Нельзя строить программу, только “напихивая” туда новые тексты
Объем нашей школьной программы по литературе таков, что не вмещается в учебные часы, и мы, учителя, всегда говорим, что нельзя строить программу, “напихивая” туда все новые тексты. Она не резиновая. Иначе мы получим чтение произведений по кратким пересказам, профанацию — вместо учебы.
Другая проблема школьного литературного образования связана с тем, как устроен Единый Государственный экзамен. Она особенно заметна учителю, работающему с одиннадцатиклассниками. Тут у нас просто катастрофа! В последние годы дети не считают нужным заниматься литературой, если они не собираются сдавать ЕГЭ по литературе. Проблемы возникают и с теми, кто такой экзамен сдает — как правило, предмет их интересует только в рамках формата экзамена. А очень богатая литература XX века, которая составляет программу 11 класса, проходит мимо. Часто это еще и сложная литература, например, поэзия, вкус к чтению которой ребятам хотелось бы привить.
Евгения Абелюк
Бояться нужно не сложности, а примитива
Авторов школьных программ и учебников упрекают в том, что школьникам приходится читать слишком сложные книги. Я бы боялась не сложности, а примитива, готовых ответов на любые вопросы. Что касается сложности — развлекательную книжку школьник и сам прочитает, в сложной же ему поможет разобраться учитель. Другое дело, что в нашей программе слишком много трагической литературы. Конечно, во многом это объясняется тем, что у нас драматическая история. И все же трагического чрезмерно много.
Мне тоже пришлось выступить в роли автора учебников. Учебник по русской литературе XX века мы писали вместе с Константином Поливановым, и как раз видели свою задачу в том, чтобы о сложных вещах говорить просто, ставить вопросы, которые, может, и не приходили нашим читателям в голову раньше, но покажутся очевидными и необходимыми.
Например, читают школьники рассказ Ивана Бунина “Легкое дыхание” и замечают, что в тексте неоднократно появляется образ дыхания. Это “легкое дыхание”, о котором, обнаружив его у себя, героиня рассказывает гимназической подруге. Это то дыхание, о котором повествователь говорит, что после гибели Оли оно “рассеялось в мире”. Но это и совсем другой по характеру образ — в рассказе “дышит” кабинет рассерженной начальницы, куда вызывают Олю Мещерскую. Естественно спросить себя, каков смысл этого образа. Спросить не для того, чтобы дать однозначный ответ, а для того, чтобы составить спектр предположений.
Не надо скрывать, что вы не знаете каких-то вещей — удивляйтесь вместе с ребенком
Я вообще не знаю педагогических рецептов, хотя есть учителя, которые говорят: “надо так”. Но в образовании ситуации настолько индивидуальны, что иногда приходится ломать голову.
Однако и у меня есть обязательное правило — читать текст вместе с детьми и вместе с ними удивляться и задаваться вопросами.
Читая, нужно понять, что в тексте оставляет смутное чувство непонятного, но научиться замечать такие моменты и возвращаться к ним - сложно.
Когда ребенок замечает, что какие-то слова ему непонятны и спрашивает об их смысле — это уже хорошо, но чтение требует и умения задавать другие вопросы. А между тем люди обычно читают и не замечают, что они что-то не поняли, текст остается для них совершенно “гладким”.
Продуктивное чтение возможно только в том случае, если ребенок будет уверен: его учитель ищет ответы вместе с ним и не скрывает, что какие-то вещи сам не понимает. Установка “давай поищем ответ вместе” может сработать.
Я вижу много замечательных коллег и считаю, что учителя очень недооценены обществом — сейчас говорю даже не о зарплатах, а об интеллекте, образованности, творческом потенциале. К нам в магистратуру — я преподаю в магистратуре для учителей словесности в Высшей школе экономики — люди приезжают из разных городов, чтобы набраться воздуха и дальше работать в школе. И я вижу — им не хватает профессионального общения, им надоели методические схемы, и мы вместе учимся удивляться тексту.
Лучше, когда дети не соглашаются и спорят
На мой взгляд, итоговое сочинение в 11 классе — это такой паллиативный способ вернуть ребенка к литературе. А вместе с тем сейчас это испытание устроено так, что не решает проблему, а может быть, и осложняет.
Темы, которые предлагаются, вовсе не обязательно требуют от ребенка разговора о литературе, а если и требуют, то очень односложного и схематичного. И получается, что итоговое сочинение по литературе на самом деле не имеет отношения к курсу литературы и вообще не провоцирует на глубокое рассуждение.
Мы постоянно встречаемся с шаблонным мышлением, не умеем думать самостоятельно. И это касается не только литературы и не только школы. И я думаю, что многие наши проблемы с этим связаны.
Но дети на глазах стали свободнее, и это хорошо. Когда-то ко мне в литературную студию приходили дети; я рассаживала их вокруг стола, начинался разговор — и тут я замечала, как сведены у них плечи. Первое, что нужно было сделать — заставить их поверить в себя.
Я очень люблю, когда дети спорят со мной и друг с другом. И вообще их нужно учить спорить: кому-то полезно научиться ценить чужое мнение, кому-то — стать увереннее в себе, твердо и вдумчиво отстаивать свою точку зрения.
Часто говорят о том, что современные дети стали более эгоистичными и даже жестокими. На самом деле, любой ребенок, и тот, который кажется агрессивным, может дать тонкую эмоциональную реакцию. Дети более, чем взрослые, естественны и добры, и очень хочется это поддерживать. Думаю, наш предмет как раз может это делать: литература дает множество поводов для проявления сочувствия и сострадания.
Если учитель слышит от ученика: “Мне это неинтересно”, бурно реагировать не стоит
Подростки относятся к классике очень неважно, если не сказать плохо. Во всяком случае, еще до того, как мы вместе начинаем ее читать, даже в моем гуманитарном классе я то и дело слышу: “Мне это не интересно”.
Недавно с восьмиклассниками мы говорили о “Ромео и Джульетте”, и одна очень славная, думающая девочка, сказала: “На эту тему столько написано… Мне интересно, что о таких вещах пишут сегодня, а не что писал Шекспир в XVI веке”. Я на такие вещи стараюсь не реагировать однозначно, лучше подобное заявление превратить в проблему и всем вместе над ней подумать. А для этого внимательно прочитать трагедию Шекспира.
И если вдруг окажется, что этой девочке показалось важным представить себя в мире Ромео и Джульетты, важным, хотя бы в какой-то мере, почувствовать, что чувствуют они, она поймет, почему люди, поколение за поколением, обращаются к этой трагедии. А постепенно она придет и к пониманию того, что, благодаря “Ромео и Джульетте” она и современное искусство иначе начала воспринимать, и что художники разговаривают друг с другом через века.
Еще пример с Шекспиром. На уроке мы должны были читать сонеты. И вдруг вижу мальчика, явно яркого и сообразительного, но скучающего — всем своим видом он пытался изобразить эту скуку: руки положил на парту, голову — на руки. Когда я к нему подошла, он сказал: “Я все равно буду спать”. И тогда я сделала такую штуку.
С этого года у нас в классе висит интерактивная доска, с которой можно выйти в интернет. И я открыла страницу сонетов Генриха Сапгира — из сборника “Сонеты на рубашке” — и стала показывать детям сонет за сонетом — совсем не такие, как у Шекспира, экспериментальные, часто пародийные, например, “Сонет-статья”, в котором автор пародирует передовицу из советской газеты. Но и философские, как “Рваный сонет”. И мой “соня” немедленно “проснулся” — сонеты Сапгира его ошарашили. К концу урока мы читали сонеты Шекспира в разных переводах, и заинтересованность у ребят была необычайная. Бывают ситуации, где надо сориентироваться на месте.
Я часто спрашиваю детей: “Вам стало интереснее?”
Я начинала свою работу не со школы, а со студии литературного творчества, вела занятия в кружках литературоведения. И всегда у меня была задача — спокойно и неторопливо читать с детьми произведение, разбираться, пытаться понять и получить удовольствие. Но вначале — вступить в диалог с текстом, удивиться. Я считаю, что это чуть ли не главная задача преподавателя литературы.
И для того чтобы понять целое, сначала надо разобраться в частностях. Даже если это маленькое стихотворение из нескольких строчек.
Например, в 130-м сонете Шекспира мне важно было, чтобы дети обратили внимание, что та, которой посвящен сонет, прекрасна своим несовершенством. Хотя во время чтения может показаться, что речь идет о совершенном предмете любви. Но на самом деле Шекспир противопоставляет свою возлюбленную героиням других сонетов. И надо было это заметить и задаться вопросом: а почему, собственно говоря?
Думаю, нам только кажется, что в школе можно воспитывать детей, преподнося им какие-то прописные истины.
А вот как раз “диалог”, который ты мысленно ведешь с другим, когда хочешь понять его, воспитывает больше, чем что-либо другое.
Ты становишься внимателен к слову, к интонации, к другому человеку. Тем более внутренне поднимает диалог с великим другим, с автором.
Когда я веду урок, я всегда боюсь, что детям неинтересно, а если урок литературы скучен, он может отвратить от чтения, и потому я часто спрашиваю детей: “Вам стало интереснее, когда мы поговорили о частностях или вам скучно?” И обычно слышу: “Стало интереснее”.
Конечно, литература — это сложный предмет, на котором нужно научить человека многому — и ловить свою мысль “за хвостик”, и находить для нее нужные слова, чтобы точно ее выразить, и вступать в диалог с другими, уметь спорить, не бояться белого листа и поверить, что тоже можешь писать — задач куча, но все начинается с чтения.
Цифровые технологии помогают глубже воспринимать литературу
Возможностей изучать литературу после окончания школы, даже для людей не гуманитарных специальностей, сейчас очень много. Цифровые технологии вообще меняют наше мышление, мы даже литературу получаем другую. Милорад Павич мог написать свой “Хазарский словарь” только после появления интернета.
Я очень хорошо отношусь к электронным книгам, интерактивные комментарии помогают глубже воспринимать текст. Есть сейчас и электронные книжки, у которых, как у бумажных, можно переворачивать страницы и при этом слышать шуршание бумаги. Благодаря такой возможности в электронном формате можно воспроизвести самые редкие книжные издания! Это ценно.
Евгения Абелюк
Чтобы ученики складывались как люди, всем интересующиеся
Учеников у меня, конечно, уже много. Среди них немало филологов.- назову хотя бы некоторых, чьи имена достаточно известны: Алексей Гиппиус, Ирина Левонтина, Елена Левкиевская, Александра Архипова, Марина Гистер. И учителей среди моих учеников немало, есть даже “учитель года” — Татьяна Федорова. Вот мы говорили о цифровых проектах — создателя одного из них, “Прожито” (это электронный архив рукописей), Михаила Мельниченко, я учила. Филипп Дзядко, учившийся в гуманитарных классах нашего лицея, к созданию которых я приложила немало сил — автор знаменитого культурного проекта “Арзамас”. Мне очень повезло, ведь и они меня растили, и я у них училась.
Всегда хочется, чтобы ученики складывались как люди, всем интересующиеся. Желание задавать вопросы как раз и может помочь человеку жить наполнено, определит и круг его общения, и работу, и то, что будет доставлять удовольствие — не только материальные блага, но и другие вещи, в том числе самоотдача. Литература, между прочим, требует очень большой эмоциональной самоотдачи, это же понимание.
Записала Надежда Прохорова