Расскажу историю о том, как я крестил своего первого коренного австралийца в 1996 году. А я служил в Австралии с 1995 по 2002 год. Этот австралиец решил креститься ради того, чтобы жениться на русской, притом моей дальней родственнице. Ее отец просил меня поговорить с ним, я согласился и во время беседы сказал, что крещение — серьезный шаг, делать его стоит, только если ты хочешь стать православным, но никак не ради женитьбы. Он в ответ объяснил, что настроен серьезно, и мы начали его готовить к крещению.
Это было как раз в Рождество. Естественно, он ничего не понимал по-русски, тем более — по-славянски. Начали заниматься, объяснять. Со временем он начал ходить на службу с текстами всенощной и литургии и делал это очень усердно.
Пришло время Великого поста, и я сказал, что мы будем стараться готовить его еще более интенсивно, чтобы покрестить в Лазареву субботу. Он приходил практически на каждую службу, стоял в храме почти один — на будничные богослужения мало кто приходил. Я ему указывал, когда и что читается, он следил за ходом богослужения.
Потом пришло время Лазаревой субботы, и мы его покрестили с именем Иван, в честь Иоанна Многострадального. Он причастился и причащался в следующие дни, когда служилась литургия (он специально взял на работе отпуск). Мы прошли с ним все обстоятельства страстного пути Господа во время Страстной недели.
Наступает время Пасхальной службы. Это сейчас я научился предупреждать всех соседей храма, что у нас — Пасха, что ночью будет громко — колокола, песнопения. А тогда — как-то не подумал.
И вот — Пасха, звоним в колокола, идем Крестным ходом — всего человек 500, зашли в храм и начали заутреннюю. На улице — лето, жарко, все двери и окна храма открыты. Я стою перед Престолом, естественно, в полном облачении, и слышу из храма какой-то шум. Поворачиваюсь, вижу, что на меня бежит через весь храм по дорожке маленький, худощавый, пьяный австралиец, в шлепанцах, шортах и майке. У двери храма стоит его пьяная жена, одетая примерно так же, которая на него кричит. Это оказались одни из наших соседей, которых мы разбудили. Все прихожане замерли от неожиданности, а человек бежит прямо на меня, в алтарь.
Я выхожу из Царских врат, он подбегает ко мне и кричит — по-английски, естественно:
«Слушай меня, ты, бородатый батя. Если вы сейчас не остановите эти колокола, я тебя убью».
Я пытаюсь успокоить этого человека, объясняю, что у нас Пасха, а он знай себе повторяет, что убьет меня.
Все прихожане по-прежнему в шоке, мысль о том, что надо что-то предпринимать, пришла в голову именно Ивану — тому самому коренному австралийцу, крещеному неделю назад. Он — метра два ростом, встает между мной и этим нетрезвым мужчиной. Первая Пасха Ивана, который полгода готовился стать православным, и — такая вот история.
Я с грустью думаю: «Если сейчас он побьет этого сумасшедшего, вся наша работа окажется напрасной». Притом этот пьяный даже плюнул ему в лицо, прямо на амвоне. Но он не проявил и доли агрессии, спокойно, без рук, вытеснил из храма дебошира. И богослужение продолжилось!
А этот человек, Иван, мой крестник, потом стал священником и сейчас спокойно служит на церковнославянском.
«Куда? Ты же умираешь»
С 2002 по 2005 год я служил в Вашингтоне. И однажды, прямо после литургии Великой Субботы, когда я вернулся домой и прилег отдохнуть, вдруг резко, первый раз в жизни, дала о себе знать почечнокаменная болезнь. Человеку, который с этим не сталкивался, не объяснить, какая это сильная боль, но причины ее я тогда не знал. А потому решил тогда — все, умираю.
Звоню жене (она уехала по делам), говорю, что у меня сильная боль и наверняка это конец. Она велит не мешкая вызвать скорую, не дожидаясь ее прихода.
Скорая увозит меня в госпиталь, невероятная боль проходит только после четвертого сильнодействующего укола обезболивающего. В это время моя супруга звонит настоятелю храма, где я служил, отцу Виктору Потапову, сообщает, что я умираю, тот обзванивает прихожан, просит молиться за меня, поскольку я в тяжелом состоянии.
Между тем приступ проходит, а врач, который меня обследовал, пожимает плечами: «Ты что, не знаешь, что с тобой? Камни в почках!» С этими словами, дав с собой еще немного обезболивающего, он меня отпустил.
Дома я переоделся в белый подрясник, который всегда надеваю на Пасху, и поехал в храм — как раз к полунощнице. Там — примерно 1500 человек, и почти все уже знают, что отец Владимир умирает. И тут появляюсь я — в белом подряснике. Все на меня в ужасе оглядываются, думая, наверное, что это уже моя душа пришла на службу.
Захожу в алтарь, отец Виктор на меня смотрит с удивлением: «Куда? Ты же ведь умираешь». Облачаясь, объяснил, что покуда нет, и мы начали службу.
«Выдержишь?»
В 1990 году меня рукоположил в дьяконы (а позднее и в священники) сам владыка Лавр (Шкурла).
И вот моя первая и единственная дьяконская Пасха, в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле. В тот год Пасха совпала с Благовещением — Кириопасха, и, значит, на утрене полагается читать Евангелие. Старшие дьяконы вынесли самое большое, самое красивое, старинное Евангелие, огромное, в тяжелом окладе.
Все дьяконы друг на друга смотрят: кто будет выносить Евангелие архиерею на чтение. Решили, что я, как самый молодой. А наши семинаристы, мои сверстники, решили пошутить и начали петь «Воскресение Христово видевши» так медленно, что иподьяконы уже спрашивали: «Отец Владимир, пронесешь? Тебе помочь?» «Ничего, справлюсь», — отвечаю, а у самого уже спина болит. И ничего, справился!