Земля святая

Постепенно иссякли в светской печати разговоры о необходимости всеобщего покаяния. Напоследок мелькали уже вовсе странные рассуждения либо о том, что каяться вовсе и не надо, потому что не в чем, либо о том, что то, что сделал Горбачев — это и есть всеобщее покаяние, либо, наконец, о том, что Церковь, конечно, виновата… а кроме того, получается, никто и ни в чем не грешен.

Конечно, прискорбно видеть, что энтузиазм национального покаяния, не успев по-настоящему возникнуть, тут же и иссяк. Однако удивляться здесь нечему: если не знать, перед Кем следует каяться, то и смысл, и само содержание покаяния исчезают. К тому же остается неясной и сама цель покаяния — зачем? Для успехов? Вроде в нынешней жизни успех не от этого зависит. Для чистой совести? Да она как-то и так не беспокоит… Ведь и сам голос совести — дар Божий; как не может болеть мертвое тело, так не может скорбеть о своих грехах мертвая душа. К тому же в рассуждениях о необходимости покаяния смешивались два разных понятия: национального покаяния и личного покаяния. Первое понятие распространяется на человека в силу национальной солидарности и имеет исторический характер, второе касается личных грехов. При смешении этих понятий исчезает сама сущность того, о чем идет речь. Человеку следует помнить. Не для того даже, чтобы учиться на собственных ошибках; их ведь мало кто видит и признает, — все больше чужие, и к тому же человеческой слабости свойственно спотыкаться всякий раз на том же самом месте, — а для того, чтобы просить Бога Его непредставимой силой и милостью очистить от последствий греха не только душу грешника, но и весь мир. В церковных таинствах, незримо, но действенно соединяющих нашу Церковь — Церковь здесь и сейчас пребывающих — с Церковью святых, покаяние становится реальной силой, способной изменить и состояние человеческой души, и положение вещей в мире.

В молитвенно преображенном мире уже нет места отчаянию, озлоблению, проклятиям, и земля, политая человеческой кровью, становится святой землей. Таким образом известный в богословии принцип синергии — со-трудничества и даже со-творчества человека с Богом — распространяется в известной степени и на спасительное действие благодати Божией; вспомним, как Евангелие рассказывает о чудесных исцелениях, даже воскрешениях, совершенных Христом по вере и неотступной мольбе. После всего того, что произошло у нас, странно было бы удивляться нашему разорению — и духовному, и материальному. Единственное истинное богатство, которое мы за это время стяжали — сонм праведников, “не преклонивших колена перед Ваалом” (Рим 11:4). И только наше совместное предстояние перед Господом может превратить пустыню в цветущий сад, как пишет об этом пророк Исайя, давая образ покаяния (“Доколе не излиется на нас Дух свыше, и пустыня не сделается садом” — Ис 32:15; “Так, Господь утешит Сион, утешит все развалины его, и сделает пустыни его, как рай, и степь его, как сад Господа” — Ис 51:3).

…Слова о святости земли были сказаны тремя совершенно разными людьми — архиереем, художником и мальчиком-гимназистом.

8 мая 1994 г. в Бутово, на месте казни многих тысяч невинных, среди которых было многое множество священников, иноков и православных мирян, служилась панихида. Архиепископ Солнечногорский Сергий в своем слове говорил о свободе и ответственности христианина, о том, что свобода и ответственность дарованы в усыновлении нас Богом, и, в частности, сказал: “Трагедия произошла в начале века на нашей земле, разделился народ, и одни убивали и сажали, другие из-за страха доносили, третьи страдали и распинались. Но думаю, что каждый из них нес свой крест. Мы с вами должны на этом святом месте помнить, как опасно ходит человек в своей жизни, мы должны помнить о том, о чем Церковь каждый день нас предупреждает: чтобы грех не обладал нами, чтобы мы сделались жилищем для Святого Духа и чтобы только добро исходило из наших сердец”¹.

Накануне панихиды в Бутово ставили памятный крест. Он был изготовлен по проекту художника и скульптора Д. М. Шаховского, отец которого, священник Михаил Шик² был расстрелян здесь в один день с епископом Арсением (Жадановским) — 14/27 сентября 1937 г., в праздник Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня. И вот, более полувека спустя, сын установил крест на месте казни отца и множества его собратий по вере и по мученичеству. Вспоминая этот день, Дмитрий Михайлович пишет и о жутком зрелище — заболоченные канавы, ямы, невероятных размеров бурьян — и о чувстве, возникающем тем не менее и передаваемом словами: “сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая” (Исх 3:5)³.

А в конце того же 1994 г. на панихиду в Бутово отправились ученики православной гимназии Свято-Владимирского учебного центра (при приходе Святого благоверного князя Владимира в Старых Садах), — эти панихиды к тому времени служились здесь уже неоднократно. Об этой поездке в гимназическом журнале написал ученик 9 класса Федор Божков. Для своей заметки он выбрал эпиграфом те же слова из книги Исход: “Место, на котором ты стоишь, есть земля святая”. Он пишет: “Мы просим у новострастотерпцев помощи для достойного продолжения их богоугодного дела — служения Господу и Его Церкви, почитаем их подвиг и поклоняемся воистину святым местам их страданий и смерти”. И еще: “Было хорошо на душе и чувствовалось, что связь с новомучениками не потеряна, что они здесь”⁴.

В сентябре 1994 г. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий благословил учреждение общины храма Святых новомучеников и исповедников Российских в Бутово. Председателем приходского совета стал К. Г. Каледа, геолог, кандидат наук, сын протоиерея Глеба Каледы и внук расстрелянного в Бутово иерея Владимира Амбарцумова (в 1996 г. Кирилл Глебович был рукоположен в сан диакона). И в приходском совете, и в общине много родственников тех, кто расстрелян и погребен в Бутово.

Разными путями приходили люди на эту землю крови, но все они понимали, что это — земля святая. Удивительная история произошла во время одной из первых Бутовских панихид. Среди пришедших “сами по себе” была пожилая женщина, которая, увидев подходящего ко кресту священника (это был отец Глеб Каледа, уже тяжело больной, перенесший сложную операцию, который тем не менее приехал, чтобы отслужить панихиду на месте убиения своего первого духовника и отца своей супруги), спросила его: “Где можно взять землю?”.

Непонятный вопрос потребовал разъяснений, и вот, оказалось, что она — из Подмосковья, что ее муж был арестован и расстрелян совсем молодым, много лет назад, и она, не желая смириться с тем, что не знает места его погребения, тайно устроила на расположенном вблизи кладбище могильный холм и теперь хотела принести туда горсть земли из Бутова, справедливо полагая, что земля эта освящена, потому что в ней покоятся тысячи мучеников. Наверняка эта женщина, скорее всего не очень образованная, не знала, что древние греки устраивали для утонувших в море и пропавших в далеких краях пустые гробницы — кенотафы: они считали, что порядок мироздания нарушен, если мертвых не погребают. И пришедшие на панихиду всей душой приняли ее — и молились о упокоении ее мужа, убиенного раба Божия Владимира, и о здравии рабы Божией Татианы.

А затем она сняла с плеч простой, дешевый цветастый платок и протянула его одному из тех, с кем молилась, сказав: “Это на храм”. Тот с благодарностью принял, однако не без сомнений: уж больно вид у этого платка не для храма. Но любви Христовой ради стал стараться куда-нибудь его поместить. И мест вроде много, много духовенства в родне, а как-то никуда этот платок не подошел. И лишь потом появилась мысль, что этот платок — плат рабы Божией Татианы — знаменует стремление православного народа к тому, чтобы святая земля, место убиения тысяч новомучеников, украсилась бы и храмом, чтобы соборная молитва нерушимо соединяла нас с ними милостью и любовью Спасителя мира.

Сначала православные, получившие наконец сведения о месте захоронения своих родичей, захотели поставить “на русской Голгофе” небольшой деревянный храм. Но администрация Московской области предложила Церкви всю территорию Бутовского полигона — около пяти гектаров — и община взяла на себя приведение этой громадной территории в надлежащий вид.

Из истории “полигона” в Бутово

Известно, что в середине XVI в. здесь находилась дворянская усадьба Дрожжино, владелец которой, Федор Михайлович Дрожжин, был казнен Иваном Грозным. После этого имением владели Соловьевы, а в конце прошлого века оно перешло к мануфактурщику Зимину, который перестроил усадьбу. Здесь, кроме конного завода, были ипподром, пруды, зверинец, устраивались летние праздники.

В 20-е годы в Бутово была детская колония и огороды для нужд НКВД. С 1935 г. здесь был устроен “стрелковый” полигон, якобы для испытания оружия, на самом деле — для отработки процедуры массовых казней с последующим захоронением. Известно, что с 8 августа 1937 г. по 19 октября 1938 г. здесь было расстреляно и погребено 20 765 человек. По мнению специалистов, общая протяженность рвов для захоронения при ширине около трех метров составляет не менее трех километров; найдены и предположительные места локальных захоронений — ямы, овраги. Общее количество захороненных в Бутово по некоторым оценкам достигает 100 000 человек. В 30-е годы площадь полигона была около 2 км². Захоронения находились в центральной части и были окружены внутренним забором. После закрытия полигона в 1953 г. внешнее ограждение было снято, а внутреннее оставлено (именно эта часть тщательно охранялась до 1995 г.); на открытой территории был устроен дачный поселок. Как раз во внутренней (охраняемой) части, чтобы скрыть захоронения, разбили фруктовый сад.

С начала 90-х годов стали рассекречиваться архивные дела, из которых можно было узнать дату расстрела того или иного репрессированного и место его захоронения. Тогда-то и выявились и настоящее предназначение Бутовского “полигона”, и масштаб произведенных на нем массовых убийств. В настоящее время данные следственных дел обрабатываются с целью составления кратких биографических справок для последующей их публикации в Книге памяти. Эти материалы частично опубликованы в газетах “Вечерняя Москва” и “Православная Мос­­ква”.

В 1995 г. община Храма святых новомучеников и исповедников Российских совместно с Православным Свято-Тихонов­ским богословским институтом и Братством во имя Всемилостивого Спаса издала “Синодик пострадавших за веру и Церковь Христову в Бутово”. Этот Синодик читают и на службах поминовения усопших (особенно — в день Всех святых, в земле Российской просиявших и в праздник Новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви), и келейно. Он содержит 360 имен священнослужителей и мирян, убиенных в Бутово.

Кто погребен в Бутово?

Почти каждый десятый из расстрелянных — православный священник. Преобладают жители Москвы, Подмосковья и окрестных областей, но много жителей и уроженцев других мест страны и иностранцев: немцы, монголы, поляки, американцы, аргентинцы, индусы, афганцы… Много государственных и общественных деятелей, например, Председатель Второй государственной думы Федор Александрович Головин, один из первых русских летчиков Николай Николаевич Данилевский.

Здесь покоятся останки новопрославленного святителя Серафима (Чичагова), митрополита Ленинградского;

архиепископа Можайского Димитрия (Добросердова);

архиепископа Владимирского и Суздальского Николая (Добронравова);

епископа Серпуховского, наместника Чудова монастыря Арсения (Жадановского);

епископа Бежецкого Аркадия (Остальского);

епископа Нижне-Тагильского Никиты (Делекторского).

Но много и простых людей, которых зачастую расстреливали целыми семьями:

пять братьев Макаровых из деревни Гостеевка Хоботовского района Тамбовской области;

семья в семь человек по фамилии Монич из деревни Большие Жабовичи Крупского района Белоруссии;

семья Пресновых — 6 человек — из села Крылатского Кунцевского района Московской области;

девять человек из села Пертова Чучковского района Рязанской области и столько же — из села Пузас той же области.

Здесь расстреливали и 15-летних мальчиков, и 80-летних неграмотных бабушек.

Здесь расстреляли (в октябре, ноябре и декабре 1937 года) трех пожилых братьев-священников: иереев Александра, Василия и Николая Агафонниковых.

Приведем один из тех документов, которые тщательно собирает и изучает Бутовская община. Это обвинительное заключение по делу священника Николая Агафонникова. Все особенности орфографии и пунктуации оригинала сохранены.

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

По собственному делу № 4320
по обвинению АГАФОННИКОВА Николая
Владимировича.

Я, Опер. Уполномоченный Подольского Райотдела УНКВД МО — Мл. Лейтенант Гос. Безопасности — МАКАРОВ, рассмотрев дело на АГАФОННИКОВА Николая Владимировича, 1876 года рождения, служитель культа, благочинный, уроженец с. Лекма, Слободского р-на, Кировской области, перед арестом проживал в с. Ерино, Подольского р-на, М. О., служил священником-благочинным — установил следующее:

АГАФОННИКОВ, будучи враждебно настроен к Сов. власти и имел тесную связь с к/р. настроенной группой лиц — АГАФОННИКОВЫМ А. В., ФИШЕР Е. В. и ПОДУЗОВЫМ В. В. ныне арестованным органами НКВД за к/р. деятельность, совместно с ними организованно проводил а/сов. деятельность среди населения. В Мае м-це 1937 г. АГАФОННИКОВ в беседе с гр-ном ЩЕГЛОВЫМ высказывал ему свои к/р. убеждения о плохой жизни при Сов. власти — говорил:

“Ну, как все также живешь-маешься при Сов. власти, до чего дожили ничего нет, ни хлеба, ни денег нет.”

/из показаний свид. ЩЕГЛОВА л.д. № 5/.

В Феврале м-це 1937 г. по поводу процесса над врагами народа — АГАФОННИКОВ притуплял бдительность над врагами народа — говорил:

“Это не наше дело вмешиваться и обсуждать эти дела, кто, что делает, за это он отвечает, а наше дело сторона.”

/из показаний свид. ЩЕГЛОВА л.д. № 5/.

В Июле м-це 1937 г. АГАФОННИКОВ в группе верующих вел к/р. агитацию против Сов. власти — заявлял:

“Сейчас при Сов. власти все дорого, продукты дорогие, народ живет впроголодь, а у крестьян обирает последнее”.

/из показаний свид. ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВА л.д. № 7/.

Весной 1937 г. АГАФОННИКОВ неоднократно высказывал свои к/р. убеждения среди верующих заявлял:

“Жизнь сейчас при Сов. власти очень тяжела, доходов мало, приходится себе отказывать во всем, даже в питании. Раньше гораздо лучше всем жилось, материально всем были обеспечены, а теперь приходится всем голодать.”

/из показаний свид. САВЕЛЬЕВА л.д. № 9/.

Аналогичную к/р. агитацию со стороны АГАФОННИКОВА подтверждает свидетель ПОДУЗОВ /л.д. № 11-12/.

Будучи допрошен в качестве обвиняемого АГАФОННИКОВ виновным себя не признал, но показал, что в беседе с братом он высказывал ему недовольство Сов. властью, ее взглядами на духовенство.

НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО ОБВИНЯЕТСЯ:

“АГАФОННИКОВ Николай Владимирович, 1876 г. рождения гр-н СССР, русский, уроженец с. Лекма, Слободского р-на, Кировской области, служитель культа, священник-благочинный, в 1923 г. арестовавался органами НКВД и привлекался за к/р. деятельность, был выслан на 2 года из пределов Вятского округа в отдаленные губернии. Состав семьи: жена Нина — 57 л. домохозяйка, дети 4 чел., живут в разделе, сын Герман 36 лет — дирижер, Серафим — 34 г. — певец — работает в Москве, сын Владимир 33 лет — артист-музыкант и Николай 19 лет учится в Москве, перед арестом проживал в с. Ерино, служил священником-благо­чинным.

ПОСТАНОВИЛ:

Следственное дело № 4320 по обвинению АГАФОННИКОВА Николая Владимировича представив на рассмотрение Тройки при Управлении НКВД МО. —

СПРАВКА: АГАФОННИКОВ арестован 16-го Октября 1937 г. и находится в Серпуховской тюрьме.-

Опер. Уполномоченный—

МЛ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОС БЕЗОПАСН. /МАКАРОВ/

Нач. Подольского Райотдела

УНКВД МО—

ЛЕЙТЕНАНТ ГОС БЕЗОПАСНОСТИ: /ЧЕСТНОВ/

СОГЛАСЕН: Нач. IV ОТДЕЛА УГБ

УНКВД МО—

КАПИТАН ГОС БЕЗОПАСНОСТИ: /ПЕРСИЦ/

И по этому невразумительному и малограмотному документу благочинного протоиерея Николая Агафонникова “тройка” приговорила к расстрелу 3 ноября 1937 года. А 5 ноября он был расстрелян.

Таких случаев — десятки тысяч. А если подумать о судьбе упомянутой в заключении матушки Нины, об их четырех сыновьях, — явно незаурядных, талантливых людях, — как сложилась их жизнь? Наверняка им пришлось многое испытать, даже если они и избежали ареста⁵…

На одной из встреч творческой общественности Москвы с членами Бутовской общины был поставлен вопрос: “Как несешь свое честное имя?”. Ведь наше имя — и потому, что включает в себя имя отца и родовое прозвание, и потому, что личное имя дается по меньшей мере с одобрения и согласия родителей, а чаще ими же и выбирается, — связывает нас с миром прошлого, а мы, в свою очередь, передаем его через детей будущему. И знание своего прошлого — это самое главное из всего, что следует передать по наследству. Тем более мы обязаны извлечь это знание из топи лжи, которая стремилась его засосать и уничтожить, из тьмы небытия, которое пытались на него набросить.

Наверное, мы имеем право утверждать, что только христианское поминовение усопших способно смыть горечь переживания национальной катастрофы, что только при нем нет места озлоблению и отчаянию, а есть память, — вечная и светлая. И поэтому община предполагает возможность поминания в Бутово — в специальных местах — и инославных, и иноверцев, и готова предоставить места и для светского почитания усопших.

Разумеется, нет никаких оснований (да и надобности никакой) для того, чтобы причислять всех убитых в Бутово к сонму новомучеников и исповедников. Но нет и сомнений в том, что всякий, здесь похороненный — жертва зла, и что обиходить место его погребения — значит воспрепятствовать тому, чтобы это зло торжествовало победу.

Сказано, что народ, лишенный прошлого, лишен и будущего и недостоин своих предков. А между тем иногда приходится сталкиваться с мертвой пеленой равнодушия. Память прошлого не всем нужна, с ней трудно жить, без нее легче. Жаль, что и молодые христиане истории подчас не знают и не стремятся узнать. Причиной этому (наряду с ограниченным церковным и жизненным опытом) — ослабление в церковном сознании понимания мученичества как победы, как торжества Бога и Христа Его и Церкви над гонителями. Мало кто говорит о мученичестве как о славе. Наоборот, и в среду людей церковных проникает “печально-языческий” взгляд на мученичество: неповинных людей хватают, обрушивают на них клевету, терзают и пытают, а затем убивают — только за их религиозные убеждения, поэтому их очень жалко и все это очень грустно. При таком взгляде гибель сотен тысяч верующих — это просто торжество сатаны, источник скорби, тоски и недоумения, — и не более того. Отсюда или натужный оптимизм, чуждый христианству, (“люди, спите спокойно, это не повторится”, — да еще как повторится в конце времен!), либо страх и отчаяние. И то, и другое — абсолютно несовместимо с церковным сознанием и немыслимо в первые героические века Церкви, когда христиан приходилось строгими прещениями удерживать от самовольного мученичества.

Но есть в этом нежелании знать и еще более темная сторона. Гонители первых веков не видели в преследовании христиан ничего плохого. Более того, в поучение народу устраивали публичные театрализованные казни (тем более что и народ вполне благожелательно относился к убиению людей, говорящих о странном и способных отнять столь вожделенный покой и комфорт благоустройства), пока наконец не поняли, что “поучение” выходит совсем с другим результатом, что тот же самый народ начинает разделять взгляды тех, чью гибель он поначалу приветствовал. А новые гонители прекрасно понимали, что их дела надо прятать — и от всего мира, и от собственного народа. Отсюда — ужасающая скрытность преступлений: тайные “полигоны” типа Бутово (а еще есть Левашево под Санкт-Петербургом, и Куропаты под Минском, и Катынь близ Смоленска, и недавно найденные массовые захоронения в Медвежьегорске, и еще многие места, известные и неизвестные) и пресловутые “десять лет без права переписки”, и бывшие до недавнего времени правилом ложные свидетельства о дате и причине смерти… Но это сокрытие преступлений, неслыханное по масштабам в мировой истории, никогда бы не было столь успешным, если бы оно не опиралось на почти всеобщее нежелание знать. И это сыграло свою роковую роль; справедлив был гнев А. И. Солженицына на мир, который не хотел знать. Но таким образом получается, что те, кто не хотел (и не хочет) знать, становились (и становятся) сообщниками гонителей.

В какой-то мере на таком нынешнем отношении к этой теме сказывается и то, что людям просто трудно воспринимать все это. Усталость, оцепенение и равнодушие, охватившее массы людей после вселенской исторической судороги — естественное следствие происшедшего. “На погосте живучи, всех не оплачешь”, и то, что невозможно охватить “только человеческим” сознанием, предпочитают забыть. Это проявляется и в некоторой вялости церковного почитания новомучеников. Мало у нас икон, скажем, святителей Владимира и Вениамина; в очень хорошей московской иконной лавке продавщица даже, кажется, обиделась, когда автор этих строк спросил у нее икону новопрославленного святителя Серафима. Много ли мы знаем храмов, закладываемых в их честь? Можно ли сравнить такое отношение к мученикам и исповедникам с отношением первохристиан, которые на своем опыте знали и ясно переживали, что их мученики въяве остаются среди них?

Добавим, что хотя слава подвига новых мучеников еще не осознана во всей ее полноте, но, несомненно, в российском Православии XXI века она, даст Бог, будет раскрываться все больше, в том числе и чудесами по вере тех, кто придет после нас.

Возвращаясь к Бутовской общине, дерзнем утверждать, что в нее собираются не только ради того, чтобы быть верными памяти своих предков, своих близких, но и ради того, чтобы быть с ними едиными в молитве, и ради того, чтобы славить Господа, спасающего, просвещающего и освящающего мир и пославшего Русской Церкви в ее, казалось бы, темные времена сонм заступников, а с ними и через них — свет и славу. И недаром упоминавшийся выше Синодик предваряется словами:

Упокой, Господи, души раб Твоих

и их молитвами помилуй нас.

* * *

Община храма Святых новомучеников и исповедников Российских в Бутово ведет работы по сбору и обработке материалов о неотъемлемой части новейшей истории Русской Православной Церкви, — сведений о судьбах ее репрессированного в двадцатом веке духовенства. Всех живых свидетелей, людей старшего поколения, обладателей семейных архивов — пусть даже самых скромных, — а также работников библиотек, архивов и музеев; всех, кто уже ведет эту работу, просят сообщать малоизвестные сведения о жизни Русской Православной Церкви XX века, о ее духовенстве и известных деятелях. Можно обращаться и на кафедру Новейшей истории Русской Православной Церкви Православного Свято-Тихоновского Богословского Института по адресу: 113184, Москва, Новокузнецкая ул. 23б, тел.: 233-22-89.

Адрес общины: 113623, Москва, Бутово, ул. Юбилейная.

Проезд: ст. м. “Южная”, авт. 519 и 249 до ост. “Ново-Никольское”, далее пешком ок. 0,5 км.

Поминовение усопших — каждую субботу.

Автор считает своим долгом выразить самую теплую признательность членам общины, ознакомивших его с ее историей, с ее повседневной жизнью и предоставивших для изучения некоторые ценные документы.