Меган Девайн
В раннем горе над всем довлеет ощущение тишины и неподвижности. Произошедшее отбрасывает нас в место, которое невозможно описать. Как бы тщательно я ни выбирала слова, я не могу выразить ими то, что вы сейчас переживаете. Речь — лишь слабое прикрытие безмолвной неподвижности, следующей за крушением.
Но слова — единственное, что у нас есть: что есть у меня, чтобы обратиться к вам. Поверьте мне, я осознаю, что это невозможно, что мои слова ничего не изменят.
Признание — одна из немногих вещей, которые действительно способны помочь. То, что вы сейчас проживаете, невозможно исправить или улучшить. Решения нет. А значит, наш образ действий внутри чувства скорби прост: помочь вам понять, что для вас «нормально», и найти способы поддержать вашу опустошенную душу.
Когда пора…
Из-за обилия непрошеных советов и мнений человек в горе может легко забыть о собственных желаниях. Многие люди задают мне вопросы о том, когда «пора» снять обручальное кольцо, переоборудовать детскую в гостевую, перестать говорить о брате в настоящем времени.
Ответ прост: нет никакого «пора».
Нельзя дождаться подходящего времени, потому что, вероятно, оно никогда не наступит. Вы никогда не сможете сделать это по собственному выбору. Если вы пытаетесь принять подобное решение, то не дожидайтесь ощущения, что все в порядке.
Мне нравится использовать для принятия решений такой критерий: если при мысли о снятии обручального кольца вас мутит, значит, сейчас неподходящий момент. Если при мысли о том, чтобы убрать что-то из комнаты ребенка, у вас начинается паническая атака, то не надо там ничего трогать. Если в ответ на предложение отдать вещи вашей сестры на благотворительность у вас появляется сыпь, запретите всем трогать ее шкаф.
Вы не обязаны ничего менять до того момента, пока не будете готовы. Конечно, иногда приходится подчиняться своеобразным семейным традициям, но в большинстве случаев то, как вы распоряжаетесь своим домом или своим телом, — ваше дело. То же касается и более масштабных жизненных решений: когда пойти на свидание (и пойти ли), продать дом, поменять работу — зависит только от вас. «Пора» никогда не наступит. Никогда не будет слишком рано или слишком поздно.
И точно так же оставить все вещи вашего любимого человека на тех же местах — абсолютно нормально. Это важное свидетельство того, что он был с вами, жил, являлся частью вас.
Когда ваша жизнь разрушена, эти островки прошлого могут обрести огромную ценность.
Моя подруга, муж которой утонул через год после смерти Мэтта, рассказала, что у нее в холодильнике до сих пор стоит его любимый соус — и это после двух переездов. Она не могла представить себе, что в ее холодильнике не будет той бутылки — хотя она так ни разу больше ее и не открыла. Я хранила коробку с мороженым (мы с Мэттом ее купили за два дня до его смерти) до того дня, когда я перебралась в другой район, — четыре года.
Я смогла поменять постельное белье, на котором мы последний раз спали вместе, только через год после его смерти.
Вы сделаете то, что нужно, тогда, когда будет нужно. Ни минутой раньше. Лучше не станет. Но если прямо сейчас вас тошнит от одной мысли об этом, значит, момент еще не настал. Используйте этот критерий для принятия необходимых решений — и тех, которые, как вам кажется, вас заставляют принять.
Годовщины и дни памяти
Надо ли что-то организовать на день его смерти? Надо ли праздновать годовщину нашей свадьбы или его день рождения, если он мертв? Есть ли у мертвых вообще день рождения?
Мои мама и свекровь очень хотели, чтобы я с энтузиазмом участвовала в их замыслах по увековечению жизни Мэтта, а я никак не могла разделить их порыв. Каждый раз, когда они заговаривали о посадке памятных деревьев и о том, что я должна участвовать, выбирать, приходить, я отбивалась резкими словами: «Мне не нужно это идиотское дерево, я хочу, чтобы он был жив!»; «Мне наплевать, какие цветы вы посадите, это больше не его сад, а ваш».
Ведь, в конце концов, никто не остается в выигрыше: что бы ни посадили, сколько бы народу ни пришло, моя любовь мертва. Он не вернется.
Нет правильного способа чтить память любимого человека. Всякие отношения оставляют метку; каждая метка принадлежит лишь вам. Ваш способ увековечить чью-то память работает только для вас.
Вот одна из лучших вещей, которые я услышала накануне первой годовщины смерти Мэтта: «Ты всегда можешь уйти, даже если только пришла, даже если именно ты все организовала. Никто не переживает это так, как ты. Уходи, когда понадобится». Благодаря разрешению уйти мне было легче остаться.
Неважно, что вы спланировали, — вы можете в любой момент передумать. А можно вообще ничего не планировать, а остаться в этот день наедине с собой. Часто подготовка к памятной дате дается труднее, чем само мероприятие. Может быть, вы захотите что-то устроить, а может быть, и нет.
Можно спросить у родственников и друзей, как бы они хотели провести этот день. Завести такой разговор, дать место спорам и отказам — хороший способ узнать, как окружающие относятся к памятной дате. Опросив ближайших членов семьи (или того, что от нее осталось), используйте в этот день предложения каждого из них.
Окружающие могут участвовать в ваших планах, но помните, что у них возникают и свои собственные желания. Они имеют право отказаться, пропасть, не участвовать. Каждый горюет по-своему, у каждого свой способ почтить память ушедшего человека. Проявите максимальное уважение к переживаниям других людей, но не забывайте при этом о ваших собственных потребностях.
Помните, что никто не будет доволен на сто процентов. В действительности памятные даты и годовщины часто становятся острыми моментами: воспламеняются чувства, возобновляются старые споры, забываются социальные навыки. Что бы вы ни решили делать (или не делать), поступайте в соответствии с собственным самочувствием.
Не забывайте спрашивать себя о своих ощущениях. Все это очень тяжело, даже если ваш план полностью осуществится.
Дети и горе
Возможно, вам приходится думать не только о своем состоянии. Ваши дети тоже будут затронуты горем, независимо от их возраста, — касается ли потеря их лично, или они испытывают на себе влияние вашего горя.
Моему пасынку исполнилось восемнадцать лет на следующий день после смерти его отца. Он был не малышом, но во многом еще ребенком. В тот день он выглядел как взрослый. Он должен был принимать решения, которых не должен принимать ни один ребенок.
Он всегда довольно скупо выражал свои чувства, и горе не стало исключением. В последующие недели и месяцы мы иногда говорили о том, что произошло. Мы говорили о внутреннем мире человека в горе и о том, как по-разному все его переживают. Его скрытность и подростковый максимализм привели к тому, что он не очень много говорил об отце. А о себе — и того меньше.
Учитывая, что он был уже почти взрослым и вскоре после смерти Мэтта начал самостоятельную жизнь, мне не довелось испытывать переживаний относительно того, как помочь ребенку пережить горе. Мне не приходилось с болью наблюдать за тем, как он растет без личных воспоминаний об умершем. Не приходилось тревожиться о том, как к моему пасынку будут относиться в школе, что станут говорить учителя. Я беспокоюсь о том, что его жизнь проходит без участия отца, но я знаю, что первые восемнадцать лет жизни он утопал в папином внимании и влиянии. Я могу только надеяться, что запас отцовской любви будет его поддерживать и помогать ему даже теперь.
Недавно кто-то спросил меня, думаю ли я, что мой пасынок уже «переработал» смерть своего отца — или она все еще мучит его. Как же она может перестать мучить его? Ведь отец по-прежнему мертв.
Я думаю, мы все ищем доказательств, что дети в порядке. Но значительная часть эмоциональной работы происходит внутри. Утрата будет расти и развиваться в душе ребенка, изменяясь не только с течением времени, но и с его растущей способностью принимать смерть родителя, брата или сестры и реагировать на нее.
Думаю, все, что мы можем сделать, — продолжать быть открытыми к разговорам о боли, смерти, горе и любви в соответствии с возрастом ребенка.
Мы можем дать детям понять, что они вправе задавать любые вопросы. Можем показывать им свое горе, чтобы они поняли: «Это больно, и чувствовать это — нормально». Мы можем спросить, что они чувствуют, — но следует помнить о том, что они могут не захотеть — или не суметь — нам ответить.
Иногда требуется целая жизнь, чтобы высказаться об утрате, понять, как смерть родственника изменила тебя. Я надеюсь, что и для моего ребенка, и для ваших детей любовь будет надежной опорой. Что любовь ушедшего человека останется с ними. Что они научатся переносить свою боль, открыть свое сердце и слушать собственный голос. Даже если нам они об этом не скажут ни слова.
Примечание: у меня в семье нет маленьких детей, поэтому я не могу выступать экспертом относительно того, как на них действует утрата близкого человека. Лучшее место в США, где помогают детям и семьям, переживающим горе, — Центр Dougy в штате Орегон. Их штаб-квартира находится в Портленде, но они работают по всему миру; они могут указать вам ориентиры — как научиться переживать горе в семье.
Книгу Меган Девайн можно заказать на сайте издательства или прочесть в электронном виде в мобильном приложении «Олимп-Бизнес» для iOS и Android.