— В начале июля была одобрена идея об уроках исторической памяти в школе. Как вы себе представляете такой урок?
— Я никак себе эти уроки не представляю и не понимаю, что это такое. Есть уроки истории, на которых изучается прошлое, происходит воспитательный процесс. Какие такие «уроки исторической памяти» нужны отдельно от уроков истории? Возможно, имеются в виду какие-то классные часы на патриотические темы.
Мне совершенно не ясно, зачем это нужно, кто это будет вести. Если историк, то, наверное, это будет какой-то урок на историческую тему, а если проводить доведется химику, учителю труда или физкультуры, то все ограничится набором штампов, присланных в методичке.
Например, несколько лет назад у нас проводились сильно патриотические уроки по Крыму, их доверили классным руководителям. Понятно, что ничего, кроме определенной идеологической индоктринации, такие уроки дать не могут.
Леонид Кацва
— А программу по истории из-за этого изменить могут? Или часы добавить?
— На часы рассчитывать не приходится, потому что в школе существует такая суровая вещь, которая называется «предельно допустимые нагрузки». У нас нет никаких резервов для того, чтобы увеличить часы по истории, только если сократить другие предметы, на что, конечно, никто не пойдет.
Поэтому это будут либо какие-то разовые мероприятия, условные «уроки исторической памяти». Либо проделают попытку содержательно поменять программу, чего я тоже совершенно не понимаю.
Любой урок истории — это и есть урок исторической памяти.
А если под памятью понимается только, скажем, апелляция к героическим страницам прошлого, то это плохо. Потому что в прошлом есть разные страницы, как героические, так и негероические. Помнить надо обо всех.
«Ты к победе не имеешь отношения»
— Случалось ли вам объяснять детям, что надеть военную форму и наклеить на машину «спасибо деду за победу!» — это не про патриотизм?
— Да, случалось. Мне случалось объяснять это детям, мне случалось объяснять это не детям. Я многократно говорил, что я никогда не надену георгиевскую ленточку. Потому что, с моей точки зрения, георгиевская ленточка — это некоторый символ принадлежности.
Я совершенно не понимаю, когда говорят: «Мы победили». Я когда-то произнес эту фразу, мне было лет 10, и я до сих пор помню, как на меня зарычал дед-фронтовик: «Ты к победе не имеешь отношения, а победивших почти не осталось». И с тех пор для меня такие вещи, как ношение ленточек, напяливание на себя муляжей орденов (если не на сцене), местоимение «мы» в подобном случае — полное табу.
— Как вы объясняете понятие «патриотизм» своим ученикам?
— Понимаете, патриотизм — это, безусловно, любовь к родине, но вот смысл этого, он разный, и у понятия «патриотизм» нет однозначной интерпретации.
Я всегда говорю, что вот есть две женщины: Наталия Нарочницкая, очень известный публицист вполне официозно-патриотического направления, и покойная Валерия Ильинична Новодворская. Вот кто из них патриот, а кто нет? Дело в том, что они обе считали себя, безусловно, патриотами, обе любили родину, только каждая понимала это по-своему.
Для одного патриота патриотизм — это «моя страна права, что бы она ни делала», а для другого — «я хочу, чтобы в моей стране стало лучше жить».
Вот мне ближе второе понимание патриотизма. И с этой точки зрения я считаю, что Новодворская была высокий патриот.
Гражданский патриотизм тоже требует мужества
— А хватает ли урока истории, чтобы дети это поняли?
— Уроков истории может не хватать для того, чтобы дать тот или иной фактический материал, а чтобы объяснить свое отношение — тут дело же не в часах. Кто-то поймет и тебя поддержит, кто-то, безусловно, тебя не поддержит.
Помимо учителя на ребенка же воздействует окружающая среда — папа, мама, дедушка и так далее. Школа здесь только одна из составляющих, зачастую не главная.
— Какими историческими примерами тогда это проиллюстрировать?
— Как вам сказать, такие примеры не нужны, поскольку они повседневны.
Помните, не так давно была выставка в Манеже? Там декабристов представили Бог знает кем. Но декабристы были большими патриотами. Вся их идеология была насквозь проникнута патриотизмом. И их оппонент — Николай Первый — был тоже патриот.
Академик Андрей Дмитриевич Сахаров — тоже высокий патриот, и патриотом был Александр Исаевич Солженицын, который с ним по многим вопросам спорил. А советская власть, которая гоняла их обоих и враждовала с ними обоими, зачастую не делая между ними даже различия, тоже считала себя властью патриотической.
Поэтому что есть воспитание патриотизма — вопрос очень-очень сложный. Патриотизм далеко не исчерпывается военными аспектами. Гражданский патриотизм зачастую гораздо интереснее и требует часто гораздо большего мужества от человека.
Я отказался вести уроки в Zoom
— Как историк, можете предположить, что напишут о периоде дистанционного образования в учебниках по истории?
— Я — историк, не футуролог, поэтому не знаю, что об этом напишут через 10 лет, через 50. Могу сказать, как я воспринимаю это сам, сегодня. Мне представляется, что к дистанционному образованию мы закономерно все оказались не готовы, потому что никто не предполагал, что подобное произойдет.
В средней школе, в 10–11-м классе, дистанционное преподавание возможно, хотя с большими издержками и преимущественно по профильным предметам. В среднем звене, то есть в 5-м, 7-м, 8-м классе — преимущественно невозможно, потому что там дети еще недостаточно сознательны. Они нуждаются не только в развитии, но и в контроле, а обеспечить контроль при дистанционном образовании невозможно.
В классе я не то что вижу, когда ребенок занялся посторонним делом, а замечаю, что он просто отвлекся, даже мысленно, даже на 30 секунд. Я мгновенно читаю это по его глазам. Ничего подобного не происходит, скажем, в Zoom, и не может происходить. Там маленькая картинка, кто-то постоянно эту картинку отключает, и понять, присутствует человек, слушает ли он тебя или своих одноклассников, зачастую невозможно.
Мне скажут, что ребенка можно дернуть, спросить. Да, все это так. Но этого контроля совершенно недостаточно, по сравнению с тем, который происходит на нормальном живом уроке.
— Что тогда делать учителю истории на дистанционном уроке? Поделитесь опытом…
— Вы знаете, я отказался вести уроки в Zoom. Потому, что у меня были как раз 5-й и 7-й классы. Для 7-го класса есть мой авторский учебник и давно подготовленная система презентаций. 5-му классу, помимо презентаций, для тренировки стереоскопического понимания я один раз послал онлайн-лекцию своей доброй знакомой Тамары Эйдельман. Не уверен, что все эту лекцию посмотрели.
Но, получается, с одной стороны — лекция, с другой стороны — подробная презентация. Далее цикл вопросов и, пожалуйста, ответы. Причем с условием: писать ручкой. Печатать нельзя. Я не нанимался принимать 50 одинаковых работ, знаем мы, как это делается. Написанное они сканируют или фотографируют и шлют мне.
— И вы все эти 50 работ проверяли?
— С утра до ночи. И это было довольно тяжело: разбирать разными почерками написанное на сером от фотографирования фоне.
— Так же будете работать, если все это продолжится?
— Если продолжится, то в 8-м классе точно придется перейти в онлайн, на преподавание в Zoom. Я смотрю на это с очень большим опасением. Многие мои коллеги, учителя, говорили, что зумом они довольны, но в то же время признавали, что эффективность такого урока ниже, чем в классе.
Сидит говорящая голова и что-то такое объясняет
— А как вы относитесь к дистанционным приложениям и программам?
— Хорошую онлайн-лекцию иногда можно включить и в классе. Учитель посмотрит, как дети материал воспринимают, как они на него реагируют.
Но когда с этих платформ происходит обучение — это пустое. Сидит говорящая голова и что-то такое объясняет. Ну прекрасно. К учебному процессу это отношения не имеет. Это хорошо для дополнительного самообразования.
Так что потери этого года очень велики. Два с половиной месяца в значительной степени пошли прахом.
— А качество материалов на платформах отвечает стандартам?
— Я физически не мог видеть все, что предлагается, но есть материалы очень низкого качества. Например, в Российской электронной школе, на сайте Nauka.Club, на платформе InternetUrok я встречал откровенные ошибки.
Да и так называемые «Яндекс.Уроки» меня, честно сказать, не вдохновили. Лекция там может быть неплохо инструментованная, но попытка сделать урок у них выглядела откровенно смешно: на занятии, ориентированном на 6-й класс, учительница разговаривала с ними так, будто они во втором классе. А содержательно это был просто анекдот. Я показал это одному очень крупному специалисту по данной теме, он сказал, что не знает, смеяться или плакать.
— Вдруг все-таки удастся выйти в новом учебном году в офлайн. Какими словами вы бы встретили учеников первого сентября?
— Детям я скажу, что надеюсь, что они так же рады видеть друг друга, как я рад видеть их наконец после большого перерыва.
Дети должны шуметь на перемене, а не ходить парами
— В фейсбуке вы отметили, что не видите возможным убрать общие перемены в школах, почему?
— Эти предписания люди дают без всякого учета текущей реальности. Сместить начало перемен — значит, одни классы вышли на перемены на 10 минут, а в других в это время идет урок, другие классы вышли на следующие 10 минут, а первые пошли на урок. Ну и так далее.
Человек, который в школе не бывает, а сидит в теплом комфортабельном кабинете, не знает, что когда класс находится в коридоре, то в тех классных помещениях, которые выходят в этот коридор, работать невозможно. Шум, вопли, беготня. А дети должны на перемене шуметь, а не чинно ходить парами, как добивались от меня 50 лет назад, им необходима разрядка.
Леонид Кацва
— А что еще вас раздражает в предписаниях Роспотребнадзора?
— Посадить детей так, чтобы в классе было не более 15 человек. Хорошо, посадим. Но у меня в классе 30 человек, куда мне девать остальные 15? Либо они должны ходить в школу через раз, либо тогда, может, их поучить в 6-м классе не год, а два?
Либо у меня таких уроков в каждом классе должно быть два. То есть вместо тех 20 часов, которые у меня на следующий год намечены, у меня этих часов должно стать 40. Это я не говорю, что за эти часы тогда надо платить в два раза больше. Ведь у нас сейчас подушевое финансирование, и урок с классом в 30 человек стоит одних денег, а урок с классом в 15 человек стоит других денег, а урок тот же.
Значит, если меня заставят за те же деньги работать в два раза больше, я, извините, просто на пенсию пойду. А чтобы мне платили в два раза больше, я не хочу. Мне не надо так много денег за такую работу, которую я не выдержу просто.
Значит, кто будет работать? Студентов приведем в школу? Но студенты работать, увы, не умеют пока. Они должны этому учиться, я имел счастье руководить практикой студентов, до сих пор вспоминаю. Отдавать указания-то легко, как известно, это может делать даже дрессированная обезьяна. А выполнить эти указания нереально.
— А кабинетную систему в школах тоже невозможно ликвидировать?
— Посадить класс в одном кабинете, чтобы он учился только в нем, а учителя бы туда ходили — это в ряде случаев невозможно.
Потому что у учителя с собой тогда будет дикое количество всевозможного оборудования, которое он должен тащить. У меня, предположим, это должен быть только проектор и ноутбук. А у учителя физики — я даже боюсь думать.
И наконец, дети будут сидеть у себя в кабинете и на перемену выходить будут как? Так, как им предложено? Подобным образом школа работать не будет.
Одним словом, это все абсолютная утопия, которая разрабатывается только для того, чтоб потом, если начнется эпидемия, чиновник мог сказать, что он же предупреждал, советовал, рекомендовал, а они не выполнили, они виноваты.
— А еще говорят, что открытое пространство должно быть…
— Все разговоры о том, что в школе принципиальное значение имеет открытое пространство, что не должно быть закрытых классов, а должны быть какие-то там атриумы — это все рассуждения, не имеющие отношения к реальности.
В школе учат не стены, а учитель.