Я потерял любимую жену. Спустя полгода мне позвонили по ее просьбе
Свидание в саду хосписа
Мы с женой Ребеккой отпраздновали нашу 26-ю годовщину, когда она проходила стационарное лечение от рака толстой кишки в хосписе. «Отпраздновали» — это не совсем верное слово, хотя мы, конечно, пытались.
В тот день я оделся наряднее обычного и принес ей элегантное синее платье, фотографии с нашей невероятной свадьбы и бутылку ее любимого вина. После консультации с врачом я отвез ее на инвалидной коляске в сад. Это была солнечная пятница, завершающая длинную трудовую неделю. Сад был полон поздних летних цветов.
Ребекка была не так печальна, как до этого. И после того, как мы освежили наши свадебные воспоминания, она напомнила, чего она ждет от меня, представляя мою жизнь без нее. Она сказала, что хочет, чтобы я помогал нашим дочерям так сильно, как только могу, эмоционально и финансово; вспоминал ее с любовью, но не болезненно; не раскисал и не боялся любить снова — потому что, несмотря на боль, все, что случилось, того стоило.
«Пожалуйста, не сегодня, — сказал я, взяв ее за руку и поцеловав в бледную щеку. — У нас годовщина! Все ничто по сравнению с тобой, а ты такое говоришь!»
Ребекка на самом деле повторяла мне это десятки раз. Она смотрела в лицо смерти почти три года — с тех пор, как мы узнали, что рак распространился на легкие и почти наверняка смертелен.
Мы обратились в госпиталь Андерсона в Хьюстоне за альтернативным врачебным исследованием. Когда речь зашла о возможных методах лечения, эксперты там сказали: «В ближайшее время ничего не предвидится».
В часовне Ротко
Когда-то давно мы поженились в Хьюстоне, в часовне Ротко. После встречи с докторами захотелось снова заехать туда. Мы молча сидели рядом, держась за руки. Завораживающие пурпурные полотна великого художника Майкла Ротко были частью самых счастливых и самых трудных дней нашей жизни.
Теперь мы оба знали, что это наша последняя годовщина вместе. Ребекке было всего 53.
«Извини, но я чувствую себя виноватой из-за того, что заставила близких, всех вас пройти через это», — сказала она. Она отпила глоток вина и обняла меня.
«Виноватой в том, что болеешь?» — спросил я.
«Да. Последние три года были самыми тяжелыми для тебя, но остальная часть будет самой тяжелой для девочек, — сказала она. — Ты найдешь кого-то нового, но они теряют мать».
На ее лице отразилось решительное выражение, и она убрала руку.
«Даже если встретишь кого-то прямо здесь, в хосписе, будь открыт для этого! Только найди ту, что понравится девочкам».
«Прекрати! — кажется, я повысил голос. Это было уже слишком. — Пожалуйста!»
Ребекка так похудела, что ее кожа стала белой и блестящей, как фарфор. Но она оставалась сильной и красивой — и все еще думала о других прежде, чем о себе. Так было всегда с тех пор, как я ее встретил.
«Я снова слышал ее смех»
Ребекка проводила выездные исследования для своей докторской диссертации по экономике в горных районах Эквадора, пытаясь помочь коренным народам страны получить права собственности на свои земли. Совсем недавно, еще в прошлом году, она прошла обширную подготовку в Красном Кресте, чтобы помогать людям, оставшимся без домов после пожаров. И теперь вместе со своей дорогой подругой Деброй и мной она выбрала место для своей мемориальной скамьи вдоль местного заповедника у ручья.
Ребекка
Незадолго до нашей годовщины на этой неделе, ей взбрело в голову, что сегодня обязательно нужно играть в пьесе вечером. Она решительно стремилась встать и одеться к вечеру, но была слишком слаба, чтобы сделать это самой. Сначала она позволяла мне расчесывать ей волосы, потом попыталась заняться прической сама, притащив кислородный баллон в ванную комнату нашей главной спальни. Там она увидела свое отражение в зеркале.
«Ты видишь, как ты больна, дорогая?» — спросил я.
Она печально и понимающе кивнула. Я помог ей вернуться в постель.
На следующий день она согласилась на кратковременное пребывание в стационарном хосписе для облегчения боли.
Она чувствовала себя лучше на нашей годовщине и снова обрела ясный рассудок, несмотря на борьбу с болью. Пытаясь успокоиться, я сказал ей, что люблю ее, и поблагодарил за заботу о девочках и обо мне. Она улыбнулась, и мы вернулись к нашему вину. Веселое, слегка саркастическое хорошее настроение, которое сопровождало нас все наши совместные годы (особенно последние три), вернулось. Она поддразнивала меня по поводу моих винных усов и дешевого зеленого костюма, который я надел на нашу свадьбу.
Это был праздник в честь всех тех лет, что мы пробыли вместе.
Когда я выкатил ее коляску из сада, мы заметили женщину лет 80-ти, которая медленно, с трудом двигалась с помощью ходунков в сторону хосписа.
«Ой, извини, — сказал я Ребекке, притворяясь, что узнал эту женщину. — Это же моя новая девушка, Бернис!»
Ребекка засмеялась своим ярким, живым смехом, который я так любил. Это был последний раз, когда я слышал его во всей красе.
Она боролась еще месяц. Утром, когда ее боль наконец прекратилась, я искупал ее и даже сбрызнул духами, которые ей нравились. После нескольких дней в спутанном сознании она напугала меня, внезапно заявив: «Это не дезодорант, которым я пахну!»
«Ты права, это духи от Веры Вонг, которые я подарил тебе на Рождество», — сказал я ей.
«А, аромат-победитель!» — радостно воскликнула она. Это были ее последние слова мне.
Позже в тот же день моими последними словами к ней стали слова о том, что она самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречал.
Ребекка с дочерью
В тот день я сидел на мемориальной скамейке, которую выбрала Ребекка. Наши две дочери сидели по обе стороны от меня. Мы некоторое время держались за руки и закрывали глаза. Это был неуместно прекрасный октябрьский день. Скамейка была рядом с бурлящим ручьем, который можно было перейти по специально выложенным на искусственном пороге камням.
Рядом с нами мама, папа и две маленькие девочки на цыпочках перешли ручей. Точно так же, как мы четверо делали, когда дочки были маленькими. Мы сидели молча еще несколько минут. Каждый из нас погрузился в свои мысли и жгучие воспоминания.
Солнце светило сквозь осенние листья над игривым ручьем. Ребекка выбрала идеальное место именно для этого момента и многих других моментов в будущем.
Долгая зима
Соболезнования приходили от людей со всего мира: старые коллеги из Рима, Эквадора и Танзании; друзья с четырех континентов; пожилая пара, с которой она недавно познакомилась на пожаре; множество жизней, которых она коснулась. Мы провели сложную поминальную службу, которую Ребекка спланировала в мельчайших подробностях. Служба прошла хорошо, но затем толпа ушла, и я отправился спать один на той же кровати, на том самом месте, где она боролась — и где она, наконец, обрела покой.
Яркие солнечные дни октября сменились мрачным серым небом ноября в Висконсине.
Я был в нашем доме один, окруженный вещами Ребекки и воспоминаниями.
Передо мной лежали груды уже бесполезных медицинских принадлежностей; венчала их ненужная теперь большая женская расческа.
Я много узнал о чувстве утраты. Было легче иметь дело с ее вещами — убирать или выбрасывать их — по утрам, когда я был еще бодр. Я узнал, что вещи, какими бы знаковыми они ни были, были всего лишь вещами. Я пытался нарочно оставлять вечера для слез, чтобы меньше плакать на работе, и мне это удавалось с переменным успехом. Казалось, слезы текли из какого-то неиссякаемого источника.
Прошло несколько печальных месяцев. Иногда я все еще плакал на работе, но поворачивал стул и глядел в такие моменты в окно, чтобы другим было труднее заметить. Те немногие, кто меня видел, были добры и поддерживали. Я ужасно скучал по Ребекке. Но в итоге мы с девочками пережили нашу самую длинную зиму.
Телефонный звонок
В апреле мне позвонила близкая подруга Ребекки Дебра, которая помогла нам выбрать место для ее скамейки. Деб сказала мне: Ребекка просила ее позвонить через шесть месяцев после ее смерти и подтолкнуть меня начать общаться, встречать новых людей, заводить знакомства — в том числе и с женщинами.
Ребекка!
Семья Джеффри Болдта на каникулах в Новом Орлеане
Даже после того, как ее не стало, она нашла способ показать мне, как сильно она заботится обо мне. Я много узнал от нее о том, что такое мужество, сострадание и любовь. Для нее любовь была формой щедрости. Это был способ увидеть и оценить другого человека за пределами момента — и даже за пределами могилы. Она видела, как тяжело мне будет жить без нее, но ее любовь не была связана с ревнивым удержанием. Она была связана с тем, чтобы помочь мне освободиться. И в этом ее глубокая правильность.
Как знают другие вдовцы и вдовы, есть жизнь до смерти любимого супруга и жизнь после. Боль никогда не уходит полностью. Я все еще скучаю по Ребекке. Для меня горе — как погода, и буря может внезапно подняться даже в самый солнечный день. У грозовых облаков всегда есть имя и лицо.
Прошло 10 лет с тех пор, как умерла Ребекка. Мне повезло найти еще одну любящую спутницу жизни — и я не чувствовал ни секунды вины за то, что живу дальше из-за послания, что оставила мне Ребекка.