Завета премудрые камни

В Страстной Четверг

А. Рогову

Отцы-пустынники нам руку подают,
Среди безвременья — во времени едином,
И снова слов единственных поют
Простой напев — забытым нами чином.

Где давних слез иссякнувший родник?
Прибоя речь на скалах четверговых? —
Когда и я, прозревший ученик,
Вдруг был омыт ко мне сошедшим Словом?

…Такая ширь не терпит пелены,
И сей огонь не держится под спудом,
Но все, как прежде, мы удивлены
И жаждем вновь — пред налитым сосудом!

1976

В Страстную Субботу

Когда в тиши позванивает строго
Кадило легкое и тает спелый дым,
И певчие толпятся у порога
Под фонарем и стягом золотым,

У Всех Святых весь век ли свой оплакать
И память жечь — как пальцы о свечу?
И вновь очнуться, воском пол закапав,
Едва заденет кто-то по плечу?

Опять не там, не так и не по чину —
Какой судьбой в субботу занесло
Бессмертия угадывать причину
Сквозь пурпурное темное стекло?

Но, как и прежде, горько благодарен
Я всей нелепице своих календарей
И свечке тоненькой, чей сладок и угарен
Последний вздох великопостных дней.

1977

Зрея речью

За окном все та же слякоть,
Долгих сумерек настой, —
Не устанут капли капать,
Мерзлой крадучись листвой.

Только в полночь в перелесках
Ледяной прольется звон, —
Чуть колыша занавески,
По стеклу стекает он.

И звучаньем незнакомым
Льется с ним, едва слышна,
В тишину уснувших комнат
Всей вселенной тишина.

Что сказать и что ответить
На вопрос ее немой? —
На ресницах виснет, светел,
Отблеск тайны мировой.

Подними мне веки круче,
Ночи жаркая рука —
Вечным Вием очи мучит
Речь, незрячая пока.

Истин высохшие русла
Оживит ли жизни ток?
Он опять ломает с хрустом
Полуистин всех ледок.

И опять рассвет колышет
Неуступчивую тьму —
Человечье ль слово ищет,
Словно истину саму?

Твари ль сызнова названья
Прорастают из щелей?
Копошится мирозданье
В жадной памяти своей.

В ней ли смысл могучей ночи
Точным звуком облачен?
В умолчаньях многоточий —
Мир еще едва прочтен.

С ним еще куда как трудно, —
Зрея речью до зари,
И слова, зардевшись чудно,
Озаряют словари!

1978, 1986

Там, внизу…

Заблудились и ангелы
в полночь в небесных стропилах —
здесь под гулкою кровлей
и щебета звездного нет,
и послушные крылья
на миг шевельнуться не в силах,
вдруг застыв на мгновенье —
как будто на тысячу лет.

То ли в сутолке лиц
вдруг почудится кто-то знакомый,
то ли кто-то зовет,
чьим призывам покорны они —
необъятною бездной
все глубже и глубже влекомы,
где в пещере, как в чаще,
то вспыхнут, то гаснут огни.

Там, внизу — голоса,
и проста суета человечья;
пахнет хлебом и хлевом,
и плотничий слышится стук;
и, вздыхая во сне,
копошится отара овечья,
и расходятся тени,
и снова все сходятся в круг.

До рассвета дожить —
словно взор распахнуть с перевала
и натруженной грудью, — как воздух, —
пространство вдохнуть.
Вол солому в закуте жует
так блаженно-устало,
и торопится ночь
после долгого дня отдохнуть.

…Вдруг, — как будто в ожоге, —
вся тьма устремилась к застрехам:
из окна протянулся
расщелиной светлою луч,
рассчитавший себя по часам и векам,
как по вехам,
чтобы вспыхнуть звездой
средь волхвами распахнутых туч.

И в прекрасном смешеньи
зверинца и рая земного, —
как во сне, улыбаясь
над чудными яслями, Мать
видит вдруг пред собою
Дитя Человечье и Слово —
так исполнена слов,
что и слова не смеет сказать.

Лишь крылатому клиру
без меры даруя прозренье,
чуть сияет пещера,
и тварь, узнавая творца,
вся — пока лишь испуг,
вся без звука пока, без движенья,
и лишь всходят волхвы
по скрипучим ступеням крыльца.

1981, 1982

На погосте

Словно в душу хлынул алый холод,
Но еще не гаснет небосвод —
Для заката тоже нужен повод,
Тайный смысл и точный жизни ход.

На закате — чище жить и проще,
И стократ прекраснее черты
Дрожью листьев шевелящей рощи,
Где правдиво ляжем — я и ты…

1984

Псалом

слово ль измучит? заблудишься ль в строчках ночных?
ах, пастушок мой, погонщик отары словесной, —
слышишь, Давид, этот цокот глаголов ручных
над пустотою безгласной, на скалах отвесных?
в ночь ли такую любая овчарня годна —
чтоб, вдруг проснувшись, услышать, как кто-то у входа
только и скажет: "Еще покатилась одна
чья-то звезда — словно плошка с замшелого свода…"
только и ждешь — вот опять колокольчик замрет,
чтоб, чуть помедлив, в испуге поведать нам снова
то, как на травы иссохшие с шелестом льет
свет свой луна да на сердце шевелится слово;
или напрасно — в отместку крылатой тоске —
вновь серафим псалмопевцу дарует прозренье:
в полуслепом человечьем нелепом ростке —
благословить эту жаркую тяжесть творенья?
благословить эту душ наболевшую тишь
средь соловьиных Двуречий дремучего свиста —
только бы музыки ливень над стойбищем крыш
хлынул из бездны в пещеру пастушью арфиста!
о, как невмочь еще слуху словесный разлом,
и не найти на небесного стража управы:
по сердцу — как против шерсти — проводит крылом,
и — как косою — звенит среди строчек кудрявых;
смертный ли звук — так прижизненно красноречив —
заживо словом ложится в посмертные руны,
клинопись глин — с глинобитною песней сличив,
с трелью курчавою — простоволосые струны?
или и впрямь лишь правдивее то — что немей?

и непомерно — сиянье незримое мрака?
пусть полуправдою — правда незримых корней —
но прорастает тростинкой упрямого злака!
может и нам — где Евфратом полощет кусты —
за руки взявшись в святой наготе мирозданья,
в пышные кущи, в звенящего лета листы —
всей немотою упасть в Пятикнижий сказанья?
может и нам — эта слова сладчайшая дрожь?
чтоб возопили Завета премудрые камни —
поодиночке мы ляжем под песнь, как под нож,
словно на плахи — скрижали: о, Господи, дай нам!
дай — о припасть к тем истокам могучим, где ночь
исподволь жаждет зачатья и звука и цвета,
и в слепоте оставаться вселенной невмочь —
наедине со всевидящим оком поэта;
пусть лишь на миг, но средь райской еще тишины,
где — ни свирели, ни лиры, ни трубного зова,
так беззащитны, так хрупких имен лишены
травы и твари — о даруй же снова и снова! —
то, как с улыбкой младенца блаженно-чужой
сладостно уст чуть коснуться хоть призраком речи —
там, где у вод первозданных, не тронутых ржой,
хищных хвощей распрямляются нежные плечи;
то, как еще с пуповиной божественных пут
первопроходцы любого глухого Эдема
с чудного древа впервые украдкою рвут
яблоки слов — в ожиданьи грядущего Брэма…

1986, 1988