«Я сказала мужу о том, что у меня был рак, на втором свидании»
До мужа у меня был молодой человек, который буквально клялся мне в любви, и я решилась. Узнав про рак, он сделал такое лицо… Это была брезгливость, как будто он увидел не меня, а что-то отвратительное за мной. А муж даже бровью не повел. Начал рассказывать истории: «У моего друга тоже был эндопротез». Я стала ему объяснять: «У твоего друга было совсем другое», достала свои рентгеновские снимки, положила перед ним. Он опять спокойно: «Ну да, такая штука в коленке, я знаю». Я тогда в шутку обиделась, что он так спокоен: год тяжелой борьбы, даже не восхитился моими страданиями… (Смеется)
Для меня рак начался с боли. Редко всё начинается так. Злокачественная опухоль обычно долго не болит, но у меня появился синяк на колене, и он сильно болел. Врачи сделали несколько рентген-снимков и ничего не увидели. Мне выписывали какие-то мази, они не помогали. Я не знала, как мне спастись от безумной боли. Она обострялась ночью. Я даже пыталась спать в ванной: найти удобную позу для сна было просто невозможно. А потом на ровном месте сломала ногу. И тут врачи, наконец-то, увидели рак. От момента первых симптомов до диагноза прошло несколько месяцев.
Я привезла врачу в онкоцентре на Каширке свои старые снимки. Он подтвердил мои догадки – опухоль была видна уже там. Врачи из поликлиники ее просто не заметили… Слово «онкология» я услышала в двадцать лет. Только устроилась на новую работу бухгалтером. Пришлось увольняться. Началась новая жизнь в онкоцентре.
Первым делом мне начали делать химиотерапию. Уже потом я узнала, что хондросаркома не лечится химией. Удивительно, но мне она помогла! У меня сразу же перестало болеть колено, я начала высыпаться. После нескольких месяцев мучений это стало для меня настоящим счастьем.
«В стационаре я не видела тех, кто победил рак навсегда»
Слово «хондросаркома» я выучила не сразу. Пациенты онкоцентра при знакомстве всегда спрашивают друг у друга: «Что у тебя?» А я даже не знала, какой у меня рак! Однажды случайно заглянула в карту. Там было неразборчиво написано «хондросаркома». Помню, я тогда подумала: «Какое сложное слово, как же я его запомню?»
Почему мне не было страшно? Не знаю. Может быть, это – молодость. Моя бабушка умерла от рака, мой отец умер от рака, но я не проводила никаких параллелей. Только один раз на меня накатило отчаянье. В стационар начали возвращаться люди с рецидивами. Когда ты долго лежишь в больнице, начинаешь запоминать других онкобольных.
Я слышала их разговоры: «Ой, у меня третий рецидив», «Лечусь уже пять лет». Я тогда спросила маму: «Зачем я лечусь? Зачем эти капельницы, уколы, если я всё равно вернусь сюда?» Потом я поняла, что в стационаре я вижу только тех, кто снова заболел, но не вижу всех тех, кто победил рак навсегда – они живут вне этих стен.
«Пару раз врач не нашел меня под одеялом в палате»
Я тоже жила, лечилась целый год, но эти долгие месяцы не выпали из моей жизни. В онкоцентре у меня были друзья. Как среди пациентов, так и среди врачей. Я пекла молодым ординаторам пирожки! Они пропадали на работе днем и ночью, жениться еще не успели. Не всегда у них была возможность перекусить в столовой, и я видела, как они были рады и удивлены моей заботе.
Я очень ценила их доверие. Ценила, что они не замолкают, когда я иду по коридору. Помню, как мой врач зашел в палату поговорить: первый раз столкнулся со смертью пациентки. Это тоже была жизнь. С другими пациентами мы встречались на капельницах. Знали, кто и когда придет. Иногда кто-то не приходил…
Конечно, мне было плохо. У меня выпадали волосы. Меня тошнило даже от громких звуков, о еде не могло идти и речи. Я часто спала, накрываясь одеялом с головой, и пару раз врач не нашел меня под этим одеялом в палате! Я так похудела, что была абсолютно плоской под ним. Я видела, что друзья, которые приходили меня навещать, пугались моего светло-зеленого лица…
«Надо вырезать часть легкого? Вырезайте!»
Лечение продолжалось уже достаточно долго, когда ко мне в палату зашли два врача (обычно они ходили по одному) и, остановившись у моей кровати, начали подбирать слова, чтобы сообщить мне какую-то новость. В голове пронеслось: «Неужели сейчас выяснится, что я неизлечима». «Понимаете… Дело в том, что… Мы решили вас оперировать», – сказали они. Я к всеобщему изумлению закричала: «Ура! Что же вы сразу не сказали?» Мне так надоели химиотерапии в больнице, что операции я очень обрадовалась.
В суть манипуляций, которые со мной проводили, я не вникала. Надо вырезать часть легкого? Вырезайте. Придется удалить опухоль? Удалите. Я догадывалась, что легкие не бесконечны, но страшно мне не было.
От самой операции я отходила очень тяжело. Мама пришла ко мне в палату реанимации, я только и смогла сказать: «Помнишь, я говорила, что после операции на колене было тяжело? Так вот, на самом деле тяжело – сейчас».
Я помню свою последнюю химиотерапию. Тогда я еще не знала, что она станет заключительной. Перед новым годом меня отпустили домой. Когда ты лечишься от рака, самое трудное в том, что ты не знаешь, когда всё закончится. Этот процесс кажется бесконечным! Тебе не говорят: «Пять курсов химиотерапии, и ты здоров», говорят: «Сейчас сделаем химию, потом посмотрим!»
Тот момент, когда я узнала, что вошла в ремиссию, тоже не стал особенно праздничным. Некоторое время ты на автомате продолжаешь ждать рентгена, КТ и УЗИ в больнице, – что будет? Сначала эти проверки проходят каждые три месяца, потом каждые полгода. Проходит еще время, и ты перестаешь их бояться…
Жизнь после рака
С эндопротезом я могу жить обычной жизнью. Если бы я не сказала мужу об онкологии на втором свидании и не показала шрамы от операций, он ни за что бы не догадался! Я была спортивной, бегала на лыжах по зимнему лесу. Перед свадьбой нам пришлось поговорить еще раз. Я спросила у него уже серьезно, понимает ли он, что у меня был рак. Есть определенные наследственные факторы… Очень жалею, что не запомнила слова, которые он нашел для меня. Но он сказал что-то такое, после чего мы тему моей болезни уже не поднимали.
Иногда рак напоминает о себе. Эндопротез несколько раз ломался. Впервые – когда я носила старшего сына на руках. Недавно снова возникла необходимость его менять – упала на улице, сломала ногу и протез вместе с ней, после родов меня ждет операция по замене протеза. Работодателям я об онкологии стараюсь не говорить. Я бухгалтер, на моей работе эта история никак не отражается, но люди всё равно боятся. Если работодатель дает анкету, честно заполняю.
Двое детей держат в тонусе. Миша и Нина с марта не ходят в детский сад, поэтому, несмотря на перелом, мы стараемся гулять. Они помогают мне по дому. Миша всегда может приготовить мне чай и пропылесосить. Нине четыре года, но она уже любит мыть полы. Я помогаю ей только отжимать тряпку.
Когда я пришла становиться на учет с первой беременностью, вид у врача был обреченный! Она ничего не сказала, но в ее глазах стоял немой вопрос: «За что мне это?» Когда я пришла второй раз, она, конечно, удивилась. А с третьим ребенком уже смирилась.
