Когда я услышал в новостях, что олимпийским чемпионом по неведомому мне хафпайпу стал Юрий Подладчиков, я подумал, что это просто однофамилец людей, с которыми мы дружили в 92–93 годах. Юра, молодой ученый из России, его жена Валя и их мальчишки жили тогда в общежитии университета в Амстердаме, где учился и я — только Юра уже был свежеиспеченным и никому не нужным на Родине кандидатом наук.
Мы часто собирались у них, и трудно даже было понять, как это Юре удается и пива с нами попить, и доклад написать к конференции в Дании, куда надо было еще добраться нелегально из Нидерландов с советским еще паспортом — никакого Шенгена тогда и в помине не было. Ничего, добирался, ведь ему действительно было это нужно. Потому, собственно, и уехал из распадавшегося Союза: ему очень было нужно заниматься наукой, и еще хотелось кормить этим занятием свою семью. Мог, конечно, пойти на рынок китайским ширпотребом торговать, но не захотел.
В результате он и в Амстердаме не задержался: получил работу в Швейцарии, стал там профессором, а теперь, судя по официальным данным, живет в Норвегии. Но я уверен, что Юра, важный европейский господин, остался таким же обаятельным и общительным русским парнем из Подольска, каким я его узнал.
А олимпийский чемпион — это ведь тот самый мальчишка, один из их сыновей, который бегал во дворе общежития, пока Юра-старший показывал мне, что такое компьютерная игра (и меня потом было за уши не оторвать). Это я уже потом сообразил, когда про биографию чемпиона рассказали.
Дети, которых увезли из России еще дошкольниками, вырастают, как правило, полноценными членами нового своего общества, о России сохраняют теплые воспоминания как о стране предков — но и не более того. Юра, оказывается, начинал спортивную карьеру именно в российской команде — а затем получил швейцарский паспорт (что очень непросто) и перешел в сборную этой страны, и вполне понятно, что там ему было удобнее и комфортнее. Когда начал одерживать спортивные победы, его позвали вернуться в российскую сборную, но с чиновниками нашими Юра не сумел договориться. На Олимпиаде победить проще, это точно.
Я ничего не знаю о жизни спортивной, но вот о жизни ученых и о тех причинах, по которым они уезжают на Запад и не торопятся вернуться, мне известно прекрасно. Подладчикову-старшему, конечно, эмигрировать было легко: он говорил на языке формул, а они во всем мире одинаковы. Гуманитариям намного сложнее оторваться от родной культуры и языка и врасти в иную почву, но я сейчас не об этом.
В начале девяностых страна рушилась, повальная нищета, бандитизм и всё такое прочее буквально выталкивали наружу всех, кому было, что предложить на Западе. С тех пор, казалось, многое изменилось: профицит бюджета, гранты, Сколково, куда приглашают прежде уехавших. Правда, очень мало кто возвращается. Отчего бы это, ведь уже не придется на вещевом рынке торговать?
Думаю, причина очень проста: человек, состоявшийся как ученый в другом месте, в этом месте и останется, потому что ему там хорошо. А главное, он знает, что его сын сможет развить свои таланты, даже если они покажутся родителям несерьезными (как и казалось Подладчикову-старшему увлечение сына непонятным хафпайпом). Он об этом знает по собственному опыту: он именно так делал научную карьеру.
Нобелевских лауреатов Гейма и Новоселова тоже ведь приглашали вернуться в Россию, наверняка предлагали немалые деньги — только после получения Нобелевской премии вопрос, как заработать, перед ними уже не стоит. Но им была дорога та свобода научного поиска, которую они обрели, к сожалению, не на родине. Здесь бы им пришлось писать многотомную отчетность, план-карты на следующий год, кипы бумаг по очень скудным государственным грантам, обосновывать заявки на оборудование и расходные материалы… Можно быть уверенным, что с переходом Академии наук в прямое государственное управление вал этой мелочной и обычно дутой отчетности будет только возрастать.
А чем занимались Гейм и Новоселов в Манчестере? Да дурью всякой, с точки зрения чиновника от науки: заставляли лягушек левитировать в магнитном поле. Или прилепляли к графитовому стержню кусочки липкой ленты и соревновались, у кого на ленте останется меньше графита. С лягушками пока ничего не вышло, а вот слой графита в один атом — графен — и принес им Нобелевскую премию. Страшно подумать, сколько при этом планов и отчетов они не заполнили там, у себя, в Манчестере, сколько графитовых стержней заказали без достаточного обоснования. На что бюджетные денежки потратили, а?
Спорт высоких достижений, как и наука великих открытий, немыслимы без этой вдохновенной дури, без желания прощупать и раздвинуть границы возможного. Из тысячи попыток успехом оканчивается в лучшем случае одна — но без этой тысячи успеха и вовсе не будет. Будет размазанная ровным тоненьким слоем унылая серость — вот ровно то, что сейчас наступает по всем фронтам в нашей стране.
Да только ли сейчас? С 1917 года, которым нас тут всё пугают, большевики старательно вымарывали и вытаптывали всё непредсказуемое и нестандартное, всё, что не хотело маршировать строем и уныло кричать «ура». Всё это неизбежно закончилось полной неконкурентоспособностью и крахом, но почему-то именно эту модель снова насаждают теперь, называя ее «патриотизмом».
Как тут не вспомнить имена из сна девочки Любы, которым открылась Олимпиада: Зворыкин, Набоков, Сикорский, Шагал… Гении, рожденные в России — но России ненужные. И сколько таких потенциальных гениев погибло пусть даже не в окопах и не в расстрельных рвах, а просто безвестными счетоводами в конторах, нянечками в детских садах… Той власти не нужны были гении или хотя бы граждане, ей были нужны винтики.
Патриотизм, на мой взгляд — это прежде всего уважение к людям, которые могут прославить нашу страну, это создание для них человеческих условий и элементарное доверие к ним. Это касается не только ученых или спортсменов, но и, к примеру, бизнесменов, замученных мелочными проверками и придирками, или учителей и врачей, которым проще вылечить и научить, чем заполнить соответствующую отчетность. Это касается даже безнадежных больных, которых государство старательно ограждает от наркотических средств: вдруг в последний месяц жизни станут наркоманами? Нет уж, пусть лучше потерпят, как всю жизнь терпели…
Контр-адмирал Апанасенко, чьи родные не смогли собрать все подписи для получения обезболивающего, оставил записку, достал наградной пистолет и выстрелил себе в висок. Это тоже акт патриотизма: своим выстрелом он сумел донести до власти то, о чем криком кричали множество врачей и пациентов до этого, причем пациенты кричали в прямом и непосредственном смысле этого слова. И восхищаясь мужеством адмирала — будем теперь упрекать страны бездуховного Запада в том, что в них разрешена эвтаназия?
Казенный патриотизм вообще любит мертвых больше, чем живых. О погибших во время блокады Ленинграда нельзя задавать некорректных вопросов, но вот выживших можно совершенно спокойно делить на «блокадников» и «недоблокадников» (кстати, Гитлер всех их скопом относил к категории «недочеловеков»). А всё почему? Мертвые предсказуемы, они не ставят условий, их славу легко присвоить и использовать для собственных идеологических целей. С живыми так не получится, как не получилось со сноубордистом Юрой. С ними надо договариваться, их надо уважать, им надо помогать…
И в заключение — маленький, но очень типичный рассказ из соцсетей. Группа подростков, любителей британских сериалов, недавно собралась погулять по Москве. Ребята ничего не нарушали, хотя, наверное, шумели, и у входа на Красную площадь их остановил полицейский. Расспросил, что за мероприятие, кто ответственный, проконсультировался со старшим офицером и после долгих сомнений пустил погулять. Увидев, что у них с собой валентинки, заодно проинструктировал насчет сомнительности неправославных праздников.
Что, собственно, произошло? Никого ведь не арестовали, даже не развернули? А по-моему, случилось страшное. Умные, инициативные дети не балдели на дискотеке, не тянули пивко, не резались в стрелялки, а собрались погулять по главной площади своей страны, просто потому, что захотелось. И на входе им объяснили: если ты не строем, если не по разнарядке, если не с той символикой — ты очень подозрителен. Хочешь быть собой — держись от этой площади подальше, дружок.
В этой толпе… простите, в этой группе подростков — будущие олимпийские чемпионы, нобелевские лауреаты, великие писатели, художники и конструкторы. А может, просто небезразличные к своей стране граждане, что не менее важно. И очень бы хотелось, чтобы в их будущих биографиях вместо «рожденный в России» стояло бы просто «в России». Только для этого придется что-то менять, и срочно.