Заповеди Божии и человеческая свобода

I. Трагическая сторона свободы

1. Свобода как врожденный инстинкт человека

Мы все стремимся к свободе. Это одно из основных устремлений человеческого духа. Свобода для нас часто дороже материального благополучия, ради нее человек готов даже рисковать жизнью. За свободу своей родины, за ее освобождение от захватчиков или от гнета политического режима люди проливают кровь. За свободу человек готов идти на смерть.

Этот главнейший инстинкт — жажда свободы — неразрывно связан с образом Божиим, который носит в себе человек. Бог свободен в высшей степени, это одно из самых важных свойств Бога. Можно сказать, что свобода — одно из Имен Бога. Как Бог есть Любовь, так Бог есть и Свобода. Бог сотворил человека по Своему образу, следовательно, свободным, поэтому этот инстинкт свободы живет в глубине человеческого сердца несмотря ни на падшую природу человека, ни даже на отпадение его от Бога. Конечно же, образ Божий в нас затемнен неким покровом, и поэтому люди не понимают, в чем состоит их свобода, и часто ищут ее не там, и впадают в заблуждения.

Торжественное заявление о том, что человек свободен, мы читаем в “Декларации прав человека и гражданина”, выработанной национальным Конвентом после французской революции в 1793 году. В ней говорится: “Естественными и неотъемлемыми правами человека являются равенство, свобода, безопасность и собственность”.

Итак, свобода человека торжественно провозглашена на политическом и юридическом уровнях, потому что рассматривается как свойство самой природы человека. Однако надо признать, что довольно часто свобода и равенство несовместимы. Там, где есть свобода, устанавливается неравенство, а там, где стремятся к воцарению равенства, вместе с этим подавляют свободу. Примеры тому хорошо известны.

На фронтоне зданий мэрии во Франции начертан лозунг: “Свобода, Равенство, Братство”. Это уже ближе к истине, потому что упомянуто понятие “братство”, по всей вероятности, заимствованное из христианства. В теории оно позволяет свободе и равенству сосуществовать.

2. Двойственность свободы

Инстинкт свободы постоянно присутствует в сознании человека. Но свободу — этот драгоценный дар Божий — человек может использовать двояко: как во спасение, так и на погибель.

“В наших руках есть страшное оружие — свобода. Оно может спасти нас и уничтожить. Замысел Божий как бы не учитывает ту вероятность, что человек воспользуется свободой для самоуничтожения. Даже если человек может обратить это оружие против самого себя, свобода есть Божественное свойство, великий дар Самого Бога”¹. И Господь не лишил человека этого дара, несмотря на опасность, которая заключается в нем.

Тема человеческой свободы постоянно звучит в творчестве Достоевского, особенно в романе “Братья Карамазовы”, точнее в “Легенде о Великом инквизиторе”. Последний разговаривает с Иисусом Христом, ставшим его пленником. Инквизитор не считает свободу драгоценнейшим даром Божиим и упрекает Христа в том, что Тот не ограничил человеческую свободу, хотя это скорее всего могло бы облегчить людям жизнь. Вот что говорит инквизитор: “Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее <…> Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство человека вовеки”². Задача Церкви — облегчить непосильное бремя свободы, которое несет человек!

Отец Софроний так говорит об этом: “Дар свободы превосходит нас. Мы не можем понести его, но мы ответственны за него перед Богом и нашим ближним <…> Без этой свободы мы не можем существовать, но все же она превосходит нас. Мы не можем нести ее <…> Но, несмотря ни на что, Церковь продолжает проповедовать эту ничем и никем не ограниченную свободу, без которой мы не могли бы существовать как люди”³.

3. Человеческая свобода порабощена

Бог одарил человека свободой по образу Своему, но Божественная свобода отличается от человеческой тем, что она абсолютна. Только Бог автономен в прямом смысле слова (от греческого слова со значением ‘быть законом для самого себя’). Бог имеет абсолютную свободу, а человек ограниченную, относительную, зависящую от ближнего и от Бога. Можно сказать, что если Бог автономен, то человек гетерономен.

Человеческую свободу можно рассматривать с двух сторон. Во-первых, она означает “быть свободным от чего-то”, то есть от каких-либо порабощающих человека уз. А во-вторых, можно быть “свободным для чего-то”. Это свобода внутренняя, дающая человеку возможность осуществлять его внутренние устремления. Это выражение не раз встречается у старца Силуана, когда он пишет, что мы должны быть свободны, чтобы молиться Богу чистым сердцем. Стремление к обладанию такой свободой представляется нам более важным для духовной жизни. К примеру, человек, находящийся в тюрьме, не может свободно разгуливать, но он имеет свободу молиться, любить Бога и ближнего и т. д.

Итак, свобода человека относительна и имеет свои пределы. Я хотел бы кратко напомнить те границы, на которые наталкиваются наши устремления к безграничной свободе в повседневной жизни.

Природная данность

Прежде всего я не выбирал, родиться мне или нет. Моя свобода ограничена жизненными обстоятельствами, “навязанными” мне с момента рождения: это — пол, возраст, среда и время моего появления на свет, мои физические и умственные способности и т. д. Ясно, что в этом плане для человека существуют четкие границы.

Интуиция подсказывает человеку, что можно преодолеть некоторые ограничения объективной действительности, препятствующие его стремлению к свободе. В отличие от животного, довольного своей участью, человек всегда желает превзойти самого себя. И это подсознательное стремление — благое и правильное. Признание ограничений, существующих в жизни, не должно заходить слишком далеко, не должно приводить к мысли о таком жестком детерминизме, что уже “ничего не поделаешь”.

Ограничение нашей свободы жизненными обстоятельствами не означает, что мы лишены права на самоутверждение, что человек — всего лишь игрушка в руках внешних сил. Поэтому мы отвергаем астрологию или идею фатальности, рока, согласно которым наша жизнь запрограммирована еще до нашего появления на свет на веки вечные, и мы ничего не можем изменить в ней, потому что все уже определено положением звезд или чем-то иным. Человек — не машина с заданной программой.

Жизненные обстоятельства

В силу внешних обстоятельств человек живет в стране, где его личная свобода как гражданина может быть более или менее ограничена. Еще более очевиден недостаток свободы в материальном плане: иногда у человека нет средств на удовлетворение естественных потребностей.

Кроме того, на человека влияет идеологическая и культурная среда, из которых он безотчетно черпает большинство своих представлений.

Законодательство

Мы опутаны сетью законов, значительно ограничивающих нашу свободу. Многое для нас недоступно, и не потому, что это плохо, но просто запрещено законом. Вот очевидный тому пример: правила дорожного движения. В Англии, как вы знаете, левостороннее движение, а правостороннее является правонарушением. А на континенте все наоборот. Если нарушить этот порядок, сам по себе нейтральный, то может грозить штраф.

Другой человек

Моя свобода ограничена также моими ближними. Она перестает существовать там, где начинается свобода других людей. И столкновение свободы с этой границей часто переживается человеком как притеснение, страдание и даже муки. К примеру, ваша машина попала в пробку, она зажата другими, ехать дальше невозможно. Наше желание абсолютной свободы в этом случае очень ущемлено, хотя эта ситуация сама по себе не является злом. Другой пример: из квартиры выше этажом доносится шум, способный довести до отчаяния, недаром Сартр сказал, что “ад — это другие”.

Добровольный отказ от свободы

И, наконец, самое ужасное препятствие для свободы человека — он сам. Я сам себе злейший враг. Во мне самом живут привязанности, пристрастия, лишающие меня свободы. Даже если бы у меня была полная внешняя свобода, мои внутренние препятствия могут превратить меня в раба. Простой пример: курильщик хочет бросить курить, но ему не удается. При этом никто не мешает ему бросить дурную привычку, наоборот, окружающие даже ободряют его. Или — алкоголик, неспособный бросить пить, или — наркоман, который не может победить пристрастие к наркотику, несмотря на все свои усилия. Человек сам становится рабом страстей, живущих в нем: страсти к деньгам, к власти, страсти чревоугодия, плотских желаний и всех исчадий этих страстей. Кажется, что их легко победить, но на практике это оказывается необычайно трудным делом.

Очень часто человек мог бы действовать свободно, но он сам этого не хочет. Яркий пример этому мы встречаем в произведении Клайва С. Льюиса “Расторжение брака”. Это история о людях, собравшихся на автобусной остановке в конце дня. Уже немного стемнело, все окрашено в серые тона сумерек, накрапывает дождик. Автобус почему-то задерживается… Когда же наконец он приходит, начинается обычная перебранка за право войти в него первым. Ссора продолжается и в автобусе. Короче говоря, витает дух раздора, соперничества и отчаяния… Автобус отправляется, но вместо того, чтобы ехать, как обычно, по дороге, он вдруг взлетает как самолет. Постепенно читатель понимает, что перед ним какая-то притча.

Автобус прилетает на лужайку, и все счастливы наконец выйти из него. Через какое-то время эти люди осознают, что их прежняя жизнь была адом, а теперь они оказались в необыкновенно прекрасном месте, где царят мир и блаженный покой. Навстречу к ним выходят светящиеся существа. Они рассказывают о рае и приглашают отправиться туда. Между этими посланниками рая и пассажирами, покинувшими ад, завязываются беседы, похожие на наши обычные разговоры. Прибывших зовут продолжить путь в небе, чтобы достигнуть рая, но неожиданно, хотя совершенно добровольно и убежденно, люди отказываются от рая. “Прошу прощения, но я должен вернуться назад, меня ждет важное дело”. Среди пассажиров, например, есть епископ, которому надо подготовить проповедь; есть и художник, который задает вопрос: “Если я буду в раю, смогу ли я продолжать писать мои картины?”. Посланник рая отвечает: “Там это не нужно, там все видят свет. Тебе уже не надо будет показывать его людям с помощью твоих картин”. На это художник говорит ему: “Хорошо, но все-таки я предпочитаю вернуться обратно и писать мои картины”.

Итак, во множестве подобных ситуаций люди в конечном счете сами выбирают ад. Автору удалось выразить крайне важную мысль: мы не приговорены к аду. Мы соблазняемся им, потому что не хотим пожертвовать своими страстями, что помогло бы нам войти в рай, то есть стать свободными. Но мы очарованы своими идолами и стали их пленниками.

Страстные помыслы

За этими страстями (а человек — и творец, и жертва их) есть некая сила, превосходящая человека, сила, которой он часто не способен сопротивляться. Человек — словно марионетка на веревочках, которой манипулирует какая-то невидимая рука. За веревочки дергают бесы. Они действуют в нас через помыслы. Эти страстные помыслы, которые я принимаю за свои собственные мысли, являются моим психологическим или интеллектуальным субстратом, в который духи тьмы впрыснули свой яд. Представьте себе армию, захватывающую чужую страну, и эта страна — мы. Этот образ помогает понять, как наш внутренний человек бывает охвачен враждебной энергией. Захватчик приказал своим воинам надеть военную форму той страны, которую он хочет завоевать. Мы принимаем чужих солдат за своих и встречаем их без опасения. Вот тогда-то разыгрывается драма, ибо мы попадаем в сети диавола. Самая большая его хитрость состоит именно в том, чтобы никто не верил в его существование: делаясь невидимым, он особенно удачно расставляет свои сети.

“Мы пережили ужасные войны, мы живем в эпоху беспрецедентного насилия над человеческим сознанием и вообще над человеком, и вот, словно оказавшись в утробе чудовища, будучи им наполовину переваренными, мы рассуждаем о нем с помощью самых ошибочных и наивных представлений по причине того, что не можем более — и поделом нам! — его видеть!”⁴.

4. Драма свободы

Антигона

Между нашим подсознательным чувством свободы и внешними препятствиями для нее возникает конфликт.

В литературе этому есть хороший пример: трагедия Софокла “Антигона”. Дочь Эдипа Антигона в глубине сердца имеет духовный закон, побуждающий ее нарушить приказ дяди, царя Фив Креона, запретившего погребение ее брата Полиника, участвовавшего в нападении на Фивы и убитого в этом сражении. Чтобы сделать смерть Полиника еще более ужасной, Креон запретил предавать его тело погребению. Антигона готова нарушить закон и похоронить брата. Она даже гордится тем, что может отдать жизнь за свой поступок. После попытки Антигоны совершить над телом Полиника погребальный обряд ее бросают в тюрьму, и там она кончает жизнь самоубийством. Но оно оказывается напрасным, потому что Креон уступает и разрешает похоронить тело Полиника. Одновременно убивает себя жених Антигоны, сын Креона, а также Эвридика, его жена. В конце трагедии Креон окружен трупами. В этой пьесе изображен бунт человеческой свободы, столкнувшейся с тиранической властью. Бунтом Антигоны против могущественнейшего Креона автор выражает ту мысль, что для человека существует нечто более драгоценное, чем надуманные законы общества, нечто неотъемлемое от природы: это — человеческая личность. Антигона — языческий прообраз христианского понимания свободной личности. Но Антигона не может сама изменить ход событий, и поэтому этот бунт благородной души приводит к кровавой трагедии.

Иван Карамазов

Провозглашение “все дозволено” — это иная форма утверждения свободы. Но при этом надо устранить идею Бога, воспринимаемого в данном случае как главное препятствие для человеческой свободы, как “врага человека”. “Люди хотят жить по своей воле и поэтому говорят, что Бога нет”, — пишет старец Силуан⁵. Именно так мыслит и действует Иван Карамазов: “…Но так как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом… и уж, конечно… перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека… Для Бога не существует закона!”. Для человека, занявшего место Бога, его тоже не существует. «Где стану я, там сейчас же будет первое место… “все дозволено”, и шабаш!», — заявляет Иван Карамазов⁶.

Абсолютная свобода состоит в способности определить свое существование во всех планах бытия без какой-либо зависимости, нужды и ограничений извне. Такова свобода Бога. Человек же не обладает подобной свободой. Искушением для человека, созданного свободным по образу Божию, будет желание творить свое собственное существование, самому определиться во всех планах бытия, самому попытаться стать равным Богу. Ведь если принимать лишь то, что дается, то это порождает чувство зависимости. Именно от этой зависимости желал избавиться Адам. Он предпочел послушаться не Бога, запретившего ему вкушать плоды от древа познания добра и зла, а слушать змея, убеждавшего: [Вы] не умрете <…> откроются глаза ваши, и вы будете, как боги (Быт 3:4–5). В попытке самообожения с целью достижения абсолютной свободы человек неизбежно встретит преграду в лице Бога, восстанет против Бога и будет отрицать Его. Этот богоборческий бунт выражается в том, что человек по своей гордыне считает Бога препятствием к свободе.

Кириллов

Приведем другой пример конфликта человека с Богом. Это Кириллов, один из персонажей романа Достоевского “Бесы”, не способный понять, что обе воли — Божия и человеческая — могут сосуществовать. Вот как мыслит Кириллов: “Если Бог есть, то вся воля Его, и из воли Его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие”⁷. “Я три года искал атрибут божества моего и нашел: атрибут божества моего — Своеволие!” (В каком-то смысле это верно, ибо в человеке действительно есть нечто божественное: образ Божий.) И Кириллов заключает: “Это все, чем я могу в главном пункте показать непокорность и новую страшную свободу мою. Ибо она очень страшна. Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою”⁸. Он также рассуждает: “Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия — это убить себя самому”⁹. Это кажется абсурдом, но если приглядеться к действительности, то и в наше время можно встретиться с человеческим поведением в духе этих рассуждений Кириллова.

5. Современный нигилизм

Встать на место Бога, рискуя самоубийством, даже коллективным, или провозглашать, что все дозволено, потому что Бога нет, — не чуждо и духу нашего времени. 8 августа 1945 года, спустя два дня после ядерной бомбардировки Хиросимы, Альберт Камю, автор редакционных статей в журнале “Комба”, писал: “Техническая цивилизация только что достигла высшей степени своей дикости. В более или менее недалеком будущем придется выбирать между разумным использованием научных достижений или коллективным самоубийством”¹⁰.

В люциферианской жажде абсолюта современный человек стремится уничтожить все преграды на своем пути, претендует на роль единственной и последней точки отсчета и воспевает нарушение законов человеческого бытия. Это нарушение возводится в правило, довольно быстро приводящее ко “все дозволено” Ивана Карамазова и ко “все возможно” — лозунгу использования науки и техники по произволу. Но хотя говорят, что «индивидуум раскрепощен, свободен, он также сиротлив и ужасно одинок, и это доказывает тщетность его попыток к “абсо­лютизации” своей автономности: абсолютный индивидуализм бессмыслен»¹¹.

II. Свобода распятая

1. Путь Христов

Неужели свобода всегда трагична? И нет никакого выхода? В жизни Христа трагическое отсутствует. В трагедии обычно есть труп, и этим она исчерпывается¹². И хотя на первый взгляд есть некое внешнее — только внешнее — сходство между поступком Кириллова, самоубийством доказывавшего самому себе свою свободу, и подвигом Христа, но по своему содержанию это диаметрально противоположные действия.

Кириллов убивает себя в попытке похитить огонь с неба, божественность. Это индивидуум, абсолютизирующий, самообожествляющий себя. И только для себя. Христос, напротив, совлекается Своей Божественности и уничижает Себя, как говорится в Послании святого апостола Павла к Филиппийцам (2:7), принося Себя в жертву для спасения человека, быв послушным Отцу Небесному даже до смерти. Совершенно иначе поступает Кириллов, стремящийся в своем абсолютном эгоцентризме занять место Бога, тогда как Христос в Своем кенозисе совлекается Божественности ради спасения людей.

В Гефсиманском саду Христос говорит: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет (Лк 22:42). Эта чаша, которую Он просит Отца пронести мимо него, возводит Его на Крест по послушанию воле Отчей. Свободный характер этой жертвы ярко выражен в словах, которые священник произносит за Божественной Литургией святителя Иоанна Златоуста во время Евхаристии: “В ночь, в которую Сам добровольно предал Себя за жизнь мира, взяв хлеб в Свои святые, пречистые и непорочные руки…”.

Чему предает Себя Христос? Он добровольно предает Себя смерти.

На Кресте Христос полностью лишен свободы, Он пригвожден и не может двигаться. Но самое главное, это — Крест добровольный, следовательно, это — абсолютная победа свободы над силами зла, распявшими Его, над могуществом диавола.

Вражда против Христа должна была бы привести к тому, чтобы Христос или не послушался Отца и отрекся от Креста, или же призвал на помощь Силы Небесные или земные, чтобы с их помощью одолеть тех, кто схватил Его. В обоих случаях Он уступил бы искушениям диавола и, значит, не избежал бы греха. Но Христос вместо этого молится за распинающих Его по любви к ним: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк 23:34).

Крест может показаться победой смерти над Жизнью, врага над Начальником мира, ненависти над Любовью. Но в действительности смысл крестной смерти совершенно иной: Крест Христов — это победоносный Крест, знамя победы над диаволом, вооружившимся не на грешника (принадлежащего ему), но на неповинного Бого-Человека. И произошла не трагедия, но Воскресение Христово в пасхальной победе над смертью и диаволом: Христос смертью смерть попрал и сущим во гробех живот даровал.

2. Плоды Воскресения Христова

Они бесчисленны, но я хочу особо упомянуть об одном: уничтожении страха смерти. Мы исповедуем Воскресение Христово и уповаем, что в Нем и мы воскреснем. Если мы приобщаемся Его Кресту, то надеемся приобщиться и Его Воскресению. Итак, смерть утратила свое жало — причину и источник всякого греха. В Послании к Римлянам святой апостол Павел пишет: Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим 5:12). Корень всех наших грехов — наша смертность. Грех — это отчаянная попытка победить смерть своими усилиями. Мы обращаемся к идолам, полагая в них свою надежду избежать смерти. Утопая, мы цепляемся за соломинку, за все, что может дать иллюзию бессмертия. Но если у человека больше нет страха смерти, то смерть теряет свое жало, и человек освобождается от всего, что толкает его на грех: только тогда он поистине свободен, когда не боится смерти. Отныне он может любить врагов по образу Христа, распятого на Кресте, ибо смерть более не властна над ним.

3. Любовь к врагам

Богоподобие

На Кресте свобода Христа проявляется в Его любви к распинавшим Его. Старец Силуан подчеркивает ту мысль, что “истинная свобода в Боге и исходит от Бога”.

Чтобы быть свободными, мы должны быть подобными Богу и, как Он, любить добрых и злых.

В Евангелии Христос говорит: Но вам, слушающим, говорю: любите врагов ваших <…> и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым (Лк 6:27,35).

Через наши аскетические усилия и с помощью благодати Божией мы можем стать богоподобными в любви к врагам, ибо Бог есть Любовь, Он любит добрых и злых. Надо отказаться от ложного представления о том, что Бог любит только добрых и что если мы хотим, чтобы Бог возлюбил нас, мы должны творить добрые дела. Не наши добрые дела спасают нас, но наше покаяние, ибо все мы грешны. Никто не может считать себя спасенным потому, что сделал что-то доброе. Этот урок мы извлекаем из евангельской притчи о блудном сыне. Он вел греховную жизнь, пока не обратился на истинный путь, брат же его был человек добронравный, строго соблюдавший все наставления отца. С фарисейской жесткостью и самооправданием он отказывается идти на пир, который его отец (Бог) приготовил для нас, блудный же сын входит на пир благодаря своему покаянию.

Любовь к врагам как проявление нашей свободы

Итак, имея любовь к врагам, мы становимся богоподобными. Любовь к врагам служит наивысшим проявлением нашей свободы. Только когда мы любим врагов, наше поведение уже неподвластно нашей падшей природе, но исполнено свободы чад Божиих. Следуя повелениям своего падшего естества и любя только тех, кто его любит, человек далек от духа Христова, потому что Христос говорит: И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят (Лк 6:32).

Митрополит Иоанн Зизиулас, желая привлечь наше внимание к тому, что старец Силуан с настойчивостью писал о необходимости любви к врагам, поясняет это так: “Справедливость требует от нас любви к праведнику или к достойному любви <…> но если мы любим недостойного любви, это значит, что мы любим его свободно, не имея на то никакой причины или нравственного обязательства”¹³. Любовью к врагам мы можем измерять степень нашего богоподобия, собственно спасения, то есть обожения. Как узнать, насколько мы близки к этой цели? А вот как: у нас есть критерий: “Люблю ли я моих врагов или нет?”. Любовь к врагам, словно компас, помогает нам идти по пути к спасению.

Ответ Кириллову

В любви к врагам можно найти и наиболее убедительный, и вместе с тем парадоксальный ответ Кириллову: человек сам становится свободным, как свободен Бог. Некоторые отвергают идею любви к врагам, многие принимают ее, но не достигают, и, наконец, есть и достигающие такой любви — это святые; преподобный Силуан — один из них.

III. Освободить свободу

1. Заповеди Божии открывают нам Бога

Образ Божий в нас помрачен грехом, поэтому нам трудно приблизиться к Богу: мы похожи на сказочного мальчика с пальчик, заблудившегося в лесу. Но он бросал белые камешки, по которым нашел дорогу домой. Такими камешками для нас могут быть заповеди Божии: следуя заповедям Христовым и с помощью благодати Святого Духа, мы можем постепенно восстанавливать в себе образ Божий. Как говорил преподобный Макарий Великий, заповеди Божии — это дорожные знаки на Царском пути, ведущем путников к Граду Небесному.

Отец Софроний считает, что заповеди Христа — это не этическая норма, а источник вечной и божественной жизни. В состоянии падшего человека мы внутренне раздвоены, как убедительно об этом говорит святой апостол Павел: не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю <…> а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Рим 7:15,17).

Он говорит о грехе как о некой почти личностной сущности, живущей и паразитирующей в нас. Как же избавиться от этого болезненного состояния и вновь обрести истинную свободу? На этот вопрос мы находим ответ у преподобного Максима Исповедника, поучающего о том, что “через практическое исполнение заповедей ум совлекается страстей, порабощающих нас” (“Сотницы о милосердии” 1, 94). Под словами “исполнение заповеди” надо понимать прежде всего учение закона и Пророков, наставляющих нас любить Бога всем сердцем, всей душой, всем разумением, всей крепостью, и нашего ближнего, как самого себя (см. Мк 12:30–31).

В теперешнем нашем состоянии заповеди Христовы превосходят нас. Если же мы их исполняем, то нас ожидает очень радостное открытие: заповеди Божии — не какие-то требования к нам извне, а видение “Бога таким, как Он есть”¹⁴. В нашем состоянии неведения Бога и отсутствия любви к Нему мы получаем откровение о Боге от Него Самого через Евангелие. Но Бог проявляет Себя и через Свои заповеди, ибо не заповедует чего-либо чуждого Ему. Иными словами, заповеди Божии открывают нам Бога как Он есть. И поскольку мы созданы Им по Его образу, следование Его заповедям восстанавливает или помогает восстановить этот образ, то есть стать таким, как Он есть: осуществить наше богоподобие.

2. Заповеди Божии и свобода

Нет расстояния между Богом и Его заповедями, нет его также между Божиими заповедями и глубиной нашей человеческой природы, — ведь мы несем в себе Его образ. Противоречия между заповедями и человеком возникают там, где царствует грех, где есть конфликт с Богом, сопротивление Ему и иногда — бунт против Него.

Путь обретения нашей свободы, порабощенной греху, проходит через аскезу, поэтому преподобный Силуан пишет: “Чтобы стать свободным, надо сначала связать самого себя”. Какой парадокс: чтобы быть свободным, надо себя связать! Именно так. Связать же человеку надо его страсти. Если у нас нет возможности выполнить волю Божию без Божией помощи, мы все же можем стремиться к этому освобождению от страстей. Преподобный Макарий Египетский учит, что наша природа чувствительна к добру и к злу, и сила вражия может склонять к злу, но не способна принудить к нему; у нас есть свободная воля, мы сами выбираем между добром и злом, и когда мы по своей воле приближаемся к Господу, это привлекает к нам благодать Божию. Конечно, мы не можем только своими усилиями выполнить волю Божию, но мы можем желать ее, и когда Бог видит, что мы стремимся ее исполнить, Он приходит на помощь, посылая нам дар Своей благодати.

Великий святой египетской пустыни авва Исайя Скитский объясняет, как наша человеческая природа утратила свое естественное пребывание во славе Божией, и наставляет нас, как вновь обрести ее: “Когда Бог сотворил человека, Он поселил его в раю, и все способности человека были святы и непоколебимы в своем естественном состоянии. Но когда человек послушался искусителя, все его способности пришли в неестественное состояние и он лишился славы Божией <…> Тот, кто хочет обрести свою первозданную природу, отсекает все пожелания плоти до тех пор, пока не восстановит свое естественное состояние”¹⁵.

Утратить естественное состояние славы Божией — значит обрести смерть. У человека есть душа, и душа этой души есть слава Божия; теряя эту славу, душа умирает. Человек становится “живым мертвецом”. Именно в этом смысле надо понимать слова Христа: предоставь мертвым погребать своих мертвецов (Мф 8:22). Священномученик Ириней Лионский сказал, что слава Божия — это живой человек. Живой значит не только биологически живой, но и духовно живой, это тот, в ком пребывает слава Божия.

Чтобы восстановить свою первоначальную славу, человек должен отсечь все греховные вожделения плоти. В нашем состоянии падшести это осуществимо парадоксальным образом: “надо связать самого себя”. Если человек связал себя, по выражению аввы Исайи Скитского, отсек все плотские вожделения — страсти, то он не отверг свою свободу, а напротив, обрел ее или обретает вновь. Свобода восстановлена, когда человек пребывает в Боге. “Истинная свобода — это постоянное пребывание в Боге”¹⁶. В Евангелии от Иоанна Христос говорит: Если пребудете в слове Моем <…> познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин 8:31–32).

3. Путь преподобного Силуана

Когда я писал вышеизложенное, то постоянно держал в уме пример преподобного Силуана и его наставление о необходимости иметь любовь к врагам, без чего мы теряем благодать Святого Духа, славу Бога.

Преподобный Силуан постоянно напоминает о двух добродетелях: смирении и любви к врагам. Вот что он пишет: “Горяча любовь Божия. Ради нее святые терпели все скорби и достигли силы чудотворения <…> а я хотел бы научиться только смирению и любви Христовой”¹⁷. И еще: “Господь заповедал любить врагов, и кто любит врагов, тот уподобляется Господу, но любить врагов возможно только по благодати Святого Духа. Всеми силами смиряйте, братия, свою душу, чтобы Господь возлюбил ее и дал ей Свою милость. Но она не пребудет в нас, если мы не будем любить врагов”¹⁸.

Смирение и любовь к врагам служат необходимыми условиями для — всегда свободного — посещения нас благодати Святого Духа. Смирение, любовь к врагам и благодать Святого Духа взаимосвязаны. Смирение привлекает к себе благодать Святого Духа, она дает силы любить врагов, а любовь к врагам в свою очередь усиливает в нас смирение, открывающее вход благодати Святого Духа. Через эти три реальности проходит некая спираль, соединяющая их необязательно в последовательности, при этом каждая из них наличествует в двух других.

Возможно, преподобный Силуан более чем кто-либо из святых подчеркивает значение благодати Святого Духа в жизни верующих. И преподобный Серафим Саровский учил, что цель христианской жизни — в стяжании благодати Святого Духа. Но как стяжать ее? На этот вопрос преподобный Силуан отвечает так: смирением и любовью к врагам. “За то страдаем мы, что не имеем смирения. В смиренной душе живет Дух Святой, и Он дает душе свободу, мир, любовь, блаженство”¹⁹.

“И я тоже, — пишет он далее, — хочу свободы, и день, и ночь ищу ее. Я познал, что она у Бога, и от Бога дается смиренным сердцем <…> Кающемуся Господь дает мир Свой и свободу любить Его”²⁰.

4. Как понимал свободу человека отец Софроний

Отец Софроний считал, что Бог определяет свободу как наиболее драгоценный дар из тех, которыми Он наделил человека. Не по Своему ли смирению Господь влечет душу человека Своей любовью? Но на пути, ведущем к Любви Бога, человек встречает насильника — диавола. Господь, воспитывая душу человека, не оберегает ее от встречи со злом, но подает необходимые силы для победы над ним. Когда человек сам попадает во власть демонов, он отпадает от божественной жизни и утрачивает свою свободу. Такое падшее состояние в аскетическом святоотеческом учении называется “страстью”. В этом слове, с одной стороны, выражена идея пассивности и рабского порабощения греху, с другой стороны — страдание в смысле утраты целостности и смерть. Вот что об этом пишет отец Софроний: “Страсти обладают привлекательной силой, но укоренение в душе страстного образа или мысли никогда не происходит без согласия самого человека, ибо во всей вселенной нет такой силы, которая могла бы лишить свободного человека способности к сопротивлению или отвержению страсти. Но если страстный образ или мысль прочно закрепились в душе, человек становится в той или иной степени одержимым. Страсти суть одержимости различной силы”²¹.

Для преодоления страстей, лишающих человека свободы или, что еще хуже, делающих его одержимым демоническими энергиями, он должен пройти через длительную “терапию духовных немощей”, которыми он поражен, и только тогда обретет истинную свободу в Боге.

5. Заключение

Церковь служит тем местом, где дар богоданной свободы может восстановиться в человеке положительным образом, а не разрушительным для него, как в случае с Кирилловым. Именно в Церкви человек может следовать за Христом, шагая по пути, который проложили святые. Для этого мы должны пройти через полное преображение, через “метанойю”, через обновление всего нашего существа:

человек плотский должен стать духовным,

падший должен стать новой тварью,

эгоцентрический индивидуум должен обрести жертвенность в общении,

биологический человек должен стать церковным,

смертный — бессмертным

по образу Мельхиседека, о котором сказано, что он был без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни (Евр 7:3). Иными словами, он достигнет такого соединения с Господом, что станет носителем свойств Самого Бога. И свобода есть также одно из этих свойств.

“Мы можем стать похожими на Христа до уподобления Ему, — утверждает отец Софроний, — но только через покаяние и исполнение Его заповедей в такой мере, что они становятся единственным законом всего нашего бытия. Только в этом случае нам ниспосылаются божественные состояния, и мы становимся способными усвоить их”²².

Итак, чтобы стать свободным человеком, надо “связать самого себя”, по слову старца Силуана, и жить так, как учит Блаженный Августин: “Люби Бога и делай, что хочешь”. И только тогда человек может сказать:

“Я свободен”.

Авторизованный перевод с французского