О том, что происходит на юго-востоке Украины, рассказали беженцы в Ростове-на-Дону и Белгороде.
В этих приграничных областях помощь беженцам оказывает Русская Православная Церковь и благотворители из США: с апреля здесь реализуется масштабный межхристианский гуманитарный проект Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, благотворительной организации «Сума самарянина» (Samaritan’s Purse) и Евангелистской ассоциации Билли Грэма.
По замыслу организаторов, с апреля по июнь около 30 тысяч беженцев получат гуманитарную помощь: гигиенические наборы, постельное белье и полотенца, детские памперсы и продукты питания. Всего будет распределено 58 тысяч индивидуальных наборов.
Фото: Служба коммуникации ОВЦС
У каждого из беженцев – своя история, в большинстве случаев трагическая. Почти все рассказывают о том, как бежали из родного дома, сквозь слезы. Вспоминает сотрудница церковного центра помощи беженцам в Белгороде Людмила Александровна Федорова:
«Наша семья – 10 человек, из них пятеро детей – приехали из Луганской области. Меня пытались расстрелять на блокпосте только лишь за то, что я спросила, зачем они к нам приехали на этих танках, на БТР, с оружием. Вы знаете, весь Донбасс – русскоговорящий, но у нас в городе практически нет людей, которые не любят украинский язык. Я могу и украинской мовой балакать, и на русском говорить, но мне и моим детям ближе русский язык. Я хочу говорить на русском языке. Почему меня за это кто-то должен убивать?
Наверное, мои слова не очень понравились нацгвардии Украины, и они просто девять дней держали нас в плену, то есть ни в поселок, ни из него мы не могли передвигаться – ни одна машина не проходила, мы были полностью отрезаны. Они наставили мин, растяжек. Я спрашивала: «А если пойду вдоль озера?» Гвардейцы отвечали: «Там сидят снайперы, как повезет». На свой страх и риск люди как-то шли тропами, по лесам.
На десятый день, наверное, устроили перемирие после боев или что-то другое произошло, но нам разрешили пройти. Я быстро собрала покушать внукам, пошла. На асфальте в шахматном порядке были разложены бетонные блоки, я прошла два блока, а возле третьего сидит рядом с каким-то орудием мужчина, достаточно зрелых лет. Я подхожу, он встает из-за своей пушки (не знаю, зенитка это или что-то другое), хватает автомат и упирает его мне в живот. И начинает меня обзывать, самые приличные слова были – кацапка, москалька… Этот человек был явно не в себе, у него были белые от злобы глаза, как будто закапанные молоком, или мне так показалось от страха.
Наверное, Господь меня спас для чего-то, но рядом с еще одним бетонным блоком оказался молодой солдат лет тридцати. Он подошел, отвел от меня автомат, опустил его дулом вниз, и стал с сильным западным акцентом по-украински говорить с тем, взрослым, мол, не надо, пусть проходит, и мне: «Иди, иди, мать». То ли у него совесть взыграла, то ли сердце доброе, еще не испорченное, но благодаря ему я прошла тот блокпост. Пока я шла, я каждой клеточкой спины ощущала взгляд человека с автоматом и ждала выстрела в спину. Когда поняла, что выбралась, я обняла километровый столб и заплакала.
Днем раньше у нас в поселке расстреляли похоронную процессию на кладбище. Блокпост находится в 150 метрах от моего дома, и я подумала, что этот человек просто когда-нибудь придет и перестреляет нас всех. Ради внуков, чтобы спасти эти пять жизней, я решила переехать в Россию».
Фото: Служба коммуникации ОВЦС
Как и у всех беженцев, у них очень много трудностей. Внук Людмилы Александровны занимается спортивной гимнастикой, поэтому нужно вкладывать силы и средства, чтобы он развивался дальше. Но он очень усердный мальчик, и, как надеется бабушка, скоро будет защищать спортивную честь России.
«Конечно, мы тоскуем по своему дому, мы плачем, это понятно – когда лишаешься всего в один миг, то понимаешь многое, – продолжает Людмила Александровна. – Я не понимала, что такое быть беженцем, пока не переступила российскую границу. Могу честно сказать, что никогда в своей жизни я так не молилась, как в те часы, когда мы переезжали через блокпосты, убегая в Россию. У моего внука российское свидетельство о рождении, и поэтому, когда в автобус зашел человек в черной одежде, боец «Правого сектора», я подумала: «Ну, всё, сейчас он нас выведет на обочину и оставит в поле». Это было ужасно. А когда мы переступили российскую границу, я подошла к пограничнику и сказала: «Мы беженцы», — вот тогда я и поняла смысл этого слова. Это очень тяжело в психологическом плане.
Там у нас осталась вся жизнь, мы не знали, куда мы едем, кто нас примет, кто нам поможет, у нас ничего не было, кроме небольшого количества вещей. Мы приехали в восемь вечера, и некуда было идти, мы не знали города, поэтому заночевали на вокзале. В 6 часов к нам подошли сотрудники линейного отдела полиции, пожелали доброго утра и сразу спросили: «Чем мы можем вам помочь?» Вы не представляете, насколько нам дороги эти слова. Мы приехали 13 июня прошлого года, 14-го утром было очень холодно, а мы были легко одеты. Нас посадили в машину, отвезли в УФМС, объяснили, как быть, как дальше действовать – поверьте, это очень дорогого стоит».
Сейчас в Белгород приезжают все новые и новые беженцы. Кого-то пускают в свои дома местные жители, кого-то расселяют в ПВР. Один из них расположен на территории детского оздоровительного лагеря «Юность».
Фото: Служба коммуникации ОВЦС
«Две недели назад мы приехали сюда. Наш сосед, дай Бог ему здоровья, привез нас прямо к ФМС, нас сразу поселили сюда, в «Юность», – говорит Жанна. Вместе с мужем, дочерью, младшим сыном и внучкой они уехали из Мариуполя. Там остались мать и старшая дочь с грудным ребенком. — Буквально вчера я разговаривала по телефону с мамой, спрашивала, что у них происходит. А она, знаете, так просто отвечает: «Ну что, стреляют…» Мы с мужем еще можем попытаться начать жить заново, а моей маме 70 лет, она не хочет уезжать. Говорит: «Квартиру не брошу, буду сидеть до последнего. Вы езжайте, как обустроитесь, тогда, может быть, я к вам приеду». Собираемся по распределению в Нижний Новгород, а там – как сложится. Если получится обжиться в России – будем вывозить остальных».
Многие беженцы хотят вернуться домой, но возвращаться просто некуда. Летом прошлого года 9-летняя Катя Смолина вместе с родными (бабушка и дедушка, их сын-инвалид и трое внуков) вынуждены были бежать в Ростов-на-Дону из Донецка. Здесь их приютил ростовчанин Игорь Греков, пустивший в свой трехэтажный дом сразу несколько семей вынужденных переселенцев (сейчас их там 72 человека).
«В нашем городе находится украинская армия, которая убивает, расстреливает, – плача, рассказывает бабушка Кати, Антонина Иосифовна. – А у меня там дочь с ребенком осталась, живут в бараке без света, газа и воды. Наш дом полностью разбомбили, охраняют то, что осталось. Когда уезжали, мы ничего с собой не брали, только документы. Пенсию мы не видели с того самого дня, как пересекли границу.
А я ведь была участницей референдума, меня уже искали. Я «сепаратистка», и вот стоит «сепаратистка» (показывает на Катю). Мы вынуждены были уехать, потому что не хотели быть с фашистами. Мы хотели жить и работать, как всю жизнь работали. Мы хотим домой, но нам некуда ехать. Горя у нас на Украине очень много. Донесите до всей общественности, что у нас творится».
Фото: Служба коммуникации ОВЦС
Волонтеры, взявшие шефство над переселенцами, предложили детям поучаствовать в международном конкурсе «Красота Божьего мира», который проходит в рамках Рождественских образовательных чтений.
Катя нарисовала несколько сюжетов, среди которых – изображение мальчика, катающегося на качели, привязанной к дулу танка, и надпись: «Как хочется жить!» Ее рисунок победил в конкурсе, и в январе этого года Катя была приглашена в Москву, где получила специальный приз жюри и Патриаршую грамоту.