Много лет я жила беззаботной жизнью, шутила, что моя душа выбрала в этот раз воплощение, чтобы прийти сюда на каникулы. У меня были любящие родители, благоприятные обстоятельства, интересные занятия, хорошие друзья и возможность самореализации — многое давалось легко. Потом, лет в 35 резко пришлось повзрослеть.
Одного за другим жизнь начала забирать близких. Сначала ушла тетя. Через два месяца — отец. Потом еще одна тетя. Не стало кошки, которая была членом семьи и прожила со мной 14 лет. Еще через год мамы. И через год, в этом августе, когда я была уверена, что темные времена наконец позади — новорожденного сына.
Все это было со мной, человеком, который когда-то не знал, куда себя деть, даже если смерть проходила где-то чуть вдалеке, по касательной. Когда я просто слышала, что кто-то знакомый потерял кого-то, кого он знал.
В этих утратах я научилась скорбеть. Не сразу.
Разрешить себе боль
Когда не стало папы, времени себя жалеть не было. Была другая страна за окном (родители жили в Германии, а я в Петербурге), была забота о маме, документы, переводы, организация дел.
Пока я была в Германии, мой небольшой бизнес в России стал то и дело садиться на мель. Потом мы ушли в минус. Еще несколько лет назад клиенты отказывались решать дела удаленно, и сделки не заключались. Месяца через 4, когда я вернулась в Россию, вытащила из оперативных минусов свое агентство и поняла, что больше, наконец, никого не надо спасать, мне стало больно. Уже за себя.
Но я не разрешила себе эту боль. Мне показалось, что плакать уже поздно.
Что позади столько времени. Что плакать глупо и неуместно. Когда я видела где-то на улице мужчин папиного типажа, в горле вставал ком. Иногда по вечерам меня прорывало рыдать, но я боялась испугать своей эмоцией мужа.
— Расскажи мне про него, каким он был? Что самое яркое про него ты вспомнишь? — спросила меня про папу на деловой встрече в тренинговом центре психолог. Спросила, кажется, не ожидая ответов. И выдала пачку бумажных носовых платков.
Она же научила меня методу отложенного горевания. Отложенного не в том плане, как применяла его я, контейнируя в дальние углы сердца, а в том, как оставаться уместной, как давать себе ресурс и на дела, и на горе.
Для проживания горя, после самой первой и острой стадии, выделять себе четкое время, когда можно быть одной, дома и в безопасности. Ну или если и не одной, то там, где есть спокойное пространство хотя бы на 20 минут. Скажем, 21:00. И каждый раз, когда накатывает болью и слезами в другое время, говорить себе, что я дам им место и время, но попозже. Заключить с собой пакт. Не запрещать горевать.
Жить за себя и родителей
Что я делала и как себя чувствовала, когда не стало мамы, я точно не помню. Я не убивалась, но жизнь была словно в тумане. На следующий после смерти день, помню, я поехала в центр города, пила кофе, слушала музыку уличных исполнителей, смотрела на солнце, на июльские цветы, на ярких людей. Во мне было щемящее чувство остроты жизни и ощущение, что моя главная задача теперь — жить. Жить за себя и за родителей. А еще быть счастливой, потому что именно этого они бы хотели.
Что было заметно, так это то, что не было сил. Как будто мой внутренний аккумулятор стал слабее на 40%. Можно было сколько угодно спать, стараться правильно и вкусно себя кормить, водить в бассейн и на массаж, но от привычных усилий в момент приходила усталость.
Никак было не перестроиться в плане работы. Правда, тут на помощь пришла пандемия. Работа в агентстве снова почти стояла. Из-за снижения работоспособности я не могла нас куда-то выдернуть, резко спасти, отпустила половину команды, но тут в целом было непросто всем.
После папиной смерти, когда он мне снился, я все спрашивала его, как же так, ведь он умер? Когда умерла мама, почти во всех моих снах она снова была живой. Эти сны мне снятся и по сей день, хотя прошло больше года. В некоторых снах она снова болеет. В других просто почему-то должна уйти в место без связи через пару часов. Скорбь по ней тоже перешла в моем случае в действия, потому что нужно было разбирать ту квартиру, где они с папой прожили почти 18 лет.
Как снится мне мама, так снятся и бесконечные кладовки, чемоданы, шкафы. Я все разбираю и разбираю их в той квартире.
Мне кажется, в этом кроется какое-то медленное отпускание родителей из моей жизни.
Грусть по маме похожа на нее саму. Она бережна ко мне. Как ни странно, ужас от невозможности попасть из-за ковида в Германию, когда мы узнали о том, что маме остались годы, месяцы или даже недели, был сильней той боли, какой-то очень светлой, когда мама ушла. Я часто думаю, что давно не звонила ей. Продолжаю загадывать, чтобы она не болела, когда вижу совпадение цифр на часах. Не перестроиться, что ее уже нет.
Время от времени, когда накатывает осознание, что ее не вернуть, на глаза наворачиваются слезы, но в этот момент я словно чувствую ее рядом, как будто она обнимает.
Тем летом, когда ее не стало, я пару месяцев жила одна в той квартире и плакать себе разрешала. Не боялась никого напугать. Поэтому горе проживалось иначе. Наверное, правильней.
Рыдать, чтобы не разорвало в клочья
Когда на четвертый день после родов я проснулась и стала мамой без малыша, там, у стен реанимации, я взвыла в голос. День за днем я разрешала себе рыдать. Мне казалось, что если это горе я оставлю в себе, то оно разорвет меня в клочья. Рыдать мужу, психологу, рыдать при враче, при друзьях. Я вдруг отпустила свое «а что подумают» — насколько смогла.
Важным советом в одной из книг или статей для меня стала идея признать себя пострадавшей, вместо того, чтобы держать себя молодцом или себя же винить.
Впервые в жизни я смогла войти в острое горе, не пытаясь быть сдержанной, дала себе право быть в нем столько, сколько оно будет просить, и через пару недель поняла, что смогла улыбнуться.
Тогда же или чуть раньше я начала писать. Писать про свою историю, про свои дни, про мысли и про надежды. Это горе стало горем созидательным. Стадия проживания гнева вылилась в злость на то, как бывает, на то, что не принято говорить об утратах, на то, как табуированность темы смерти заставляет людей молчать, а горе разрушает их изнутри. Мне захотелось изменить эту ситуацию.
Дать себе время
Своими примерами я хочу рассказать, что горе бывает разным. Нет «правильного» или «неправильного» пути. Кто-то горюет месяц и снова возвращается в жизнь. Кто-то горюет годами.
Психологи говорят, что первичная адаптация к утрате длится год. После начинается интеграция обратно в окружающий мир, возвращается интерес к жизни. Для полного восстановления потребуется три года. За это время возвращается прежний запас энергии, выстраиваются заново жизненные ценности, затягивается «дыра» в душе. У отдельных людей эта стадия может быть и до пяти лет.
Первый год кого-то уносит в эмоциональную тьму, а у кого-то кончаются силы.
Если горе случилось с вами, дайте себе время. Много времени. Дайте себе годы, в которые важно быть бережными к себе, в которые будет совсем нормально, если у вас вдруг мало сил, если вдруг хочется плакать.
Заботьтесь о своем теле. Не бойтесь обратиться к психологам, особенно к тем, кто умеет работать с утратой. Вы никому не должны — ни быть в форме через месяц или даже год, ни постоянно рыдать. Чужие ожидания происходят тоже от незнания, неумения, непонимания.
Как помочь близкому, у которого случилось горе
Если горе случилось с вашими близкими, будьте рядом с ними. Не бойтесь плакать с ними вместе. Спросите, хотят ли они поговорить о том, кого потеряли. Дайте им возможность выговориться, чтобы они не чувствовали себя в изоляции. Именно изоляция стопорит горе, человек застревает в нем, в своих эмоциях. Не дает себе на них права.
Многие избегают темы разговоров об усопшем, словно боятся ранить горюющих, но обычно горюющим, наоборот, важно поговорить о тех, кого уже нет. Это помогает открывать чувства, освободить слезы или радость, помогает признать, что они важны для нас, что они были, что они оставили след в жизни. Их нельзя отменить.
Если ваш близкий закрывается, избегает общения, то тогда, скорее всего, ему действительно хочется побыть одному. Но важно помнить, что многим сложно просить о помощи.
Если вы хотите позаботиться о близком, спросите его напрямую, можно ли к нему приехать. Предложите конкретную помощь. Фразы «обращайся, если что-то нужно» или «могу ли я тебе чем-то помочь» звучат скорее как проявление вежливости. Требуется большая близость, чтобы обратиться к тем, кто предлагает такое.
Если вы хотите быть действительно полезны человеку, предложите что-то конкретное. «Хочешь, я тебе привезу вкусных домашних котлет?» «Скажи, ты не будешь против, если я тебе закажу фруктов? Каких ты бы хотел?» «Давай я свожу тебя в поликлинику, когда тебе назначено?»
Не торопить людей в проживании горя
В принципе, советов, как поддержать близкого, у которого случилось горе, довольно много в сети и в книгах. Многие уже не раз читали и про стадии горевания, и про то, что они не всегда идут подряд, и могут несколько раз сменять одна другую, и могут быть неравномерны по длительности. То есть информация, чтобы быть «подкованными» в первые моменты, у нас есть. Как правило, сложность возникает чуть позже. И прямо сейчас мы с этим столкнулись сами.
Где-то через 2-3 недели, когда близкие увидели, что мы стали устойчивей, они переключились на свои дела.
И это нормально, у всех своя жизнь, мы не казались больше теми, с кем постоянно надо сидеть, держа за руку. Но они сделали так много для нас, что было очень сложно снова попросить о помощи и внимании.
Если взять весь мой опыт проживания утрат самых близких людей, я бы собрала следующие ловушки, связанные с примерными временными рамками, в которых может оказаться горюющий:
- Вторая-третья неделя. После 9 дней. Когда близкие снова возвращаются к работе и другим привычным делам. Все еще требуется поддержка, все еще мало сил и много эмоций. При этом нужно как-то улаживать бытовые дела, делать еду, включаться в рабочие процессы.
- Спустя полтора-два месяца. После 40 дней. Это тот срок, когда человек должен вернуться ко всем своим обязательствам, выполнять рабочие задачи, убираться дома, заниматься детьми, хозяйством. Даже если еще не хватает ресурса.
- 3-6 месяцев. Трагедия позади почти для всего окружения. Жизнь идет дальше. Плакать и переживать кажется все менее уместным. Но чем больше человек пытается держать лицо, тем больше он себя загоняет в ловушку, в которой горе толком не проживается, застревает. Для него боль, как правило, слишком сильная, чтобы о ней забыть, но не такая острая, чтобы разрешать себе ее выплескивать в мир.
Если трагедия утраты близкого человека коснулась вашего близкого, человека, который вам действительно дорог, то постарайтесь первый год быть ближе, чаще спрашивать, как дела, предлагать встретиться и посидеть вместе, чем-то помочь. Поощряйте его разговоры об ушедшем, говорите о смыслах жизни и смерти, дайте понять, что его эмоции, какими бы они ни были, горестными или счастливыми — совершенно нормальны.
Не торопите его в проживании.