Архимандрит Савва (Мажуко)
«Перед смертью не надышишься!» — говорила моя бабушка. С годами все чаще вспоминаю эти мудрые слова.
Мама шумит:
— Надо набрать крупы и соли. Пусть будет. Люди берут коробками, а мы сидим, как персидские слоны!
— Ну куда нам соль?
— А если война! Столько разговоров! Знаешь, нехай лежить, там видно будет.
— Перед смертью не надышишься!
Тэффи рассказывала, как в гражданскую войну видела генерала, жадно поглощавшего пирожные.
— Вы же не любите сладкое!
— Терпеть не могу! А что поделаешь? Надо есть. Вдруг это последние и больше уже никогда не будет?
Впечатлительная Тэффи куталась в шаль и повторяла: «Ауспиции тревожны».
Ауспиции — это старинное гадание по полету птиц. Древний Рим ценил глазастых и искусных гадателей, безошибочно вещавших, выиграл битву Цезарь или проиграл, пусть даже сражение шло за сотни километров от столицы.
Такие это были полезные люди, что никакого дела не начиналось без них. И торговля, и выборы, и жениться — иди к ведуну. Но особенным спросом прорицатели пользовались во время войны. У каждой армии был свой «штатный» провидец, с его ворожбой сверяли каждый шаг, причем он не просто созерцал птиц или колдовал над печенью жертвенных животных, но и обладал даром проклятия врагов — самое ценное качество для армейского пророка.
В книге Чисел есть рассказа про Валаама, профессионального провидца и гадателя, которого нанял моавитский царь Валак. Надо было срочно предать проклятию детей Авраама, и кудеснику была поставлена четкая задача. Но случилось чудо: вопреки своей воле вместо анафемы Валаам благословил Израиля, оставив по себе добрую память и на библейских страницах, и в христианской живописи.
Полковые заклинатели — это не просто библейский сюжет, это широко известная практика древнего мира, ходовой товар античности. Персидский полководец Мардоний, готовясь к решающей битве с греками, за большие деньги нанял прорицателя Гегесистрата, у которого была репутация сурового и мрачного пророка.
Колоритнейшая фигура! Единственный заклинатель с деревянной ногой! Инвалидность среди прорицателей всегда приветствовалась, но самой благородной считалась слепота, не столько изъян, сколько знак качества, а тут — корявая чурка вместо ступни! За изощренное злословие Гегесистрат как-то оказался в спартанской тюрьме и, спасаясь из оков, хладнокровно отпилил кусок любимой ноги и благополучно сбежал, обливаясь кровью.
Согласно хроникам, битва с Мардонием началась с восьмидневного состязания прорицателей. С обеих сторон каждый день на глазах изумленной публики совершались древние обряды, кровавые жертвоприношения, лились проклятия на забытых наречиях, невнятных и таинственных, и оттого еще более пугающих.
Неистовый разгул магии вовсе не был особенностью битвы при Платеях. Так начинались все сражения древности. Вперед шли не богатыри, а экзальтированные чародеи и покалеченные кудесники, одним глазом глядевшие в дымящуюся печень жертвы, другим на полководца, угадывая настроение и политический заказ. Если было нужно, если очень просили, предсказания и проклятия обретали то благоприятный, то предостерегающий характер. Это была своего рода первобытная работа по строительству общественного мнения, примитивная, а оттого крайне действенная пропаганда и идейная обработка и своих, и соперников.
Фото: Mopic/Shutterstock.com
Мир изменился. Полководцы больше не врубаются в строй противника, умело управляясь горячим мечом или боевым топориком. Теперь воюют технично, дистанционно, не марая рук, не выходя из теплых кабинетов. Но это всё те же войны, которые никуда не ушли из нашей жизни и — увы! — никогда не уйдут.
Как никуда не ушли и заклинатели войны, неистовые пророки и гадатели. Сегодня это не угрюмые маги с амулетами и спутанной бородой, а респектабельные медиа-эксперты, журналисты и политические говоруны, которые выходят впереди своих алчных хозяев и готовых к сражению армий, чтобы растравить ненависть против братьев, позлословить непонятных чужаков и предсказывать с вакхическим остервенением, что вот-вот, еще чуть-чуть, не далее как через неделю начнется кровавая баня, и мы им отомстим, потому что правда только у нас, и у нас все права и самое главное право — быть господами этого мира, даже если он превратится от этой распри в обугленную головешку.
Прежде военной мобилизации проходит тотальная мобилизация медиа-магов всех пород и мастей, чтобы началось зловещее камлание и непрестанные призывы: война, война, война — будто само имя действует, как необратимое заклинание, пробуждающее древнего и алчного демона, так что даже самые приличные люди вдруг вскакивают и несутся куда-то от нетерпения: когда же на самом деле война?
Великий немецкий мыслитель Томас Манн чутким слухом мастера уловил и сумел описать пробуждение войны в романе «Волшебная гора». Это большой текст, в котором время течет невероятно медленно и, кажется, совсем нет событий, достойных повествования.
Два брата живут в туберкулезном санатории в Швейцарии. Совсем еще молодые люди — офицер и архитектор. Они мечтают, строят планы, но болезнь не дает им покинуть лечебницу, жизнь в которой устроена так комфортно, что, кажется, больше и желать нечего. Целые страницы посвящены описанию бесконечного поглощения вкуснейших блюд и напитков, послеобеденному отдыху на альпийском воздухе, чтению книг и журналов, невинным светским развлечениям и вялым влюбленностям. Старший брат мечтает об армии и таки сбегает из этого райского места. Младший погрузился в безмятежный комфорт и сонное благополучие, так что и смерти знакомых пациентов его недостаточно трогают.
Но даже до этого райского островка доходят слухи о войне. Лучше сказать не слухи, а в самом воздухе что-то разлилось, какая-то зараза, пострашнее туберкулеза, так что самые милые герои романа вдруг резко ссорятся и жестоко дерутся на дуэли. Философ и учитель латыни — два мирных интеллигентнейших человека охвачены жаждой убить друг друга, сами не понимая, как и когда с ними такое случилось.
А потом грянула война и дремы сонных Альп рассыпались безвозвратно, и главный герой уже бежит с винтовкой, прячась в ужасе от взрывов и ядовитых газов.
Этот горный санаторий — верно схваченный образ нашей благополучной буржуазной жизни, сытой и предсказуемой, а оттого так легко отзывающейся на заклинания прорицателей войны. Мы тоже всё едим, развлекаемся, лечимся, торопимся и жадно вдыхаем воздух разряженного медиапространства, пропитанный болезненной ненавистью, и заражение охватывает миллионы, которые уже утратили коллективный иммунитет к войне, доставшийся нам от предков, победивших в последней войне.
Как приятно разбередить чувства, растревожить дремлющие силы, вдохнуть первобытный задор в безвременно постаревших душах!
Моя бабушка хорошо запомнила день, когда немцы вошли в Гомель. Это был август сорок первого. Она помнила первые бомбежки, когда у нее на глазах осколок оторвал голову у старичка-соседа, который даже летом кутался в белый шарф. И этот белоснежный окровавленный шарф на остывающем теле человека, который только что жил, разговаривал, шутил, навсегда врезался в ее память.
Голод, издевательства, унижения, расстрелы мирных жителей над бесконечно длинными рвами, которые до сих пор еще находят под Гомелем с сотнями и тысячами безвестных жертв войны.
А бабушка причитала: «Что ж вам, люди, не жилось? Что вы там не поделили? Сколько горя! Сколько горя!» И рассказ всегда заканчивался словами: «Мы всё, сыночек, перетерпим. Лишь бы не было войны!»
Боже Ты мой, почему спокойная жизнь так тяготит человека? Почему благополучие делает нас такими бесчувственными?
Как же я хочу, чтобы осипли и оглохли все заклинатели войны, все эти сытые, перекормленные гадатели на крови чужих детей и слезах сирот!
Не надо обольщаться. Мы не лучше наших дедов и прадедов, и демон войны однажды проснется. Пусть не сейчас, ведь нам пока хватает благоразумия не верить кровавым кудесникам, но однажды это случится. Подлинные пророки Божии видели эти жуткие дни и теряли дар речи, не зная, как описать виденное. И только одну молитву повторяли их честные уста:
«На помощь Твою надеюсь, Господи!»