Зачем нужна память смертная?

Какие мы все разные, и каждый из живущих или когда-либо живших на земле – это целый космос. Но абсолютно все мы, независимо от своих внутренних качеств, и от содеянных поступков рано или поздно должны умереть. Можно стараться не думать об этом, чтобы не омрачать и без того короткую жизнь, а можно попытаться в этой неизбежности увидеть опору для жизни. Что такое смерть и как к ней следует относиться христианину – об этом наш сегодняшний разговор с настоятелем Петропавловского храма Саратова игуменом Нектарием (Морозовым).

Инна Стромилова: Здравствуйте, отец Нектарий. Батюшка, насколько в жизни христианина важна память смертная?

– Есть вещи, которых ни один человек не может избежать. И в ряду этих вещей первое место занимает, безусловно, смерть. Если человек, к примеру, выходит из дома и знает, что у него на пути находится глубокая яма или ров, наполненный водой, то будет совершенным безумием, если он проигнорирует этот факт и в результате в эту яму упадет, сломает себе ноги или же упадет в этот ров и будет там тонуть.

Игумен Нектарий (Морозов)

Но еще большее безумие – не помнить о смерти, которая является уделом всех земнородных, поскольку можно выбраться из ямы, пусть и какие-то травмы получив, можно выбраться изо рва с водой, особенно если умеешь плавать, – но ни одному человеку, который не помнил о смерти и потому не готовился к ней, не удастся вторично пройти этот самый главный экзамен, с которым мы сталкиваемся в своей жизни.

А смерть действительно становится таким экзаменом, потому что она подводит итог под всей прожитой нами жизнью, и его уже действительно нельзя изменить. Вот с чем человек пришел к этой роковой черте, – роковой не в силу своего природного значения, а в силу того, что очень часто человек к ней подходит и смерть его застигает неготовым, – с тем он ее и переступит, и то будет последовать ему в вечности. Потому что здесь, во времени, задается некий вектор движения человека – к Богу или от Бога, а в вечности этот вектор уже только продолжается.

Как говорит преподобный Симеон Новый Богослов, ничто из того, что не началось здесь, не может продолжиться там. Началось это движение к Богу здесь – значит, оно продолжится там, в вечности. Не началось – не продолжится.

Но помимо этого общего вектора в нашей жизни есть те вещи, которые, безусловно, мы не хотели бы за собой туда, в вечность, тянуть – это и грехи, и недостатки наши, и пороки, и привычки совершенно недостойные. И когда мы о смерти помним, то регулярно вспоминаем и о том, что нам нужно с себя этот груз здесь сбросить.

Когда мы о смерти не вспоминаем, и она все дальше и дальше в нашем сознании куда-то удаляется, мы думаем, что это можно будет сделать потом, что у нас будет время для того, чтобы это осуществить. А времени, как правило, не бывает, потому что никто не знает, когда смерть придет.

Почему многие святые молились Богу о том, чтобы Господь известил их о том времени, когда они будут отходить от земли? Мы можем видеть, что порой Господь действительно такое извещение святым давал, но давал извещение, скажем так, неточное. Так было, например, в жизни святителя Филарета, митрополита Московского; что-то подобное было в жизни святителя Игнатия Брянчанинова: они в каком-то извещении узнавали, допустим, день недели, но не узнавали даты, не узнавали месяца,– и поэтому на протяжении какого-то времени как-то особенно к этому дню готовились.

В житиях целого ряда святых подобные моменты были. Но известить человека о времени смерти Господь может только тогда, когда человек об этом молится, когда человек об этом спрашивает, когда человек говорит: Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих кое есть (Пс. 38, 4). У иеромонаха Василия (Рослякова), убиенного в Оптиной пустыни, было переложение одного из псалмов, где были такие слова:

Покажи мне, Владыко, кончину мою,

Приоткрой и число уготованных дней,

Может, я устрашусь от того, что живу,

И ничто не осилит боязни моей.

«Устрашусь от того, что живу» – потому что придется умирать и отвечать за то, как прожил; и вот этот страх, который родится от этого чувства, должен стать сильнее всех прочих страхов, которые на земле есть. И тогда о смерти получается не забывать.

Поэтому памятование о смерти является одним из центральных моментов в христианской жизни человека, да и вообще в жизни человека здесь, на земле. Почему «вообще в жизни человека»? Я могу это обосновать. Дело в том, что даже человек нецерковный и даже не христианин, и даже человек вообще неверующий все равно так или иначе к смерти должен готовиться – по многим-многим причинам.

Еще совсем недавно, мы можем вспомнить, все наши бабушки – и нецерковные, в том числе, – обязательно готовились к смерти самыми разными способами. Они собирали деньги, так называемые «похоронные», чтобы никого не отяготить своей смертью и самим для себя оставить ту сумму, которая нужна, чтобы их можно было похоронить. Они сами для себя готовили одежду; некоторые какие-то специальные подушечки шили.

Потом такая вещь, как завещание: это не только попечение о материальном, это желание привести все свои здешние дела в порядок перед тем, как отойти. Люди более, скажем так, нравственно совершенные, готовились к смерти, стараясь со всеми примириться.

Ну, а для верующего человека – вернемся опять-таки к нашей теме – естественно примириться не только со всеми, но и с самим собой и, в первую очередь, с Богом. И вот эта культура приготовления к смерти, опыт приготовления к смерти, традиция приготовления к смерти из нашей жизни современной ушли. Поэтому человек зачастую и умирает сегодня совершенно внезапно, совершенно неожиданно.

Есть такие слова – мы все читаем их, когда молимся, и далеко не всегда понимаем их смысл,– мы просим, чтобы Господь избавил нас «от наглыя смерти». И такой вот образ возникает, что смерть – как какой-то наглый человек; а наглый человек – это, мы считаем, человек невоспитанный, грубый. Может быть, в каком-то смысле так оно и есть, но вообще «наглый» – это внезапный, неожиданный. И такой наглой смерть становится для человека современного.

Почему так происходит? Потому что этот отсутствующий ныне момент приготовления к смерти, даже такого бытового характера – это момент смирения перед тем, что придется умирать. Это признание этого факта, это преклонение своей головы перед этой данностью – и это смирение, не уничтожающее человека, а наоборот, заставляющее делать то, что должно. На протяжении всей нашей жизни, на самом деле, самое важное – это в каждое мгновение делать то, что должно, и в том, что касается духовного, и в том, что касается земного и бытового.

И, наверное, вот еще один момент приготовления к смерти – точнее, к тому, что перед ней,– тоже очень важный. Это приготовление к старости. Мы, когда стареем, определенным образом меняемся. И если человек всю жизнь стремился к добродетели и к избавлению от каких-то недостатков, которые и его самого мучили, и еще, может быть, больше мучили окружающих, то он входит в эту пору старости, предшествующую, по естественному течению дел, смерти, подготовленным к тем испытаниям, которые старость собой являет: это немощь, это какие-то стесненные обстоятельства, это уход из жизни близких людей, которые могли опередить его на пути из времени в вечность, а это всегда очень тяжело бывает.

Но если человек не готовится к этому времени, то в старости проявляется всё: он становится капризным, он становится обидчивым, он становится вздорным, он становится подозрительным и прочее. Потому что в старости все, что у человека было, как бы под увеличительное стекло помещается.

Мне когда-то человек один, мне близкий, сказал одну мысль, которую в свою очередь этому человеку когда-то мама этого человека передала – что надо готовиться не только к смерти, но и к старости. И мне это очень в сердце запало.

И еще не раз приходилось замечать, что те люди, скажем так, праведной и чистой жизни, которых мне приходилось видеть из числа монашествующих, даже в глубокой старости были людьми, которые были способны о себе позаботиться, в том числе в бытовом плане, то есть они не были людьми абсолютно беспомощными. Это касалось их внешнего облика и, безусловно, их внутреннего устроения. И к этому тоже очень важно стремиться.

– Батюшка, память смертная – это как бы начало подготовки к смерти. В чем еще с точки зрения христианской аскезы заключается эта подготовка?

– Собственно говоря, подготовкой к смерти является жизнь. Потому что можно сказать, что человек жил, а если перевернуть, то можно сказать, что человек умирал. В момент, когда человек рождается, он начинает свое движение к смерти. И это, наверное, выглядит вообще ужасно: в том смысле, что как-то мрачно так говорить, что человек не жил, а умирал.

Но на самом деле, тут вопрос об отношении к смерти: если мы относимся к смерти как к концу всего того, что было, то, конечно, это очень мрачно и очень тяжело. Но, наверное, ни один по-настоящему верующий человек не может так к смерти относиться, а если он так к ней относится, то надо задаться вопросом: что, собственно говоря, за вера у него?

Если же относиться к смерти как к моменту перехода в вечность, как к тому моменту, когда для нас открываются эти дотоле закрытые двери, то тогда движение от рождения к смерти приобретает, конечно, совершенно другой характер. То есть если человек не в бездну какую-то катится, а восхождение совершает, то тогда он совершенно иначе смерть встретит.

Я как-то недавно столкнулся с такой вот вещью: мне несколько раз за последнее время приходилось причащать человека, уже, к сожалению, безнадежно больного. Его семья – это люди нецерковные, хотя так или иначе верующие, и сам он к Богу стал ближе уже в своей болезни и только тогда начал исповедоваться и причащаться.

И вот дочь этого человека – совсем еще нецерковная девушка – прочитала по совету одного приходившего к ее отцу священника книгу «Умение умирать, или Искусство жить» архимандрита Рафаила (Карелина). И я, когда об этом узнал, подумал: ну, наверное, ее эта книга напугала, потому что эта книга призвана человека, скажем так, в максимальной степени отрезвить и напомнить ему, что такое смерть; она является неким концентрированным, серьезным лекарством от беспамятства в отношении смерти.

И вдруг она мне говорит: «Я вот прочла эту книгу, и мне вдруг так легко стало». Я спрашиваю: «А почему легко стало?». Она говорит: «А потому что я себя совершенно свободной почувствовала: вот живешь каждый день, о том беспокоишься, о том думаешь, как вот это, как то будет, как вот с этим быть. И вдруг понимаешь, что, в конце-то концов, ты умрешь, и поэтому, конечно, это все важно, но не настолько, чтобы отравлять себе ради этого жизнь».

И на самом деле, в мысли о смерти заключается некая свобода, когда о смерти думает человек верующий. Но это не значит, что человек должен ждать не дождаться: «Когда же я, наконец, умру и отсюда вырвусь?». Это неправильно: кто-то из святых отцов уподоблял это желание скорее умереть желанию больного, чтобы, когда он лежит на одре, этот одр под ним изрубили топором, – потому что то протяжение жизни, которое дает нам Господь, это ровно то время, которое нам нужно для спасения.

Поэтому желание скорее уйти, стремление как-то повлиять на этот процесс, конечно, носит греховный характер: это нетерпение, несмирение и, самое главное, недоверие Богу. Если уж великие святые, умирая, просили, чтобы Господь дал им еще время на покаяние, то что говорить о нас, куда нам в этом смысле торопиться? Торопиться совершенно некуда.

– Мне неоднократно приходилось слышать, что Господь забирает человека в момент его наивысшего духовного развития. Так ли это?

– Если говорить опять-таки о подвижниках благочестия, то, безусловно, их Господь забирает именно в момент их наивысшего духовного развития, назовем это такими словами. Но далеко не все люди развиваются, живя на земле: мы видим огромное количество людей, которые совершенно не развиваются и которые, наоборот, день ото дня деградируют и в духовном, и, к сожалению, просто в общечеловеческом плане.

И поэтому говорить приходится о другом: Господь забирает человека, стремящегося к святости, стремящегося к чистоте или просто стремящегося к исправлению своей жизни, в то время, когда он максимально готов к смерти.

А человека, который живет совершенно по другому закону, наверное, Господь забирает тогда, когда становится понятно, что какого-то плода этот человек уже в жизни не принесет.

Но вообще смерть человека – это всегда некая тайна. Почему – потому что нет жизни человеческой и смерти человеческой, которые были бы изолированы от миллионов и миллиардов жизней и смертей других людей; это всё некое единое целое. И то, как получается, что человек рождается именно в это время, уходит в это время, конечно, это тайна, ответ на которую знает только Господь.

Мы порою в каких-то обстоятельствах можем к этой тайне прикоснуться, можем что-то понять, потому что либо сама жизнь нам это показывает, либо Господь как-то нашему сердцу открывает, но в большинстве случаев, конечно, это для нас все равно остается тайной за семью печатями.

Это совершенно не нужно нам для спасения. Господь и в Священном Писании, и в течениие нашей жизни открывает нам по преимуществу то, что нам необходимо для того, чтобы узнать Его, чтобы узнать самих себя и чтобы подготовиться к вечности. А есть масса вещей, которые интересны, любопытны, но никоим образом решающего влияния на нашу жизнь не оказывают.

Что же касается смерти, она должна оставаться тайной, потому что если с нее снять этот покров таинственности, то человек к ней будет совершенно иначе относиться. Она не должна человека подавлять, приводить в состояние паники, но так или иначе она должна его страшить – тем страхом, который отрезвляет.

Когда человек, допустим, идет на войну, он обязательно должен бояться, потому что если он не будет бояться, то его, скорее всего, в первом же бою убьют: он или вылезет под пулю, или еще под что-то попадет. Но этот страх, в то же время, не должен быть паническим, потому что иначе он развернется, побежит в панике, и его убьют уже по этой причине.

Должен быть страх, который напоминает человеку: вот где ты находишься, что может быть, если будешь делать то-то и то-то, и чего, наоборот, может не быть. И загадочность смерти этому способствует.

– Скажите, есть ли в христианстве более-менее четко сформированное представление о том, что происходит с человеком в момент смерти? Как говорят, свет в конце тоннеля, видение умерших родственников и так далее.

– Дело в том, что нет какого-то единого опыта, в соответствии с которым можно сказать, что всегда человек умирает, переживая то-то и то-то. Мы можем говорить о том, что, наоборот, опыт людей, которые переживали клиническую смерть и которые потом об этом могли рассказать, достаточно разный, не говоря уже о том, что одно дело, когда человек действительно умирает и уже предстает перед Богом, а другое дело, когда человек находится в состоянии клинической смерти.

Совершенно непонятно: что такое клиническая смерть? Смерть ли это как таковая? Да, человек может не дышать, у него может не биться сердце. Но с точки зрения духовной это смерть или не смерть? Как на этот вопрос ответишь?

Безусловно, мы можем найти примеры в житиях святых – а порой такие примеры можно найти даже в реальной окружающей нас жизни,– когда человек действительно умирал и когда действительно его душа восхищалась на некий суд к Богу или же когда человек сталкивался, скажем так, с той оценкой его жизни, которую ему мог сообщить его Ангел-хранитель или его святой небесный покровитель. Но в таком случае при всей разности таких ситуаций в них всегда присутствовал самый главный посыл: вот ты жил до этого момента, и ты не подготовился к смерти – возвращайся, у тебя есть возможность подготовиться.

Если же говорить об опыте, полученном людьми, которые переживали клиническую смерть, о котором написаны многие статьи и книги, то там ничего подобного мы не видим. Там, мы видим, идет речь о каком-то свете в конце тоннеля, о неком утешении – и, собственно говоря, на этой базе можно выстроить очень много.

На базе этого можно принять решение об эвтаназии, потому что если там для всех все так хорошо, и не важно, как ты жил, то если тебе плохо, то почему бы туда не отправиться? Собственно говоря, не только эвтаназии, но даже и суициду можно таким образом найти логическое оправдание. Опять-таки здесь оправдание тому, что не нужно к смерти готовиться, потому что все равно будет хорошо. Но так не бывает.

То, к чему человек не готовится, никогда не будет хорошо, оно обязательно будет плохо. Вот человек собирается идти сдавать экзамен – он его, не готовясь, обязательно провалит. Бывают, конечно, в жизни какие-то случайности, но смерть – не тот экзамен, на котором можно ответить случайно.

– Отец Нектарий, страх смерти является показателем греховности человека?

– Безусловно, он является показателем греховности, но, наверное, не греховности как совокупности всех его грехов, потому что мы можем видеть людей, которые грешат очень много, а смерти не боятся: их сердце стало настолько бесчувственным, что страх смерти уже просто через этот панцирь льда, через корку в сердце не пробивается.

Речь о другой греховности. Эта греховность заключается в недоверии Богу, в маловерии как таковом и в нежелании что-либо исправлять, потому что когда человек желает что-то исправить, это самое желание исправления и труд исправления дают человеку утешение, и панический страх уходит.

Если человек доверяет Богу в течение всей своей жизни, то как он может не доверять ему в своей смерти? Эта мысль должна присутствовать с самого начала: рано или поздно придется умирать, и вот мы пытаемся что-то здесь делать, мы пытаемся порой жить самостоятельно, но в тот момент, когда мы будем уходить, Господь нашу душу от тела отделит Своим изволением, и нам останется только с этим смириться.

Эта мысль, с одной стороны, помогает доверяться Богу, если человек правильно это понимает, а с другой стороны, когда человек здесь получает этот опыт, то в тот момент, когда уже логики будет мало, эта жизнь, прожитая в доверии Богу, ему поможет.