«Забытая война» как начало катастрофы: Александр Солженицын о Первой мировой
– Почему для Солженицына так была важна тема Первой мировой войны? Как он оценивал ее роль в истории ХХ века?
Людмила Сараскина
– Первая Мировая война – огромное историческое понятие, синоним и пароль Мировой смуты, момент окончательного обрушения России, время краха четырех евроазиатских империй, участвовавших в войне, – Российской, Германской, Австро-Венгерской, Османской.
В мае 1918 года Александр Блок отвечал на вопрос анкеты, – чтó следует сейчас делать русскому гражданину. Блок отвечал как художник. «Художнику надлежит знать, что той России, которая была, – нет и никогда уже не будет. Европы, которая была, нет и не будет. То и другое явится, может быть, в удесятеренном ужасе, так как жить станет нестерпимо. Но того рода ужаса, который был, уже не будет. Мир вступил в новую эру. Та цивилизация, та государственность, та религия – умерли… утратили бытие».
Без преувеличения можно сказать, что все творчество Солженицына обжигающе пристрастно нацелено на осмысление разницы той и этой цивилизации, той и этой государственности, той и этой религии. Той России, которая, по словам Блока, утратила бытие, и той, которая, по словам Василия Розанова, осталась внутри железного занавеса.
Если считать, что XIX столетие закончилось Первой мировой войной, так же, как XVIII столетие – Великой Французской революцией, Солженицын родился в начале не календарного, а настоящего XX века и прожил, освоив все его историческое пространство и весь его смысловой горизонт. По мнению многих выдающихся современников, Солженицын сам стал главным действующим лицом русской истории своей эпохи.
«Я считаю Первую мировую войну, – писал он, – величайшей трагедией Европы. Благополучный исход XIX века усыпил государственных деятелей всех стран, и они перестали чувствовать страшную ответственность за столкновение, которое может произойти. Эта война жестоко подорвала силы Европы, так что к прежнему здоровью Европа уже не вернулась». Первая мировая война, был убежден Солженицын, – это такая трагедия Европы, которую она не переживала прежде. Это перелом всей европейской истории. Вся Европа виновата – нельзя было вообще никому воевать.
– Почему 18-летний юноша, верящий в завоевание революции, решает взяться за тему Первой мировой войны? И как трансформировался его взгляд на этот вопрос через десятилетия?
– Интерес к истории возник у него гораздо раньше. Мальчику, рожденному под сенью Гражданской войны, яснее виделось центральное событие эпохи, и он испытал настоящий ожог от революционной темы, которой был опален и испепелен мир взрослых. Чтó бы и ктó бы из родственников ни рассказывал о революции, Саня Солженицын всё понимал, и это всё было только страшным и только зловещим. Все его детство революция воспринималась как катастрофа, пережитая и семьей, и страной, историческим свидетельством о крушении старого мира. Так он осознал, о чем нужно писать – когда-нибудь. Революция стала прологом к его рождению как человека, она должна была стать импульсом к его рождению как писателя.
Судьба распорядилась, чтобы заблаговременно был получен и выдающийся художественный знак – как именно нужно писать. К десяти годам мальчик был уже так искушен в чтении, что смог не только одолеть колоссальный для третьеклассника объем романа «Война и мира», но и увидеть в эпопее Л.Н. Толстого вдохновляющий образец грандиозного всеохватного исторического письма. Книга потрясла его – он смотрел на нее даже не как читатель, а как создатель и делатель литературы.
Позднее Солженицын рассказывал: «Первый толчок к тому, чтобы написать крупное произведение, я получил десяти лет от роду: я прочел “Войну и мир” Толстого и сразу почувствовал какое-то особенное тяготение к большому охвату». Тогда же были прочитаны изданные в СССР, видимо, по недосмотру цензуры, воспоминания члена Государственной Думы В.В. Шульгина, совсем не большевистского толка. Школьник был захвачен этой страстной, увлекательной книжкой.
Оставалось соединиться двум громадным впечатлениям: пример «Войны и мира» подсказал, каким может быть крупномасштабное сочинение о русской революции. То есть был у него первоначальный импульс – писать о революции как о недавнем крупнейшем событии эпохи, о событии, которое изменило судьбы мира, страны, людей, его семьи.
«Красное Колесо», задуманное восемнадцатилетним студентом-первокурсником, – это роман о революции. Дневник романа имеет условное название «Р-17», то есть «Революция 1917 года». Думал он над этим романом полвека, писал непрерывно 18 лет, уже в изгнании. Но ведь в подготовке революции решающую роль сыграла Первая мировая война. Описывать революцию, объяснять ее без обращения к этой войне было совершенно невозможно.
«Когда 18-летним мальчишкой я задумывал этот роман, у меня тоже была идея, что все дело в Октябрьской революции, а там немножко перед этим была Первая мировая война, а потом Гражданская война. Но в ходе работы у меня происходил сдвиг замысла: я начал пятиться и, собственно говоря, главную силу всю и главное время потратил именно на Февральскую революцию».
Вот этот «сдвиг замысла» и вот это «начал пятиться» означали одно: у Солженицына не было заранее заданной жесткой концепции: он строил свой роман, подчиняясь не партийным установкам, а ходу истории. Шел от материала, от фактов, а не от заданных кем-то позиций.
У Солженицына к тому же был сильнейший личный мотив обратиться в романе о революции к Первой мировой войне.
В начале августа 1914 года, едва только война была объявлена, его отец, студент Московского университета, за три недели до начала учебы сорвался из дому в станице Саблинской и поехал в Москву. На перроне вокзала в Минеральных Водах он встретил знакомую по гимназии девушку, ныне петербургскую курсистку. Она спрашивает: «Куда едешь?» Тот отвечает: «Не сидится на хуторе…» Девушка понимает, что студент идет на войну добровольно.
То реальное (а не придуманное) обстоятельство, тот факт (а не художественный вымысел), что отец, недавний толстовец, студент-филолог Московского университета, имевший все основания уйти от военного призыва и сидеть в библиотеках вплоть до весны 1916-го (вот потом можно было бы и в военное училище пойти), глубоко волновали Солженицына-сына и требовали непростых объяснений. Но и тут не нужна была реконструкция, ибо загадка имела точную разгадку: она называлась «патриотизм».
Курсистка никак не может понять, что же случилось и со страной, и с милым юношей. Всего месяц назад мыслящие люди в России не сомневались, что русский царь – презренная личность, достойная лишь насмешки. Что же изменилось? Зачем юноша лезет в гибельный водоворот? Чего он ждет от этой войны – после десятилетий гражданского поиска, демократических идеалов, народолюбия, толстовства, которое уж точно не могло бы одобрить его поступок? Где его пацифизм? Так поддаться темному патриотическому чувству, которое еще месяц назад значило только одно – черносотенец!
Ничего не смог выставить в ответ юноша, кроме невнятного: «Россию… жалко…»
Барышня-курсистка взрывается, будто ужаленная: «Кого? Россию? Какую Россию? Россию дурака-императора? Россию лавочников-черносотенцев? Россию – попов долгорясых?»
Именно такой рисовалась Солженицыну в «Августе Четырнадцатого» сцена объяснения его отца с бывшей соученицей.
Добровольного ухода на войну не могли бы – студент это твердо знал – понять и в станице. Не одобрил бы этого и Лев Толстой – так что в патриотическом порыве студента ощущалась несомненная измена учителю. Но демократические и непротивленческие аргументы, если бы они овладели всем народом, не оставляли России ни единого шанса, и через темную бездну, над которой повисла страна, не было ни единого моста. «И беззащитно почувствовал Саня, что эту войну ему не отвергнуть, не только придется идти на нее, но подло было бы ее пропустить – и даже надо поспешить добровольно», – читаем мы в романе.
Солженицын, оглядываясь на 1914 год, размышлял: изменил ли бы Толстой свою точку зрения, доживи он до 1917 года, когда люди убивали миллионами друг друга? Мысли и споры о Толстом сопровождали отца автора «Красного Колеса» всю войну.
Если государство – это перевернутая телега, то не пора ли ее на колеса поставить? А не бросать на произвол судьбы. А иначе получается: спасай каждый сам себя. И писатель формулирует – и за себя, и за своего отца: «Когда трубит труба – мужчина должен быть мужчиной. Хотя бы – для самого себя. Это тоже неисповедимо. Зачем-то надо, чтобы России не перешибли хребет. И для этого молодые люди должны идти на войну».
Позже, уже повоевав три года на этой войне, он поймет все ее гибельные последствия.
Большая война и одна битва
– Почему описывая Первую мировую войну, Солженицын ставит в центр событий Самсоновскую катастрофу?
– Солженицын вспоминал: «Еще когда мне было 18 лет, я стал ломать голову: как же описать эту войну? Война огромная, мировая, течет несколько лет, как ее описать? И я решил: надо описать всего-навсего одну битву, заменить всю войну одной битвой, но правильно эту битву выбрать, так, чтобы весь ход ее и результат ее показывали и вели к причинам революции, показывали слабость или недостатки нашего государственного и военного строя.
Для такого образца я избрал тогда же Самсоновскую катастрофу 1914 года. Но описывать битву в общих словах – это не будет доказательно, это никого ни в чем не убедит. Я взял только одну битву, но описал ее подробно. И кроме военных деталей на тех же страницах изображены люди, во множестве. А потом оказалось, что и 1914 годом нельзя ограничиться, нужно взять причины более глубокие. Тогда пошел второй том “Августа”, где Столыпин и царь Николай II, и вся история от начала ХХ века».
Это еще один пример, как работал Солженицын над «Красным Колесом» – он шел от материала, от фактов.
И вот характерное признание: «Я выбрал в 1937 году Самсоновскую катастрофу, а в 1945 попал точно в те места в Пруссии с нашими войсками. И с 1936 года, с 18-ти лет, у меня не было никаких колебаний в выборе темы, я уже все равно только ею и занимался».
Это были странные прозрения и странные совпадения.
Война Солженицына-отца проходила в белорусских лесах – там стояла 3-я батарея 1-го дивизиона 1-й Гренадерской бригады. Эти места стали для него дороги, как родина, «и привык он к каждому кустику, бугорку и тропочке нисколько не меньше, чем вокруг своей Сабли». То же самое напишет о своем чувстве к ильменьским болотам, первой своей передовой линии фронта, Солженицын-сын: только изведав на себе, как привязывается человек к территории своего внезапного мужества, своего возможного подвига или своей завтрашней могилы, он перенесет те чувства на отца. Подробности военных будней – как подпоручик Солженицын и несколько батарейцев на позиции разбрасывали руками загоревшиеся зарядные ящики и как получили за это по георгиевскому кресту (а армейская георгиевская дума утвердила подпоручику также офицерского Георгия) – все эти факты были взяты писателем, сыном того подпоручика, из фондов Центрального Военно-исторического архива в Москве.
«Я, – рассказывал Солженицын, – понял всё о Гренадерской бригаде, где она стояла, кто там был командир, когда и какие именно командиры сменялись, в “Красном Колесе” даны точно все истинные фамилии и все истинные даты… Я всё обошел своими ногами, везде был, эти места прошел во время войны, но не знал, что здесь и отец воевал, и только потом связал одно с другим».
Он побывал на месте событий в 1966 году, изучал боевую документацию, списки личного и конного состава, полевые книжки офицеров. За три года войны Солженицын-отец получал ордена, стал специалистом по противоштурмовым орудиям, обучал этой специальности других офицеров. Но многое изменилось. В 1914-м ему казалось, что нечестно не идти на фронт. Позже оказалось, что далеко не всё будущее страны решается на фронтах. Что-то надломилось в войне: как можно было воевать дальше, читая манифесты и воззвания, которые появлялись в Петербурге? Теперь Россия нуждалась: как благополучно армиям расцепиться да всем разойтись по прежним занятиям.
…Реконструируя образ отца, подпоручика Солженицына, действительно получившего двухнедельный отпуск в апреле 1917 года и поехавшего не к родным в Саблю, а в Москву, где был университет, однокашники и друзья, Солженицын пытался понять чувства молодого человека, приехавшего с фронта угрюмым и мрачным, ибо насмотрелся по дороге, как падает и гибнет русская армия. К этому моменту батарея, где служил отец, так и стояла на передовой, хотя фронт уже почти разбежался. Окопы пустовали, никто даже условно не говорил о продолжении войны.
Сразу – как только осенью 1917 года возник разговор о мире – начались разногласия. Ленин настаивал на затягивании переговоров, но готов был, в случае ультиматума, немедленно капитулировать. Троцкий хотел довести переговоры до разрыва, даже с опасностью нового наступления Германии, чтобы капитулировать пришлось – если вообще придется – уже перед очевидным применением силы. Бухарин требовал войны для расширения арены революции.
Так как последняя позиция «утонула» в море критики Ленина и Троцкого, основное противоречие заключалось в моменте подписания ультимативного мира: после слов о возможном продолжении войны или после фактического наступления. Троцкому удалось доказать, что требуется именно последнее, так как в этом случае весь пролетарский мир сможет увидеть, что революционная Россия была физически принуждена подписывать мир с буржуазной Германией. К тому же Троцкий и его сторонники надеялись, что разоренная войной Германия не сможет провести фактического наступления.
– А как пошло Прусское наступление во Второй мировой войне?
– В ночь на 14-е января в четыре пятьдесят утра из штаба дивизиона пришло предписание: «Солдаты, сержанты, офицеры и генералы! Сегодня в пять часов утра мы начинаем свое великое последнее наступление. Германия – перед нами! Еще удар – и враг падет, и бессмертная Победа увенчает наши дивизии!..»
Дней пять шли с боями по территории Польши, а от прусской границы, которую миновали 20 января, «будто сдернули какой-то чудо-занавес: немецкие части отваливались по сторонам – а нам открывалась цельная, изобильная страна, так и плывущая в наши руки. Столпленные каменные дома с крутыми высокими крышами; спанье на мягком, а то и под пуховиками; в погребах – продуктовые запасы с диковинами закусок и сластей; еще ж и даровая выпивка, кто найдет».
Войска двигались по Пруссии будто по незнакомой планете – в каком-то хмельном угаре; привыкнув к нищете среднерусских и белорусских деревень, солдаты поражались, видя повсюду крепкие шоссейные дороги, добротные дома. «Не как в Польше, не как дома: / Крыши кроют – не соломой… / А сараи как хоромы!» («Дороженька»). Теперь все это богатство было обречено огню, который оставляли врагу на вечную память…
Как перст судьбы воспринял Солженицын тот факт, что наступление пошло точно по следам самсоновской армии, и с беспокойной надеждой ждал встречи. Сбывалось одно из тех необъяснимых предчувствий, которые так часто оправдывались у него. Шальной мысли 1938 года – побывать в Найденбурге – суждено было исполниться 21 января 1945 года. «Я предчувствовал, Ostpreussen, / Что скрестятся наши судьбы!» (Глава «Прусские ночи» из поэмы «Дороженька»). Он уже давно знал этот край, семь лет был болен Четырнадцатым годом – бездарной гибелью русских корпусов генерала Самсонова.
Потери 2-й армии составили 6 тысяч убитых, ранено было около 20 тысяч (почти все попали в плен), пленных – 30 тысяч (вместе с попавшими в плен ранеными — 50 тысяч), захвачено 230 орудий. Убиты 10 генералов, 13 взяты в плен. Общие потери 2-й армии убитыми, ранеными и пленными – 56 тысяч человек. Немецкие потери, убитыми и ранеными, составили 30 тысяч человек. Было потеряно не менее 298 орудий. Подсчет потерь производился в ходе расследования причин поражения в 1915 году. Германские источники обычно завышают истинные потери армии Самсонова в 2–3 раза.
Основными причинами поражения 2-й армии стало неудовлетворительное командование со стороны штаба Северо-Западного фронта, не сумевшего правильно оценить оперативную ситуацию в период 20–26 августа, а также ошибки командующего армией генерала Самсонова, неоправданно расширившего полосу наступления армии и не сумевшего обеспечить оперативное управление соединениями армии в ходе встречного сражения.
Отдельных слов в описании причин поражения заслуживает плохая работа русской армейской разведки, не сумевшей вскрыть сосредоточение основных сил 8-й германской армии против флангов Самсонова, и полное пренебрежение в штабе 2-й русской армии правилами фронтовой радиосвязи. За день до перехода в наступление, германские связисты перехватили переданное открытым текстом сообщение штаба 2-й армии в один из корпусов с подробной диспозицией сил армии и указанием ближайших ее задач, что тут же отразилось на постановке Гинденбургом задач наступающим войскам.
«Затая в себе до крика / Стыд и боль того похода, / В храмном сумраке читален, / Не делясь, юнец, ни с кем, / Я склонялся над листами / Пожелтевших карт и схем. / И кружочки, точки, стрелки / Оживали предо мной / То болотной перестрелкой, / То сумятицей ночной. / Жажда. Голод. Август. Зной» (Глава «Прусские ночи» из поэмы «Дороженька»). Теперь какая-то сила связывала его с тем Августом: капитан Солженицын стоял посреди горящего города (он так же горел, когда в 1914-м туда въезжал Самсонов) и уже не по книгам, картам и схемам, а с натуры, как живописец, записывал свои впечатления в военный блокнот.
«С потягом тяжёлой гари возник перед ними и Найденбург. Ещё издали виднелся в зелёном шпиле крупный белый циферблат с кружевными стрелками, теперь расступались розовые, серые, синеватые дома, все надписи камнем по камню. До боевых действий здесь было очень благоустроено, сейчас же, хотя не виделся нигде прямой пожар, но много было следов пожаренных: пустые обугленные проёмы окон, кой-где рухнувшие крыши, очерненные стены, брызги лопнувших стёкол на мостовую, вонючие сизые дымы от недотушенного в разных местах, и общий зной неостывших камней, черепицы, железа, добавленный к зною дня».
Таким спустя четверть века предстанет Найденбург времен Первой мировой войны, когда там побывал генерал Самсонов. И получалось, что в 1945-м, как своих старых знакомых, встретил комбат древние часы на башне городской ратуши Найденбурга, с тем же ровным ходом и кружевными стрелками.
Полмесяца наступления по Восточной Пруссии ошеломили Солженицына, переполнили душу обжигающими впечатлениями. «Всё смешалось, всё двоится, / Перекрестки, стрелки, лица, / Встречи, взрывы, мины, раны, / Страхи, радость, зло, добро, — / Прусских ночек свет багряный, / Прусских полдней серебро» (Глава «Прусские ночи» из поэмы «Дороженька»).
Добро – в вещно-материальном смысле слова – навалено было горами повсюду; и трудно было привыкнуть, что в каждом сельском доме – добротная дубовая мебель, шторы, пианино, камин, радио, библиотека; и трудно было пройти мимо, не взяв ничего из кровно завоеванного, потому брали, азартно охотились на брошенное добро (солдату полагалось пять килограммов, офицеру – десять, генералу – пуд), и было в этой охоте много отчаянного, шального зла…
И попадались книги – опальные, запретные, вожделенные, которые раздирали душу: «холодно-жестокий Савинков», «князь Кропоткин, снова нелегальный», «талмудист опальный Карл Радек», «пламенно пророческий Шульгин»; упрятанные в заветный ящик из-под немецких гаубичных гильз, они добавляли к «опрометчивой» жизни комбата привкус опасной тайны.
– Солженицын описал свой прусский опыт, перенеся его в предыдущую войну. Насколько это оправдано? Проводил ли писатель параллели между двумя войнами?
– Он шел по следам войны 1914 года и был заворожен тем, что военная судьба привела его именно сюда, в те самые места. Тот поход был провальным, теперь надо было побеждать.
Но это параллель не столько между войнами, сколько между поведением человека на войне. Трус всегда трус, храбрец всегда храбрец. Поведение человека на войне связано, видимо, не столько с характером войны, сколько с характером человека, его моральными установками.
Солженицын-солдат, Солженицын-офицер, не знавший отца, всю жизнь разгадывал его, пытался следовать ему. Ведь отец, добровольно пошедший на войну, по закону, как студент, имел право на отсрочку. Сам Солженицын тоже рвался на войну, обивая порог военкомата, хотя в его призывном свидетельстве было записано: «В мирное время не годен, в военное – нестроевая служба».
Служба военкомата в июне 1941-го с ним не хотела даже разговаривать; однокурсников забрали на офицерские курсы, а он стыдился, что только провожает друзей, чувствовал себя виноватым, писал письма Ворошилову, маршалу Воронову, но никогда никаких ответов ему не было. К осени сокурсники были уже лейтенантами, а он мечтал погибнуть на окраине Ростова.
Вызов пришел только через четыре месяца, 16 октября 1941-го, да и то призывник был определен не в артиллерию, о которой мечтал, а в гужевой транспорт, и обнаружил себя среди пожилых, хворых мужиков – у кого язва желудка, у кого сухая рука, у кого хромая нога. Фактически это была инвалидная команда. Но он не смирился с безопасной службой в глубоком тылу, хотя всегда мог оправдать ее диагнозом из призывного свидетельства и правилами военного времени о мобилизации ограниченно годных. Память об отце-артиллеристе, обостренное гражданское чувство и здоровое мужское честолюбие толкали его рваться на фронт.
Общее в этих войнах было, увы, плохое снабжение, худое обмундирование, скудное питание русской армии. Но общими были храбрость и доблесть, ощущение воинского долга, поведение на вражеских территориях. Как в 1914 году русские солдаты столкнулись с ухоженной, богатой, добротной территорией, так случилось и в 1945-м. Читать это грустно. В нашей бедности и скудости мало что меняется…
Командир звукоразведывательной батареи лейтенант Солженицын. Март 1943 года
«Какава» и хаос войны
– В «Августе Четырнадцатого» и в главе «Прусские ночи» есть нелицеприятные описания поведения русских солдат на захваченных землях.
– Поэма «Прусские ночи», ставшая позже девятой главой большой поэмы «Дороженька», была написана в стихах, вернее, сочинена для памяти, в самом конце сороковых, по следу недавно окончившейся Великой Отечественной, в которой Солженицын участвовал сам, как и в походе на Восточную Пруссию. Все сцены, что описаны в «Прусских ночах», были пережиты лично, и все впечатления собственные.
«Август Четырнадцатого» писался двадцать лет спустя, и личного опыта той войны, у автора, понятно, не было. Но сцены, когда русские солдаты ведут себя далеко не образцово, есть в обоих текстах. Но во Второй мировой войне они были не завоевателями, а мстителями. В Первой мировой войне солдаты толком не знали, за что воюют, на чьей стороне правда.
Приведу примеры:
«Август Четырнадцатого»: глава 29-я имеет несколько подзаголовков. Вот один из них: «Начало мародерства». Две недели голодного марша – и, наконец, награда: первый городок, пустой и целый, в который русские войска входили без боя. Бойцы заслужили право на привал, после многих изнурительных дней при ущербном пайке. «Разрешите отлучиться за продовольственной поддержкой», – обращается солдат к офицеру, и, не дожидаясь получить разрешение, солдаты бросаются врассыпную и вскоре несут – кто сахар, кто печенье, кто макароны, кто яйца.
Или вот есть в городе казармы. Там канцелярия, а в ней много карт Восточной Пруссии на немецком языке и четкой печати. Как же не взять, когда своих карт толком нет? И вот уже по всему городу снуют солдатики, как у себя по деревне, и уже вошли в дома, в магазины, нашли еду, одежду, теплое белье, продовольствие. «Выбирайте теплые вещи, скоро похолодает».
Человек не может постоянно думать только о смерти, надо позаботиться о себе. «Сами знаете российское интендантство, мерзнем, недоедаем…» Чувство стыда и порыв запретить трофейное пиршество заглушается соображением: «Здесь – нет преступления, чиста солдатская душа, они – заслужили». Начальство заранее предупреждало: мародеров пороть нещадно, наказывать телесно. Но здесь не какие-то абстрактные мародеры, а свои уставшие солдаты, которые сидят кружком и поглощают что-то очень вкусное из консервных банок, пьют из бутылок, что-то варят в котле.
«Хмельность в лицах была не пьяная, а благодушная, – доброжелательность пасхального разговенья», – пишет Солженицын. В котле была «какава». Вкуснейшее какао. Офицер сдерживает себя: не надо кричать, распекать, строить в наказание. Он не отклонит кружки с горячим напитком. А недалеко горел дом, все видели, но никто не бросился тушить. Чужой дом. Чужой пожар. На войне как на войне.
«Прусские ночи». Здесь солдаты, которые воюют уже четыре года, у которых в тылу голодают и бедствуют родные, а на оккупированных территориях родных убивают или угоняют в Германию, дорвались до мщения. Они жгут дома, шалея при виде пожаров, они видят богатые поместья, наполненные невиданным добром, они пьют шнапс из бутылок, называя это именинами неизвестного солдата. «Ликует хаос!» — пишет автор. Он знает, что здесь, в этой земле, белеют как кресты, русские косточки.
«Как Четырнадцатым годом / Вот по этим же проходам… / Гнали слепо и бездарно / Сгусток русских корпусов; / Без разведки и без хлеба / Гнали в ноги Людендорфу, / А потом под синим небом / Их топили в черном торфе».
А теперь – «Победители Европы, / Всюду русские снуют / В кузова себе суют / Пылесосы, свечи, вина, / Юбки, тряпки и картины, / Брошки, пряжки, бляшки, блузки, / Пишмашинки не на русском, / Сыр и круги колбасы, / Мелочь утвари домашней, / Рюмки, вилки, туфли, мебель, / Гобелены и весы… / А на ратуше, на башне… / Уцелевшие часы».
Логика поведения сведена к словам простым и жестким: «Не забудем! Не простим! / Кровь за кровь, и зуб за зуб / Девку в бабу, бабу – в труп». И вот герой «Прусских ночей» Нержин, alter ego автора, видит почтовое отделение, а там роскошная бумага, прекрасные карандаши, которые не царапают бумагу, а еще чернила, которые не расплываются, и он велит старшине все это брать и грузить в кузов.
Капитан Солженицын, если бы его не арестовали в феврале 1945-го в Восточной Пруссии, мог вывести в качестве трофеев пишущую машинку «Континенталь» для писательской работы, портативный приемник «Нора», блоки писчей бумаги, несколько книг, запрещенных в СССР. Догадливый сержант сообразит спрятать ящик из-под немецких гаубичных гильз с вещами капитана в лесу, а содержимое уложит в своем вещмешке. После войны передаст эти вещи жене хозяина.
Много чего может совершить солдат после четырех лет войны, войдя на территорию врага. На войне перестают работать обычные моральные нормы, развязываются инстинкты, человек шалеет, а то и звереет. Хочется ждать благородства, рыцарственного поведения, но люди – не ангелы… Солженицын не оправдывает лихого поведения солдат. Он просто пишет правду о поведении человека войне – каким оно порой бывало.
С древности сложились представления о том, что имущество побежденного «по праву войны» принадлежит победителю. Военачальники всегда стремились придать разделу добычи централизованный характер. В практике большинства наций войскам предоставляется право брать всё, что они могут взять в случаях, когда командующий разрешает захват добычи. Такова добыча, взятая с неприятеля, оставшегося на поле битвы, а также добыча, приобретенная в захваченном лагере, а иногда в городе, взятом штурмом. В различных армиях солдату разрешается сохранить для себя то, что он смог взять у неприятеля, когда находился вне строя или выполнял поручение отдельно.
Согласно уголовному законодательству СССР, под мародерством понималось похищение на поле сражения вещей, находящихся при убитых и раненых. В международном праве понятие мародерства рассматривается более широко и включает в себя также ограбление жителей неприятельской территории.
Кстати: после вступления наших войск в Восточную Пруссию здесь обнаружилось промышленное и энергетическое оборудование, сельскохозяйственные машины, культурные ценности, вывезенные германскими войсками из СССР. Трофейные органы 3-го Белорусского фронта обнаружили: станочное оборудование минского завода имени С.М. Кирова, весы минского весового завода «Ударник», мебель и театральные костюмы Белорусского театра оперы и балета и Витебского государственного театра драмы, мебель Дома правительства Белорусской ССР и т.д. Всего на небольшой территории (25–30 км по фронту и 12–15 км в глубину) оказалось 3200 вагонов разного оборудования и имущества.
На войне как на войне. Но говорить о моральной катастрофе, которая случилась с русскими солдатами на войне, что на Первой мировой, что на Второй, я бы не стала. Несомненной катастрофой были войны, что Первая мировая, что Вторая.
Тоже Отечественная…
– Почему в России Первая мировая война – это забытая война? Как вернуть в людях о ней память? И не плодить при этом новые мифы?
– Первая мировая война — один из крупнейших вооруженных конфликтов в истории человечества. В России ее называли Великой или Второй Отечественной войной. Страны-участницы потеряли более 10 млн. человек убитыми солдат, около 12 млн. убитыми мирных жителей, около 55 млн. были ранены.
Первая мировая война для значительной части россиян относится к числу забытых войн. Это обусловлено целым рядом причин. Для России она закончилась революцией и Гражданской войной. В условиях коренного слома социально-экономического и политического строя вспоминать о Первой мировой было не принято по политическим мотивам. Позже трагедия и слава Великой Отечественной войны затмили память о воинах Первой мировой. Между тем, современники называли эту войну Великой, а порой даже Второй Отечественной. Под именем Великой войны Первая мировая до сих пор значится в странах Западной Европы.
Другой век, другие поколения. Тенденция такова, что о той войне стали забывать. Ушли все участники боевых действий Первой мировой, а вместе с ними – знания. Крупнейшие сражения (Галицкая битва, Карпатская операция, Брусиловский прорыв) проходили в географическом центре Европы, на территории таких современных государств, как Украина, Венгрия, Польша, Белоруссия, Румыния.
В Карпатах и в Полесье находится немало забытых и заброшенных воинских некрополей и мемориалов, места их захоронений находятся в удручающем состоянии. Так получилось, что с момента окончания Первой мировой каждое последующее поколение знало об этой войне все меньше и меньше. В советское время война именовалась империалистической, а следовательно, чуждой и подлежащей забвению. И как-то не принято было писать, что в те годы войну эту назвали Отечественной, и кровь на ней проливали наши прапрадеды.
После распада СССР информация о Первой мировой войне стала наполнять различные издания, однако до масштабного освещения героических подвигов русской армии дело не доходило. Лишь в последние годы в нашей стране стали обращать больше внимания на ее ход, причины и последствия. Память о забытой войне начинает возрождаться в нашей стране. Первое августа официально объявлено Днем памяти российских воинов, погибших в Первой мировой войне.
К 1917 году в войну успели вступить не только европейские и азиатские государства, но также и страны Северной и Южной Америки. В войне приняли участие Куба, Уругвай, Панама, Бразилия, Никарагуа, Гаити и многие другие государства.
Мало внимания той войне в нашей стране уделялось еще и по той причине, что Россия, являясь одним из главных противников Германии, фактически стала проигравшей стороной вместе с самой Германией. В связи с этим впервые, как пишут ученые, был нарушен «главный закон войн» новой истории, сформулированный в Европе: в любой крупной войне в числе победителей обязательно будет либо Германия, либо Россия. Как оказалось, в любом правиле могут быть исключения, и флага России в числе флагов государств-победителей в Первой мировой войне не было. Флаг Гондураса, например, был, а флага России не было. Причина – выход России из войны после революции, перевернувшей страну.
В преддверии 100-летия со дня начала Первой мировой войны в Москве прошла 3-я Международная научно-практическая конференция под названием «Первая мировая война. Взгляд спустя столетие: предвоенные годы», организованная Государственным историческим музеем и Международным независимым эколого-политологическим университетом (Академия МНЭПУ) совместно с Российской ассоциацией историков и Фондом изучения наследия П.А. Столыпина.
Забытая война – так и сегодня специалисты называют Первую мировую. В советский период ее рассматривали сквозь призму идеологии – объективных оценок и серьезных исследований практически не велось. Такое отношение к забытой войне привело к тому, что на протяжении очень длительного времени музеи не комплектовали фонды. Трудно было представить, что одним из направлений музейной работы было комплектование коллекции, связанной с Первой мировой войной. С революцией – да, с какими-то отдельными деятелями – да. То, что не попало в музеи, зачастую сберегали в семьях ветеранов.
Теперь предстоит наверстывать упущенное. Эксперты прочесывают блошиные рынки, изучают частные коллекции, снаряжают экспедиции. Но вот, скажем, вести раскопки – совсем непросто. Большинство военных событий проходили на территории Украины и Белоруссии – теперь это другие государства. Профессиональные историки подчеркивают – в такой ситуации без частной инициативы не обойтись. Например, в Болгарии, где, как и в России, взгляд на Первую Мировую стал меняться недавно, огромную работу ведут энтузиасты.
Теперь останки стараются опознать, сообщить семьям о местах захоронения. В России тех энтузиастов, кто ищет могилы своих предков, очень много. Как пишут специалисты, не установлено даже точное число погибших, цифры приблизительные – от одного до двух миллионов. Перед историками стоят глобальные исследовательские задачи – попытаться восстановить объективный ход событий.
Прежде войну считали причиной экономической катастрофы, предтечей революции. Теперь высказывается мнение, будто Россия в конце 1916 года войну почти выиграла, однако ее насильно вытащили из войны, отняли победу. Специалисты уверены: необходимо провести как можно больше научных конференций, организовать широкую общественную дискуссию, чтобы из войны, изломавшей судьбу Европы, вынести верные исторические уроки.
Первая мировая война закончилась бесславно для России – позорным Брестским миром и самой кровавой революцией. Ленин хотел превратить войну империалистическую в войну гражданскую – и добился этого. Радоваться нечему, ликовать нет причин. Вторая мировая, она же Великая Отечественная закончилась великой победой. Потому она и затмила Первую.
Комбат А.Солженицын и командир артиллерийского разведдивизиона Е.Пшеченко. Февраль 1943 года.
Художественная документальность
– Как удалось писателю создать точную картину 1914 года, катастрофу армии Самсонова? Солженицын опирался на документы? Для чего писателю, которому всегда простительна вольность, фантазия, – такая документальная точность?
– Вольность и фантазия уместны, когда писатель работает над сюжетом из частной жизни с вымышленными героями. А когда речь идет о крупнейшем событии мировой истории, вольность и фантазии, как правило, обуздываются. В ходе работы над романом «Август Четырнадцатого» ключевым эпизодом Первой мировой войны была наступательная операция 2-й армии Самсонова в ходе Восточно-прусской операции. Автор использовал богатый слой материалов – документы штаба Ставки Верховного главнокомандующего, Северо-Западного фронта, мемуары и воспоминания очевидцев военных действий, военно-исторические исследования. Военные круги русской эмиграции были изумлены тем, насколько точно и детально автор реконструировал весь ход военных действий, вплоть до погодных условий и деталей интерьера.
Уместно вспомнить, как работал Л.Н. Толстой над романом «Война и мир» – ведь для Солженицына он во всех смыслах был образец. Толстой знал о событиях 1812 года очень много. «Когда я пишу историческое, – признавался он, – я люблю быть до малейших подробностей верным действительности». Он собрал целую библиотеку книг о событиях 1812 года и предшествующей эпохе. Прошло всего полвека от великих сражений той войны, были еще живы участники боев, и не было для него важнее встреч и разговоров с ними.
Будучи в Москве, Толстой ходил по книжным лавкам, брал книги у профессоров истории, знал официальную и мемуарную литературу по-русски и по-французски, изучил книги, написанные по следам событий с ценнейшими деталями, вник в реальную фактологию двух военных кампаний. С большой пользой изучил анонимные «Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 году с видом пожара в Москве», взяв из книги уникальные черты событий, чтобы читатель, увидев частность, поверил в целое. Внимательно прочитал газеты и журналы за 1812 год, досконально изучил портретную галерею Зимнего дворца, посвященную Отечественной войне.
Много дней провел в рукописном отделе Румянцевского музея и в архиве дворцового ведомства, познакомился с приказами и распоряжениями, донесениями и докладами, масонскими рукописями и письмами исторических лиц. В частных корреспонденциях находил драгоценные подробности, рисовавшие быт и характеры людей отошедшей эпохи. Помогали и семейные предания: отец, Николай Ильич Толстой, был участником Отечественной войны, и его рассказы явились теми первыми зернами, из которых вырос интерес Толстого к событиям 1812 года. (Так же и Солженицыну был захватывающе важен опыт отца, царского офицера.)
Перед чем писать картину Бородинского сражения, Толстой выехал в Бородино, чтобы составить план расположения русских и французских войск во время сражения. Два дня ходил по следам флешей и дважды объехал поле боя; искал очевидцев, делал записи, вникая в смысл битвы и в причины войны. Уже из Москвы Толстой писал жене: «Я очень доволен, очень, – своей поездкой… Только бы дал Бог здоровья и спокойствия, а я напишу такое Бородинское сражение, какого еще не было».
Он и в самом деле напишет такую картину сражения, какой не было ни в русской, ни в мировой литературе. Каждый из важных моментов битвы и каждая из существенных ее подробностей будут показаны так, будто мы сами присутствуем в самом центре происходящего, откуда видно все поле боя. Толстой говорил о своей исторической работе: «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые всегда могу сослаться».
Много раз Толстой говорил, что только автор чувствует, какие материалы могут понадобиться для его сочинения. Для «Войны и мира» он перечитывал «давно забытую», по его словам, «Авторскую исповедь» (1852) Гоголя – ведь там автор сообщает о душевной драме, которую пережил, когда были напечатаны «Выбранные места из переписки с друзьями»: критики отказывали ему в творческом даре, осуждали за уход от художественности, называли «Выбранные места» «назиданием» и «проповедью», упрекали в гордыне. Быть может, для Толстого это было неким уроком.
Но еще он слушал в Большом театре оперу «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») и оперу Россини «Вильгельм Телль». Дважды смотрел в Малом театре комедию Островского «Шутники» (этой пьесе в нынешнем году тоже исполняется 150 лет, и она все также актуальна: о том, как настоящую свободу дают, увы, только деньги, и о том, как человеческое счастье и даже жизнь могут попасть в зависимость от трехсот рублей).
Трудно представить себе всю ту гигантскую работу, которую пришлось выполнить Толстому при собирании и разработке огромного исторического материала. Так же – с тем же размахом и проникновением – работал и Солженицын.
– Было ли восприятие войны для Солженицына эпохально-предвестническим?
– Сложно говорить о восприятии войны у Солженицына как о предвестническом, пророческом. Предвидение было у Достоевского, когда он писал роман «Бесы». Участь подпасть под власть бесов революции Россию ожидала в будущем. Солженицын писал о Первой мировой войне через полвека после ее окончания, как и Толстой писал спустя полвека после войны 1812 года. Оба уже знали, как и чем эти войны окончатся. Они должны были анализировать истоки войн и их результаты.
Восточно-Прусская операция виделась Солженицыну ключевым эпизодом, который определил исход Первой мировой войны, которая, в свою очередь, представлялась ему как одна из самых главных причин русской революции 1917 года.
– Отличалась и отличается ли трактовка Солженицыным Первой мировой от существующих взглядов? Не было ли попыток у Солженицына подстроится под идеи какой-либо партии?
– Солженицын предложил в «Красном Колесе» целостную историко-философскую концепцию отечественной истории первой четверти ХХ столетия. А главное, повторяю, шел от фактов и материала, а не от партийных установок.
Разгром в августе 1914 года 2-й армии Северо-западного фронта стал неожиданностью и для гражданского общества, и для военных, и для Николая II. Комиссия, назначенная императором, расследовала причины трагедии и по итогам составила доклад. Впервые этот бесценный документ был опубликован в 1939 году. Солженицын отнесся к нему самым внимательным образом и использовал многие факты.
Кроме того, изучил исследования военного историка генерала Головина («Из истории кампании 1914 года на Русском фронте») и генерала Зайончковского («Мировая война. Маневренный период 1914–1915 годов на русском и европейском театре»). Оба генерала – участники Первой мировой и Гражданских войн, бывшие офицеры Императорского Генерального штаба. Оба источника имели концептуальное значение для Солженицына.
Можно назвать и труд полковника Генерального штаба Богдановича, а также множество архивных документов, военно-стратегических очерков, мемуаров, которые нужны были для точных описаний местности, внешнего вида зданий, фактических реалий. Сцены из романа «Август Четырнадцатого» создаются на основе реальных донесений и реляций: персонаж вымышленный вступает в диалог с персонажами историческими, а детали разговора подлинные.
Ученые установили, из какого исторического документа какая сцена вырастает, как использует писатель эти документы, вводя порой их авторов в текст как эпизодических персонажей. Солженицын стремился к максимальной достоверности лиц, характеров, ситуаций, оценок, которые высказывают герои. Он скрупулезен и точен, при этом концептуально оригинален.
В изображении военных действий начала Первой мировой войны чувствуется собственный боевой опыт капитана Солженицына, участника Второй мировой войны. Военно-исторические главы романа композиционно объединены фигурой всего одного вымышленного персонажа – полковника Воротынцева, носителя и выразителя авторской точки зрения на причины происходящего, оказавшегося в эпицентре Самсоновской катастрофы.
Итоги войны для России были плачевны. Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария потерпели поражение. Франция, Великобритания, Япония, Сербия, США, Италия – вышли из войны победителями. России, так много сделавшей для победы союзников, не было в ряду стран-победительниц. Ее раздирала на части братоубийственная Гражданская война.
Первая мировая война продолжалась более четырех лет (с 1 августа 1914 по 11 ноября 1918). В ней участвовало 38 государств, на ее полях сражалось свыше 74 млн. человек, из которых 10 млн. было убито и 20 млн. искалечено. Первая мировая война по своим масштабам, людским потерям и социально-политическим последствиям не имела себе равных во всей предшествующей истории. Она оказала огромное влияние на экономику, политику, идеологию, на всю систему международных отношений. Война привела к крушению самых могущественных европейских государств и складыванию новой геополитической ситуации в мире.
Могла ли Россия победить в Первой мировой? В России, подчеркиваю, наблюдается тенденция доказать, что «еще чуть-чуть и Россия выиграла бы Первую мировую». В политической среде заметны суждения, будто страна не проиграла в этой войне. Приводятся аргументы, что это «большевики прекратили почти выигранную войну». Хотя аргумент, почему царь и будущая белая гвардия допустили большевиков до власти, почему-то не обсуждается. Анализ дел в военно-промышленном страны говорит об огромном дефиците в российской армии всех видов вооружений и снаряжений – от винтовок и снарядов до сапог и сукна. От быстрого поражения Россию спас Западный фронт и союзники по Антанте. Россия юридически оформила свое поражение в Первой мировой заключением Брестского мира. Это факт, и от него не уйти.
Главная проблема российских войск в той войне заключалась в их снабжении. Россия полностью зависела от поставок вооружения западными союзниками. Отчасти малые запасы снаряжений объяснялись тем, что российской генштаб рассчитывал завершить войну до лета 1915 года в результате блицкрига (как минимум – выхода на реку Одер).
Выводы современных историков разнятся. Одни считают, что избежать войны было нельзя. Противоречия главных европейских держав в 1914 году могли разрешиться только масштабными боевыми действиями. Не видят ни одной причины, по которой война не могла бы состояться. У каждой из стран были свои мотивы хотеть этой войны. У каждой из стран были страхи относительно других держав, если они бурно развивались. Кроме того, война – это, по мнению многих историков, естественное состояние для человеческих сообществ.
Другие ученые, напротив, считают, что война не была неизбежной. В истории нет ничего неизбежного. В ней иногда происходят непредсказуемые вещи, а иногда не происходят предсказуемые. Если бы действующим лицам того времени, политикам и властителям, показали на одну минуту, к чему приведут их деяния, вряд ли кто-нибудь стал бы воевать.
В итоге эта война стала совершенно бессмысленной, привела к самоубийству Европы. Европа утратила прогресс, которому, казалось, не будет конца. Вместо прогресса она неожиданно для себя втянулась во Вторую мировую войну – потому что Вторая мировая без Первой, конечно, никогда бы не возникла. Это вторая серия, доигрывание того, что произошло в период Первой мировой. История никого ничему не научила. И, кажется, не учит и ныне.
Германская экономика, как считают специалисты, по многим показателям была в начале ХХ столетия сверхпередовой. Немецкий язык стал превращаться в международный язык, начал приобретать образ языка не только культуры, но и науки. Немцы имели колоссальные возможности, но опасались, что эти возможности будут нарушены, и стали инициаторами войны. Причины крылись и в противоречиях европейских держав: торговых, таможенных, политических. В этой войне никто не был овечкой, включая Россию. Никто не показал себя миролюбивой державой, способной видеть все последствия войны.
Огромное значение имел фактор пропаганды. Россия воевала непонятно за что. За проливы Босфор и Дарданеллы? Как было объяснить воевавшему крестьянству – где это и зачем это? В начале войны С. Есенин записал частушку, которую услышал от сибиряков, едущих на фронт, а это были лучшие части: «Что ж ты белый царь наделал, / безо вреда войну сделал, / безо вреда, без вины / нас на бойню повели. / Что ж ты сделал Николаша – / погибает Россия наша». Были и другие частушки: «Ох, не хочется к Романову / В работнички идти: / У Романова работников / Сажают на штыки»; «Не горюйте, новобранцы, / Все одно убьют германцы»; «Прощай, братья! Прощай, сестры! / У германцев штыки востры. / Нас угонят на Карпаты / И зароют без лопаты».
Депутаты Государственной думы боялись, что власть завершит войну победоносно и на этом укрепится. Война обнажила серьезнейшие внутренние болезни и конфликты, которыми болела Россия. К моменту начала войны не был решен ни один вопрос – ни национальный, ни аграрный, ни рабочий. Страну раздирали тяжелейшие противоречия – между интеллигенцией и элитой, внутри самой элиты. Страна продолжала воевать, но не была едина. Видение будущего у всех было разным.
Разделенная внутри себя страна не могла победить. Втянувшись в эту войну, следствием которой была революция, Россия, по слову Солженицына, проиграла ХХ век.