами лежит новенькое свидетельство о рождении, где я записана ее мамой. И больше мне ничего не надо для счастья».