Глаза слезятся от полыхающего в зените солнца, и я не вижу ту маленькую точку в горах, на которую упорно показывает мне молодой инок
— Вон там, смотрите, там! Видите, прилепилось к скале маленькое гнездышко? Монастырь греческий. В нем всего один монах и живет. Ну что, пойдем?
Душно, жарко, невыносимо. Каждый шаг по каменным древним ступеням приближает к палящему солнечному диску. Неужели здесь возможна жизнь, неужели возможна?
Да, на горе Искушений жил Христос. 40 дней этот самый солнечный диск выкатывался навстречу Ему и, отпалив, отгорев, отмучив, скрывался за краем шоколадно-темной скалы, даря недолгую прохладу. 40 дней здесь постился Христос и был искушаем врагом рода человеческого. Гора так и называется — Сорокадневная. Сорокадневная гора Искушений. Сорок дней. А мне и сорока минут не вынести. Камень, на котором сидел Спаситель в этой пустыне, и поныне здесь. Касаюсь его рукой, преклоняю колена, прикладываюсь к нему губами. Камень обжигает накопленным за день жаром.
— Да, — говорю иноку, — только Господь мог выдержать сорок дней Своего Великого поста. Человеку невозможно здесь, человек немощен…
Инок смотрит с удивлением:
— А Мария Египетская?
Конечно-конечно, я знаю о ней. Слышала, читала об удивительной подвижнице, ушедшей в пустыню исцеляться от тяжких грехов. Но, читая Житие в прохладе московской квартиры, под уютным абажуром настольной лампы, не ощутить всей тяжести великого подвига.
..Ах, какой чудный, какой развеселый этот кораблик! Он уже готов к дальнему плаванию в Иерусалим, его белые паруса пузырятся ветром, поручни его крутых лестниц блестят, а тяжелые, серые, угрюмые канаты из последних сил удерживают нетерпение и напор.
— И я хочу в Иерусалим… — девочка капризно морщит лоб, смело заглядывает в глаза отплывающим. — Возьмите меня с собой. У меня нет денег, но вы не пожалеете, я буду рядом, я приду по первому зову…
В последний момент, когда уже были брошены в соленую воду концы, кто-то схватил ее за руку, подтолкнул к трапу — будешь рядом, говоришь? Не обманешь? Она не обманула. Ни того толстого пропахшего селедкой рыбака, ни молодого черноглазого продавца булок, ни даже хромого, грязного нищего со слипшейся после вчерашней попойки бородой.
В многолюдье города затерялась ее маленькая фигурка. Куда все, туда и она. А все — в церковь. Сотни паломников устремились в храм Воскресения Христова на праздник Воздвижения Честнаго Креста. Мария с ними, утомленная любовными утехами, но не насытившаяся ими. Поток толпы подхватил маленькую щепочку, понес ее к входу в церковь, но у самого порога выбросил, прибил к стене. Она постояла, перевела дух и вновь нырнула в многолюдное месиво. И опять понесло ее к входу, и опять, лишь только коснулась она ногой порога, отшвырнуло в сторону.
Какая-то неведомая сила стеной встала между ней и храмом. Кто не пускает ее, почему? И вдруг ее словно светом пронзило — Господь. За грехи ее, за утехи, за ее неприкаянную, блудную жизнь. Нет ей места на празднике Воздвижения Честнаго Креста, нет ей места на Божией Трапезе. Значит, отверг ее Сам Господь? Страшно стало Марии. И она на слабеющих от волнения ногах вновь подошла к церковной двери, встала в притворе, зареванная, маленькая, жалкая. А над ней — икона Пречистой Девы. Светлый лик, прекрасные, тихие глаза. Откуда взялись те слова, она не знала, но, подняв к иконе свое почти детское личико, стала просить:
— Да, я нечистая, да, я скверная. Тебе ли, Пречистой, взирать на меня, блудницу? Но Твой Сын не гнушался грешниками, а я так хочу взглянуть на Крест, на котором был распят рожденный Тобою Сын. Я только взгляну на него и выйду из церкви. И еще я больше не оскверню своего тела блудом и похотью. Прошу Тебя, поверь мне, окаянной.
И легки стали ее стопы. Она перешагнула порог церкви и оказалась в толпе паломников. Слезы потоком потекли по щекам Марии, покаянные, очищающие:
— Знаю, по Твоей милости вошла я в храм. Не возгнушалась Ты моего греха, услышала мою просьбу. Наставь меня, Матерь Божия, как, каким покаянием вымолить у Сына Твоего прощение?
И будто издалека, тихо, но отчетливо услышала:
— Иди за Иордан…
И Мария пошла. Пошла за Иордан по повелению Свыше…
Мария Египетская — зовем мы ее теперь, ведь она была родом из Египта. Святая Божия угодница, чья жизнь изумляет, восхищает и даже поражает наши немощные, боящиеся чудес сердца. 47 лет прожила Мария в палестинской пустыне за Иорданом, 47 лет! Одна, без людей, без пищи, без крова.
Человеку невозможно здесь. Человек немощен. А Мария Египетская?
В одном из палестинских монастырей жил старец Зосима. Удивлял своим аскетическим образом жизни всю знавшую его братию. В первый день Великого Поста, братия, испросив друг у друга прощение, уходила в пустыню и весь пост пребывала там в покаянной молитве.
Вот и Зосима. Поклонился в пояс братьям-инокам и пошел. Семь долгих недель Великого Поста предстояло ему провести в палестинской пустыне. И вдруг, когда молился под потемневшим небом, увидел он человека. Зосима к нему — человек от него. Взмолился Зосима: «Не убегай, не сделаю тебе зла. Кто ты, почему здесь?» И услышал ответ: «Прости меня, я не могу предстать перед тобой. Я — женщина. Я нага и прикрыться мне нечем».
Зосима не долго думая бросил женщине свою убогую одежду. Та прикрыла наготу и приблизилась к старцу. И он увидел почти до черноты опаленное лицо, белые, как овечья шерсть, волосы, иссохшее тело. Перед ним действительно стояла женщина. Откуда взялась она в этой дикой пустыне?
— Да, Зосима, я женщина…
Он сначала не удивился, не сразу понял, что женщина называет его по имени. А понял — растерялся. Прозорливая?
— Благослови меня, святый отче, ты же не просто монах — священник.
И опять удивился старец — откуда ей известно про его священнический сан? Ведь на нем только ветхое рубище. И он взмолился, прося рассказать о том, как попала она за Иордан, откуда родом. И — услышал. О корабле, о юной блуднице, об иконе, голос которой благословил идти искать спасения за Иорданом.
— Сколько же лет ты живешь в этой пустыне?
— Сорок семь лет уже…
— А чем питаешься здесь?
— Я купила на три монетки три хлеба. Они засохли, превратились в камень, вот их-то понемногу вкушала я несколько лет, а потом попадались колючки, кое-какая трава.
— И что же, никакой соблазн не смутил тебя за столько лет?
— Нет, отче, нет, было очень трудно. Страшнее лютых зверей мучили меня греховные мысли. Как мечтала я о вине и мясе! Не раз каталась по земле в страшных муках, моля Бога избавить меня от плотских мыслей и видений. Страсть истязала меня не год и не два, а семнадцать лет.
— Встречала ли ты кого-нибудь в пустыне?
— Нет, Зосима, ты первый за сорок семь лет человек, которого я встретила. Потому и бежала от тебя, ведь одежда моя давно истлела.
На прощание женщина попросила старца о милости: на следующий год не ходить Великим Постом в пустыню, а перед самой Пасхой прийти к берегу Иордана и принести для причастия Святые Дары. «Да ты и не уйдешь, даже если захочешь». Только через год, болея тяжким недугом, понял Зосима эти слова святой женщины. Он вынужден был остаться в монастыре, тогда как братия отправилась, по обычаю, в пустыню для духовных подвигов.
А перед самой Пасхой, немного окрепнув, пришел старец к назначенному месту. Мария подошла к нему, поклонилась. Старец передал ей Дары, и она причастилась.
— Приходи через год к тому месту, где мы беседовали с тобой в первый раз, — сказала она на прощанье.
И опять идет Зосима через год к удивительной подвижнице. И видит ее мертвую. Лежащую на другой стороне реки лицом к востоку. Руки сложены на груди. Переправился на тот берег, увидел рядом на песке надпись: «Погреби, авва Зосима, смиренную Марию». Так он впервые узнал ее имя. Но ведь Мария рассказывала ему, что не обучена грамоте! Кто же начертал на песке ее имя? Старец отпел Марию, похоронил. А вернувшись в монастырь, рассказал о ней братии. Почти до ста лет дожил в монастыре Зосима. А после его смерти рассказ о Марии Египетской стали передавать из уст в уста. Впервые описал ее житие старец Софроний, ставший потом Иерусалимским Патриархом.
…Тогда, поднимаясь по крутым ступеням в скале на Сорокадневную гору Искушений, я не думала о Марии Египетской. А ведь пустыня, где подвизалась она 47 лет, была совсем рядом, за горами. И то солнце, от которого я изнывала сорок минут подъема, палило нещадно ее нагое тело много-много лет. Возможно ли простому человеку то, что возможно святым Божиим угодникам, коей несомненно была Мария Египетская? Я не о пустыне, куда уж нам в пустыню, если наша изнеженная городская кожа не выдерживает палящего зноя! Я о желании покаяния. Никогда не опоздать с раскаянием. Не знающая границ любовь Божия поднимает человека от самого страшного непотребства, из самой гнуси, из самой помойки. Надо только не загораживаться от этой любви, как от палящего палестинского солнца.
Каждый год в Великий Пост Православная Церковь вспоминает подвиг Марии Египетской, ее удивительное житие. В четверг пятой седмицы на утрени читается покаянный канон Андрея Критского. Он содержит обращение именно к ней, преподобной Марии. «Мариино стояние» — зовется такая служба. Стояние в покаянии. Стояние в вере. Стояние в борьбе с грехом. Не наскоком, не по настроению, а вот так, изо дня в день, из года в год. 47 лет?! Кто знает…
Источник: «Русский Дом»