Подписывайтесь на наш подкаст:
Бакии 44 года. В рабство она попала в 25 лет. Женщина показывает шрамы на груди, шее, раскрывает передо мной ладони и говорит, где у нее были сломаны пальцы и руки. От постоянных побоев у Бакии нервные тики. Когда женщина сильно нервничает, у нее закрываются глаза и она не может их открыть. Из-за тиков ее лицо, мимика непроницаемы. Считать эмоцию невозможно. Она рассказывает и будто слегка улыбается.
«Я считала, что год-два поработаю и куплю квартиру»
— Дочке моей полтора года тогда было. Я работала на таможне. На границе Узбекистана и Казахстана. Мы помогали перетаскивать сумки с товаром. У людей, которые пересекают границу, с собой бывает 10-15 сумок. Нужно помочь перенести.
В Узбекистане больше 100 долларов в месяц очень сложно заработать. Нет работы. Поэтому все уезжают в другие страны. Только олигархи остаются.
Я зарабатывала, покупала продукты и отвозила своей дочке и папе с мамой. Училась на медсестру, но мне это не очень нравилось. Бросила в итоге. Потом училась на парикмахера.
Бакия Касимова
Муж моей подруги знал Жансулу — хозяйку магазина «Продукты» в Москве. Он сказал мне, что есть работа в Москве продавщицей в магазине. Я считала, что один-два года работаю — о! — уже в Узбекистане квартиру куплю. Мне говорили, можно будет и 700, и 500 долларов в месяц получать там.
У меня был просрочен загранпаспорт. Но за один день мне его сделали. Я поехала в Шымкент в Казахстан и там познакомилась с Жансулу Истанбековой. Я родилась и выросла в Узбекистане, но я казашка. И Жансулу казашка. Землячка, своя, поэтому я ей поверила. Она сказала, что ничего с собой брать не нужно, не надо никакой одежды. Она все купит для меня в Москве. Я поехала в чем была.
Папа с мамой были против того, чтобы я ехала. Говорили: «Не надо». Я говорю: «Нет, я поеду». И всё, без разрешения уехала.
«Я тебя назвала Бано — ты будешь Бано»
Сначала я работала в магазине Жансулу, который находился на улице П* (редакция скрывает адрес магазина ради безопасности тех, кто продолжает там оставаться. — Прим. ред.). Паспорт она у меня забрала сразу. Сказала, что регистрацию делать. Я паспорт свой увидела только через десять лет.
Мы жили в магазине. Там был склад, в нем ряды полок, куда ставят товары. Мы стелили картон на эти полки и на них спали. На одну полку помещалось три-четыре человека.
Я когда приехала, у меня были длинные красивые волосы. На второй день родственница Жансулу подошла ко мне и их отрезала. Сказала: «Шампунь надо экономить». Я очень сильно плакала. Как же так можно. Надо же спрашивать.
В молочном отделе работала девушка из Казахстана, она все время грызла ногти. Они были погрызены у нее до половины. Она четыре года работала там или пять. «А ты зря приехала, — сказала она мне. — Ты как я будешь, твои ногти будут хуже, чем мои».
Где-то через две недели Жансулу начала меня щипать и толкать. Но не била.
Жансулу не отдавала мне деньги. Она говорила: «Что будешь мечтать?» («О чем ты мечтаешь?» — Прим. ред.) Я говорю: «Хочу парикмахерскую открыть». И она тогда: «Вот, все деньги я тебе соберу, паспорт сделаю, открою…» Когда я ее спрашивала про деньги, она говорила: «Я деньги твои собираю».
Она поменяла мне имя. Сказала: «Я тебя назвала Бано, и всё, ты будешь Бано». И я стала там Бано.
«Я тебя научу, как бить»
Это случилось через год после того, как я в Москву приехала. Меня в другой магазин Жансулу перевезли. На Н* (редакция скрывает адрес магазина ради безопасности тех, кто продолжает там оставаться. — Прим. ред.). В магазине везде камеры, и они [руководство] смотрят.
Мы работали с шести утра до часу ночи. Я за кассой стояла в овощном отделе. Соня и Лейла в молочном работали, а Бека — в винно-водочном. Однажды вечером выяснилось, что у Сони много просрочки. Она плохо продавала. И Жансулу позвала нас всех ее за это бить.
Я сильно не била. Жансулу говорит: «Почему сильно не бьешь? Вот я тебе покажу, как надо бить!» Схватила меня за волосы и стала бить головой об пол. Туда-сюда таскала меня, била руками и щипала так, что пошла кровь. Вырвала мне клок волос на лбу — меня здесь на голове лысо было. Я когда это в зеркало увидела, чуть с ума не сошла. [От тех побоев] у меня остались шрамы.
С тех пор она била меня очень часто. Нам, кто работал в магазине, было запрещено общаться между собой. Если она видела, что мы долго разговариваем друг с другом, била. Нельзя было долго разговаривать с покупателями — тоже била. Вот сегодня привезет хоть десять ящиков помидоров — и это все надо сегодня продать. Иначе будет бить: «Почему ты много заказывала? Почему не продаешь?» А если заказать мало ящиков — тоже будет бить.
Мы ели вареную картошку, лук и просроченный хлеб. Все это варили в одной кастрюле и ели. Если кто-то съедал фрукт с полки или сосиску, его ловили и били. Нужно было доносить, если видишь, что кто-то ест. Между нами не было дружбы, мы были врагами друг другу.
Жансулу хотела, чтобы мы мучились, как она. Когда она в Россию приехала, голодала.
Торговала зимой сосисками на улице. Мерзла, ей хотелось есть. Но она не ела эти сосиски, а продавала. Так она нам говорила.
Хозяйка говорила: «Если сбежите, я вас найду. Вас сначала изнасилуют, а потом закопают живьем». Мне было очень страшно.
Однажды одна девушка сбежала, ее поймали и били. У-у-у, как они ее били. С тех пор я очень боялась. В голове был только страх.
«Девочки шли в полицию, а полицейские звонили хозяйке»
К нам приходили проверки. Много. И пожарные, и милиция. Мы прятались за полки и стояли там, не дышали.
Мы не могли гулять. Но летом лотки с овощами ставили на улице, я продавала там.
Девочки разные бежали. Но я видела, как их бьют, и из-за этого никогда не планировала сбежать.
Я думала, что умру здесь, в этом магазине. Что это навсегда. Был только страх. Поймает и убьет.
Девочки бежали и шли в полицию в Гольяново. Полицейские звонили хозяйке и спрашивали: «Ваша?» Она говорила: «Да, она у меня деньги украла в кассе». Сто тысяч, двести тысяч рублей. Полиция спрашивала: «Кто свидетель?» «Вот», — меня зовет и Соню. «Скажи, что она деньги украла, чтоб тебе плохо не было». Поэтому мы говорили: «Да, она украла, да, она так делала».
Пока я там была, две девушки умерли. Одну Жансулу вроде как сама повезла в Казахстан, когда она заболела. Но по дороге она умерла. Жансулу сказала, что у нее был рак матки, ее оставили в Казахстане.
Еще у одной девушки сердце плохое было. Хозяйка в наказание заставила ее бегать вокруг магазина, много, много кругов… В ту ночь я рядом с ней спала. Утром ее трогаю, а она не живая уже. Я и не знаю, что со мной было. Пришла Жансулу — бьет меня по щекам. Говорит: «Ты ничего не знаешь, ничего не видела! Глаза закрыты, уши закрыты, всё, поняла?» А я даже боли не чувствую.
Я молчала про это.
«Девочку родишь — мне отдашь»
Мы же спали все вместе, четыре-пять девушек. И Жансулу заставляла нас «делать постель» с рабочими и шоферами. Они приходили, выбирали кого хотели. Мы все это видели. Иногда нас отвозили в магазин сестры Жансулу, чтобы мы там «постель делали».
Я забеременела. До родов стояла за кассой. Жансулу говорила: «Девочку родишь, мне отдашь. Мальчик будет — себе оставишь». У нее три сына.
Я родила девочку в роддоме. И Жансулу ее забрала. В свидетельстве [о рождении] было написано: «Мама — Истамбекова Жансулу». Как будто она родила. А я через два дня уже на работу вышла.
У них в том же доме, где магазин — две квартиры. В первом подъезде на первом этаже, во втором — на втором или третьем. Там хозяйка была с моим ребенком. Я за шесть месяцев два или четыре раза видела дочь. Вижу — и обнимаю. Хозяйка думала, что я привыкну [без дочери]… Ну, я же родила, не она. Чтобы я не привыкла, она девочку в Казахстан к своей сестре отправила. А через два года сказала мне, что дочка умерла.
После рождения дочери я решила, что не буду с кем попало спать. Там парень был, он тоже только со мной хотел. И мы хозяйке сказали, что будем вместе жить. Она разрешила.
Мы были вместе четыре месяца. Потом он предложил мне убежать. Но я боялась, сказала: «Нет, не буду. Они поймают и убьют». И он убежал без меня. А я родила мальчика в 2007 году, через год после дочери.
Ребенка забрала нянька. Она жила с нашими детьми в одной квартире. Мой сын, Лейлин сын и Сонин сын. С сыном в два-три месяца мы один раз виделись.
Когда сыну было два года, Жансулу сказала: «Твой ребеночек-то инвалид. Давай его лучше в детдом отвезем».
Он был бледный, не ходил. Я сказала: «Нет, хоть инвалид, но это мой сын, я буду сама растить».
После того, как нас освободили, в 2012 году сыну делали рентген — оказывается, он ноги сломал, когда маленький был. Упал или няньки сломали и к доктору не отвезли. И кости выросли кривыми, поэтому он так плохо ходит.
«Пока кровь не увижу, не успокоюсь»
Жансулу всегда предупреждала: «Кто убежит, кто деньги украдет, с клиентом разговаривает, в лес отвезу, с таджиком, узбеком изнасил сделаю и живым закопаю». Так всегда нас пугала.
Я хотела жить. Поэтому лишнего движения не делала. Но в 2009 году убежала. Смотрю — задняя дверь открыта. Склад всегда закрытый был, а тут открытый. И я товар бросила и убежала. На мне тапочки, лосины, гипюровая водолазка и фартук — всё. Холод на улице, ноябрь. Теплой одежды у нас никогда не было, мы же все время внутри были.
Спала в подъезде, где было тепло. Одна моя покупательница мне свое пальто дала и денег немного. Они все про нас знали — в этом доме живут и постоянно к нам ходят.
Я ходила в наше узбекское посольство, просила помочь. Мне сказали, что в полицию надо. Пришла в полицию, а там мне ответили, что это не их район, мне в Гольяново нужно. Но там, я знала, меня вернут хозяйке.
Однажды я встретила другую свою покупательницу. И сказала ей: «Я убежала, вы поможете мне домой уехать?» Она: «Да, хорошо, я помогу чем могу». Привела меня к себе домой, я помылась. Дала мне одежду переодеться. Потом говорит: «Я в магазин схожу за продуктами». Это она в наш магазин пошла. И звонок в дверь. Я в глазок смотрю, а там Жансулу. Я так испугалась. Эта женщина рассказала им, где я.
Хозяйка просила меня вернуться. Говорила, что не будет бить. Очень просила. И я вернулась. И первое время она меня не трогала. А потом опять.
Били проводом и скалкой. Жансулу кричала: «Я пока кровь не увижу, не успокоюсь».
Шофер пришел и ломал мне пальцы. Отгибал их назад, и они ломались.
По вечерам мы пили водку. Жансулу хотела, чтобы пили все. Если кто отказывался, она заставляла, вливала. У нас были праздники. Мы отмечали и Новый год, и Восьмое марта. Один раз Жансулу подарила мне цепочку. Сказала: «На, это тебе». В магазин много тех, кто пьет, приходит. Они за бутылку в залог оставляют вещи. И вот цепочку она мне подарила.
Когда она нас била, ее маленькие сыновья это видели. Муж ее просил иногда: «Ну все, хватит, хватит».
Что вы плачете, мама?
А потом у нас появилась новенькая Джанат. Шустрая, в отличие от меня. И она у покупателя телефон взяла, скрыто. И скрываясь позвонила своей маме. Сказала: «Забери меня. Если не заберешь, меня убьют. Каждый день бьют — убьют».
Через неделю мама приехала и ее забрала. И мой адрес и адрес Лейлы взяла, чтобы нашим мамам обо всем рассказать.
И еще одна девочка Зарина смогла позвонить своей маме по тому телефону. Мама Зарины рассказала о нас своей сестре, та в моем городе живет. Она приехала к нам домой и сказала моей маме: «Ваша дочка жива».
Мои родители меня уже похоронили. Они обращались в полицию в Узбекистане, чтобы меня найти. Но им сказали, что у них в России связей нет и искать они не будут.
Когда моя мама узнала, где я, снова пришла в полицию и сказала: «Моя дочь жива. Давайте поедем [за ней]». Они ответили: «Нет, мы не поедем, нет у нас такого, чтобы куда-то ехать и искать».
Тогда моя мама и мама Зарины сами поехали в Россию. Им рассказали, что есть такая организация «Альтернатива» и там помогут.
Мы знали, что мамы наши приедут. Мы их ждали. И когда об этом узнали, перестали краситься. Хозяйка любила, чтобы мы накрашенные на кассе стояли. Но перед мамой я не хотела так выглядеть.
И тогда уже мы с Лейлой стали подолгу разговаривать. И я даже взяла виноград, спряталась от камер и съела его.
Я стояла на кассе, когда наши с Зариной мамы пришли вместе с «Альтернативой». Когда маму увидела, слез не было. Я столько плакала эти 10 лет, что не осталось слез. А мама плакала. Подошла обнять меня, а я стою и не верю, радости нет вообще, только страх. Думаю: «Сейчас Жансулу придет и меня заберет».
Мама меня в спину толкает выходить, а я не иду. Не могу почему-то. Все думаю, что сейчас Жансулу выйдет и меня от мамы заберет.
Когда мы уже в фургоне сидели, я за мамой пряталась — все ждала, что Жансулу сейчас выйдет. Она вечером привезла наших детей и паспорта. Оказывается, паспорт был. В нем печати, что я за эти 10 лет два раза выезжала из России и заезжала обратно.
В полиции нам не верили. Говорили моей маме: «Ваша дочка два раза была в Узбекистане». Я говорю: «Не была». А они: «Вот, печать есть».
Приходили родственники Жансулу давать показания. Муж, сестры, сын, а самой Жансулу не было. Следователь не записывал слова «избивал», «изнасиловал», «ломал». Он эти слова пропускал.
Организация «Гражданское содействие» (признана иноагентом. — Прим. ред.) нас поселила в гостинице. Жансулу мне звонила и говорила, что я ничего не добьюсь. Похожее уже было 10 лет назад — тогда из этого магазина киргизов освободили.
Нас освободили в октябре 2012 года. Дело наше уголовное закрыли в ноябре. Лейла отказалась от своих слов, потому что Жансулу дала ей денег и обещала вернуть сына. Но до сих пор не вернула.
Я уехала в Узбекистан. Моя дочь была уже в 11-м классе. Она меня не помнила. Но сейчас у нас хорошие отношения. Она зовет меня мамой.
Через год в 2013-м я вернулась в Россию. Я поняла, что хочу, чтобы их по законам судили.
Она нас как животных держала, издевалась, что хотела с нами делала. Ей можно, а нам наказать ее по законам — нельзя, что ли?
Я когда домой приехала, перестала бояться только где-то через полгода. И стала думать: почему не боролась, почему не убила ее? Посадили бы меня, ну на пять, на восемь лет, но потом же свобода. Почему у меня в голове этого не было даже? Почему? Почему, когда девочки бежали и полиция приходила спрашивала «Бьет?», мы отвечали: «Нет». Почему?
И сейчас я только хочу, чтобы ее наказали. Я добьюсь.
Почему тех, кто удерживают людей в рабстве, не привлекают к ответственности?
Олег Мельников, создатель движения «Альтернатива»:
— Сейчас в этом магазине все по-прежнему. Мы можем туда прийти и помочь, только если к нам обратятся. Но не обращаются. Без этого мы ворваться и что-то сделать не можем.
В 2012 году к нам обратились мамы Бакии и Зарины. Я встречался с ними на Савеловском вокзале и не мог поверить, что так может быть. В Гольяновскую полицию в течение нескольких лет до того, как мы освободили людей, семь раз обращались с заявлениями об истязаниях в этом магазине. По всем вынесен отказ. Это исключительный случай даже в моей практике.
Олег Мельников
У владельцев этого магазина действительно есть связь с правоохранительными органами. Кроме того, Гольяновское УВД одно из самых отвратительных, что я видел. Судмедэкспертиза подтвердила побои и все остальное, о чем рассказывали Бакия, Лейла, Зарина, Соня. И все 12 человек изначально говорили, кто наносил побои, но в деле значилось «неустановленное лицо».
Дело об истязании закрыли, так как три человека, среди них Лейла и Зарина, отказались от показаний. Лейле заплатили какую-то сумму, она честно в этом призналась. Потом я видел ее в 2017 году, она приезжала к ним в офис, рассказывала, что до сих пор ребенка не может вернуть.
Бакия, в отличие от всех, самая упорная. Она действительно пытается доказать, ходит на следственные действия.
Сейчас этим занимается СК. Мы добиваемся встречи Бакии с Бастрыкиным. Но сейчас даже не полиция, а Следственный комитет тормозит это дело. Они не могут его возбудить, потому что в этом случае надо еще привлекать тех, кто ничего не делали десять лет.
За незаконное удержание штраф у нас назначают — 10 тысяч рублей. Статью «Использование рабского труда» приняли в 2003 году, и по факту по ней за десять лет осуждено 30 человек. Многие — на условный срок. Потому что это очень сложно доказуемо: кто такой раб? Ты говоришь: «Он меня держал», — а я говорю: «Я не держал, ты сам хотел». Ты говоришь: «Он у меня паспорт отобрал», — а я: «Да ты мне сам на сохранение оставил». Тут слова на слова. И нужно большое желание полиции разбираться, а его нет.
Кроме того, нужны законодательные изменения — необходимо прописать конкретно, что такое «использование рабского труда». Чтобы по этой статье возможно было привлекать.
Почему те, кого держат в рабстве, редко бегут?
Им некуда бежать. Они знают, что им никто не поможет. Есть нищенское рабство — попрошайки сидят на улице. Они же не привязаны цепью, но убежать не могут. Вы к ним придете, с ними поговорите, скажете, да-да, я помогу, пойдете напишете заявление в полицию для них. Это заявление передадут местному участковому, участковый придет к хозяйке и скажет: «Что там твои? У меня тут заявление пришло». И их снова будут бить.
Они в таком круге, из которого нет выхода. Могу как пример рассказать такую историю. Женщина из Одесской области, ее цыгане привезли, обещали хорошую работу, в итоге отобрали документы и поставили на точку, где попрошайничают. Она приходит в одно ГУВД, ее оттуда выгоняют, во второе, ее оттуда тоже выгоняют. В третьем позвонили нам и говорят: «А мы не знаем, что с ней делать. Мы примем от нее заявление, а где она будет жить? Документов у нее нет, она даже хостел не сможет снять».
В посольстве обычно не помогают, ее заставили бы заплатить штраф и сказали бы: «Ждите месяц, пока мы вам сделаем свидетельство о возвращении». И где она этот месяц должна жить? Все кажется просто, а на самом деле все очень сложно и бежать-то некуда.
В трудовое рабство попадают не только мигранты, гораздо больше в нем сейчас граждан России.
Недавний случай. Мужчина в Сочи был в рабстве, сбежал, обратился в полицию. Он написал заявление, но его не приняли, потому что у мужчины не было документов. Хотя есть форма, по которой можно принять заявление без документов. Но полиция просто не хочет разбираться.
В год мы получаем 500-600 обращений о помощи.
***
По совету организации «Гражданское содействие» Бакия обратилась в Европейский суд по правам человека. Она единственная из 12 человек, которые были освобождены из магазина «Продукты» в 2012 году, продолжает ходить к следователям и бороться.
В 2017 году из этого же магазина «Альтернатива» освободила девушку из Казахстана.
В магазине «Продукты» на Н* в районе Гольяново сейчас два зала. Работают две девушки. Лица серые, в глаза не смотрят, не улыбаются. Я спрашиваю: «Как давно вы были дома? Вам нужна помощь?»
Одна опускает голову и отвечает: «Нет, не нужна. Я совсем скоро дома буду. Уеду скоро». Вторая говорит: «Нет, у меня все хорошо».
Фото: Сергей Щедрин, Ефим Эрихман