Татьяна Краснова
Вот цитата: «Они же должны готовиться к тому, чтобы быть журналистами. Они пойдут работать в медиа, у которых есть учредитель. Он [учредитель] вложил свои деньги, он контролирует этот процесс».
Под «этим процессом», я так думаю, и следует понимать ту самую журналистку, о которой так горячо и искренне мечтают мои первокурсники, и еще горячее и искреннее – те абитуриенты, которые сегодня пишут ЕГЭ, а через пару недель понесут свои новенькие аттестаты на самые разные факультеты журналистики, а их в одной Москве не счесть…
Каждому новому первому курсу я задаю при знакомстве один и тот же вопрос: «Зачем вы пришли?»
В этом смысле (как и во многих других) мне очень повезло с местом работы. Мало кто из семнадцатилетних идет на факультет, например, менеджмента и маркетинга потому, что бредит маркетингом и грезит о менеджменте. На журфак идут по призванию. Мечтают о славе, наивно видят себя на экранах и глянцевых фото в журналах. Иногда еще попадаются те, кто произносит – смущенно, или с вызовом – «Я хочу изменить мир!»
Таких идеалистов становится все меньше. Причины, в общем, тоже неприятны и очевидны. Голова у каждого из нас одна, рисковать ею не хочется, а всякий, даже самый маленький местный царек теперь требует (в рамках редакционной политики) говорить о себе как о покойнике – или хорошо, или ничего. Экономика тесно связана с политикой, да и разбираться в ней надо… Остается то, о чем все чаще хотят писать молодые авторы: культура и «социальное». Тут все просто, очевидно, и «каждый суслик – агроном». И если в отделе культуры иногда еще могут спросить сгоряча, чем отличается Бах от Оффенбаха, то на социальные темы…
…на социальные темы я за последнее время прочла в одном и том же уважаемом интернет-издании две больших статьи, которые при первом невнимательном взгляде можно было бы назвать «аналитическими».
Одна была посвящена (как я полагаю) проблеме аутизма, вторая — проблеме (видимо) подростковых суицидов.
Как вы, наверное, можете себе представить, обе темы не просто острые, а болезненные.
Как выжить в обществе человеку с расстройством аутистического спектра? Как облегчить жизнь семьи, где живет ребенок (а потом и взрослый!) с таким диагнозом, как максимально вписать такого человека в самостоятельную жизнь, и возможно ли это? Кто работает с такими детьми, каких успехов добились эти люди, что говорить об аутизме современная наука? На что стоит обратить внимание мамам маленьких детей, когда следует насторожиться, каким специалистам показать ребенка? В какой школе есть инклюзивные классы, кто такие тьюторы, может ли аутичный ребенок учиться рядом с «нейротипичными», то есть – обычными детьми? Как научить общество принимать и понимать тех, кто отличается от большинства? Или, может, наоборот – как изолировать от нашего чуткого и нервного коллектива этих «неприятных» людей?
Согласитесь, перечень вопросов можно продолжить, и каждый из них – это тема, это чья-то боль и большая работа. Для многих семей – практически вся жизнь.
Автор статьи пошел со своими вопросами к правильным людям: к руководителям фондов и центров помощи детям и взрослым с РАС, к семье, где живет молодой человек с таким диагнозом. Автора приняли, честно рассказали все, что могли, потратили пропасть драгоценного времени… На выходе получился текст, про который можно сказать одну условно хорошую вещь: он длинный.
Автор добросовестно перечисляет то, что делает молодой человек, во что одет, как ходит из угла в угол, какими вредными привычками обладают его родственники…
Взгляд журналиста невозможно назвать предвзятым. Я бы и заинтересованным не назвала. По непонятной мне причине автор стоит как бы «над схваткой» (кто его там расположил?!), и феноменологически, «с холодным носом» перечисляет увиденное. Даже не инвентаризирует. Просто перечисляет.
Вторая статья оказалась ко мне лично чуть ближе, чем первая. Тут разговор шел о подростковых самоубийствах. Точнее, о жизни семей, где год назад погибли молодые люди, мальчик и девочка. Семья девочки – мои близкие друзья, ее младшая сестренка – моя крестница, словом – все очень рядом и очень больно.
И тогда, год назад, и сейчас меня интересовали и интересуют тысячи вопросов.
Первый и самый страшный – можно ли было предотвратить.
Дальше – гирляндой: в чем виноваты и в чем НЕ виноваты взрослые, как помочь (и можно ли помочь) запутавшемуся подростку, потерявшему смысл в жизни, виноват ли ЕГЭ, как быть с горе-«психологами», которых расплодилось сверх всякой меры – консультируют отважно, не отвечают ни за что, после катастрофы перестают отзываться на звонки и идут консультировать дальше…
Хотите еще? Способна ли Церковь уберечь от самоубийства и спасти ребенка в кризисе? А должна?
Или например – а психиатр поможет? А как же «клеймо на всю жизнь»? А если «залечат», таблетками «напичкают»?
Или вот – как выжить, если вы проиграли, и на вас упало каменное небо, и вам дальше жить незачем, а надо? К кому бежать? Кто поможет? Кто вытащит? Занимается ли этим хоть кто-нибудь?
Знаете, о чем написал другой автор того же уважаемого издания?
Думаю, вы уже угадали.
Автор перечислил.
То есть, убедил растерзанных родителей в том, как важно то, что он хочет написать, а потом просто перечислил. Что говорили, что делали, как спрыгнули, какие таблетки теперь принимает одна мама, и мимо чего именно теперь ходит каждый день другая; что едят, как спят.
Вот тут я хочу быть очень точно понятой.
Любая журналистика, поместившаяся в рамки Уголовного кодекса, имеет право на существование. В этом смысле ни к одной из двух упомянутых статей вопросов нет и быть не может. К автору второго текста претензия одна: обещала и клялась показать текст родителям погибших, и соврала. Не показала. Плохо. Или не обещай, или выполняй то, что обещала. Тем более, что речь, повторюсь, шла не об особенностях выращивания турнепса в зонах рискованного земледелия.
Ладно. Неприлично, но тоже ненаказуемо.
Мой вопрос обращен скорее к редакции.
Друзья, а это у вас такая политика? И если да, то в чем она состоит?
А молодых журналистов мне очень хочется спросить: ребята, А ВЫ ЗАЧЕМ ПРИШЛИ?
Наивно, наверное.