Оксана Головко
«Мой монастырь» – это Богородицкий монастырь в Казани, основанный на том самом месте, где в XVI веке девочка Матрена нашла икону Божьей Матери «Казанская». Матрена, в постриге инокиня Марфа, стала одной из первых насельниц, а возможно, и первой настоятельницей.
В 1807 году на месте обретения иконы был возведен собор Казанской иконы Божьей Матери по проекту знаменитого архитектора Ивана Старова, представителя «строгого классицизма»…
После «революционных преобразований», точнее, уничтожений, от огромного многочисленного комплекса сохранились Софийская церковь и двухэтажный корпус с Крестовоздвиженской церковью, построенный в 1882-1887 годах.
Еще в девяностые годы прошлого века в Крестовоздвиженском храме размещался филфак Казанского педагогического, куда я в 1992 году и поступила, чтобы выучиться на учителя русского языка, литературы и мировой художественной культуры.
Мне 16 лет, я поднимаюсь по деревянным ступеням старого здания и представляю себя Алешей Карамазовым. Это был как раз период открытия Достоевского, первое прочтение любимого романа, а с женскими образами, с которыми хотелось бы себя ассоциировать, у Федора Михайловича напряженка, так что выбора у меня особенного не было.
Я как раз только крестилась, благодаря все тем же «Братьям Карамазовым», но до прихода в Церковь было еще далеко – предстояло окончить институт, уехать в Москву, поступить в другой, выйти замуж…
Монастырь на гравюре Э. Турнерелли (нач. XIX века)
Заходишь в храм и вспоминаешь – вот здесь был деканат
Мы наш филфак в студенческие годы так и называли – «монастырь», потому что учились в основном барышни. Один юноша в нашей группе, второй – в параллельной были в явном и безоговорочном меньшинстве.
Странное ощущение – заходишь в храм, и сразу воспоминания – вот здесь был деканат, а вот там – доска объявлений, а вот тут обычно проводила занятия по зарубежной литературе Татьяна Александровна Геллер. Диплом я собиралась писать по творчеству Цветаевой, и только – у Татьяны Александровны. Чтобы совместить отечественную литературу и «зарубежку», была придумана тема «Античные мотивы и образы в поэзии и драматургии Цветаевой». И именно благодаря Татьяне Александровне я поняла, что история изобразительного искусства – то, чем мне хочется заниматься дальше.
– Деточка! – говорила Татьяна Александровна неповторимым тоном студентке, что-то несуразное заявившей на экзамене или опоздавшей… Это звучало полнейшей профдисквалификацией.
Мне казалось, услышь я это «деточка!», уйду из института, ведь какой иначе смысл там учиться?
Да, Цветаеву Татьяна Александровна не любила, ей, с ее стремлением к античной, классической ясности, была ближе царственная Ахматова. Но чтобы Татьяна Александровна навязывала личные вкусы…
Самые главные в жизни примеры терпимости, уважения к мнению, чувствам другого я получила от моей прабабушки Марии Лапшиной, с четырьмя классами образования, и от Татьяны Александровны, в 1972 году защитившей в МГУ кандидатскую диссертацию по эстетике.
А вот здесь, в маленьком кабинете, у нас обычно проходили занятия кружка «Эстетика» – его Татьяна Александровна вела 37 лет, с 1966 по 2003 год. Студенты более старшего поколения, учившиеся в советское время, говорили, что кружок был настоящим глотком воздуха, ведь про явления мирового искусства там говорилось безо всякой идеологии…
Татьяна Александровна учила студентов мыслить. Звучит штампом, но как это было важно нам, окончившим советскую школу, вдруг понять, что можно формулировать и озвучивать собственную точку зрения, обсуждать, анализировать собственные работы и доклады сокурсниц.
Здание, которое впускало в историю
Я тогда неуклюже искала пути к вере, представляю, как смешны и наивны были мои доводы, которые я предъявляла, когда пыталась проанализировать литературное или художественное произведение с точки зрения веры! Но Татьяна Александровна научила нас уважительной дискуссии, она показывала слабые стороны работы, но ни разу не дала повода человеку почувствовать себя униженным.
Сейчас, когда мне прямо-таки хочется осудить кого-то, верующего «не так», не понимающего, на мой взгляд, в вере, я вспоминаю и Татьяну Александровну, с ее, на мой взгляд, тогда позитивистским мировоззрением, как она могла дискутировать, не осуждая и не унижая, с человеком абсолютно противоположной точки зрения, и – заталкиваю свое осуждение как можно дальше.
Татьяна Александровна артистично рассказывала смешные истории. Например, у девочек из деревни какого-то раннего выпуска была привычка всех героев называть парнями. Когда речь дошла до Дон Кихота, Татьяна Александровна не выдержала:
– Простите, но Дон Кихот хотя бы по возрасту не подходит под эту категорию! – на что студентка развела руками, удивляясь бестолковости преподавателя:
– Так не жонатый же!
В здании храма должен быть храм – это даже не подлежит обсуждению. Но все-таки я так благодарна жизни, что училась именно в нашем «монастыре», где дорогие преподаватели рассказывали о русской и мировой литературе, искусстве.
Казанско-Богородицкий мужской монастырь. Фото: tatmitropolia.ru
В контексте здания, которое само по себе впускало в историю, их рассказы становились более объемными. По крайней мере, я подсознательно чувствовала: то, что мы слышим на лекциях по русской литературе и искусству, связано с этим бывшим храмом, который когда-то был частью большого архитектурного ансамбля. Ансамбля, который сейчас восстанавливается, и к этому восстановлению причастен мой муж. От такой вот исторической и духовной связи у меня дыхание перехватывает…