Больше 20 лет назад бельгиец приехал в Россию, остался здесь и стал директором христианского центра. Сегодня «Покровские ворота» — место проведения православных мероприятий (именно тут проходили презентация книг «Епархиальные реформы» архим. Саввы (Тутунова), «Тайна примирения» прот. Алексея Уминского, «Декларация зависимости» Владимира Легойды), а Жан-Франсуа Тири — радушный хозяин. Зачем это нужно бельгийцу?
Фото Анны Гальпериной
Приехал в Россию, когда все мечтали уехать из нее
— Жан-Франсуа, чем вас так привлекла Россия, что вы уже 20 лет здесь живете? Когда вы заинтересовались русской культурой?
— Я начал учить язык в 1985 году, а уже потом познакомился с русской культурой, религиозной традицией. Железный занавес скрывал не только мир от СССР, но и СССР от мира. Я, конечно, знал, что он занимает огромную территорию, и до нас иногда доходили оттуда какие-то новости — умер генеральный секретарь, назначили нового, на параде 9 мая шел снег (это по телевизору показывали). Но о настоящей жизни на этой огромной территории я не имел ни малейшего представления.
Еще я слышал о Достоевском, Пушкине, Чехове, но эти имена мне мало что говорили, тем более, что в школе этих писателей не проходили. В старших классах я пробовал прочесть «Идиота» Достоевского (естественно, по-французски), но сейчас даже не вспомню, какими были впечатления — такой роман сложно понять подростку.
А так как мне всегда хотелось изучать языки, после школы я поступил на переводческий факультет Лувэнского университета, планируя заниматься там испанским. Но мой школьный учитель, к которому я относился как к старшему другу, посоветовал учить русский: «Кто знает, может, СССР когда-нибудь откроет границы, — сказал он. — А на испанском и так полмира разговаривает». И действительно…
Я был не слишком прилежным студентом, предпочитал гулять и развлекаться. В результате вместо четырех лет проучился шесть и закончил университет в 1991 году. Тогда как раз появилась возможность приехать в Россию не туристом, а получить разрешение на работу. Я рассказал знакомым из итальянского фонда «Христианская Россия», что хотел бы поработать в России, улучшить свой русский, и спросил, не могут ли они мне помочь.
Они связались с католическим священником в Новосибирске, который ответил, что в педагогическом институте, где он уже бывал с лекциями, ищут преподавателя. Так в 1991 году я оказался в Новосибирске, о существовании которого до того момента не подозревал. Год преподавал английский, французский, прочел курс нравственности, хотя, скорее, это был рассказ о наших традициях.
— Не хотелось сбежать раньше времени?
— Мне предрекали, что я не продержусь там больше двух недель. И, действительно, в то время все стремились сбежать оттуда: кто в алкоголь, кто за рубеж, а кто-то с иностранным мужем. Год был тяжелым (приходилось выстаивать очереди за молоком, за хлебом), но одновременно наполненным радостными открытиями. В первую очередь я открыл для себя удивительных людей. Они сами едва выживали, но делились последним.
Многие преподаватели отдавали мне свои талоны (в начале девяностых почти вся еда продавалась по специальным карточкам-талонам), чтобы я мог купить масло, яйца — как приезжему, да еще иностранцу, мне талоны не полагались. Такой человечности я у себя на Западе не видел. Это примиряло с трудностями.
А к чему-то я сам старался относиться с юмором. Пединститут, где я преподавал, находился за городом, и добираться туда приходилось в битком набитом автобусе. Однажды зимой автобус на полпути сломался, и всем пришлось выйти на мороз. Никогда этого не забуду! Когда такие вещи происходят, одни злятся, другие радуются — от человека зависит его восприятие реальности. Я обрадовался возможности с кем-то познакомиться, поговорить, а саму историю тогда воспринял и до сих пор вспоминаю как захватывающее приключение.
Жан-Франсуа Тири и протоиерей Алексий Уминский
Не хотите жениться на девушке из Новосибирска?
— А студенты чем больше всего запомнились? Какое впечатление они на вас произвели?
— Хорошее. Если у меня и были какие-то предубеждения против России, они исчезли на первом же занятии. Заходим с деканом в аудиторию, он представляет меня студентам и уходит. Я в двух словах рассказываю о себе и спрашиваю, есть ли вопросы.
Девушка за первой партой поднимает руку и спрашивает: «Вы женаты?». «Нет, не женат, — отвечаю. — Есть ли еще вопросы?». Она снова поднимает руку и спрашивает: «А вы не хотите жениться?». «Вы знаете, мне 23 года. Обычно у нас гораздо позже женятся. Есть другие вопросы?». Она третий раз поднимает руку и говорит: «А вы не хотите жениться на девушке из Новосибирска?». «Девушка, я прилетел вчера вечером, давайте немножко подождем?!».
Эту историю я всегда рассказываю, когда речь заходит о моей жизни в Новосибирске, потому что она очень показательна: многие студенты относились к учебе еще легкомысленней, чем я на младших курсах. Правда, в отличие от меня, они не развлекались — в то время почти всем им приходилось подрабатывать, чтобы выжить. Им действительно не до учебы было. Но их искренность, раскованность подкупали.
— Религией они не интересовались?
— По-моему, не особо. Им было интересно со мной как с иностранцем, но глубокие темы мало кого волновали. Вот с некоторыми преподавателями (как правило, немолодыми, от сорока и старше) мы обсуждали действительно серьезные вопросы, в том числе говорили, спорили о религии. Они задумывались о смысле жизни.
Но главное, что я сам тогда понял — жить стоит только ради Христа! Умом я, может быть, начал это осознавать еще дома, но именно в Новосибирске, благодаря тяжелым, совсем непривычным для меня бытовым условиям пришло и сердечное понимание. В то время как все мечтали оттуда уехать, я мечтал остаться.
— Интересно, а родителям подробно писали о российской жизни?
— У меня был договор с одной бельгийской газетой, и раз в месяц я посылал туда статьи о своей жизни в Новосибирске. Потом братья рассказали, что отец плакал, читая эти статьи: «Куда мой сын поехал, что он там делает?». (Мамы уже не было в живых — она умерла в 1988 году). Но я без преувеличения считаю тот год в Новосибирске лучшим в своей жизни. У меня там остались друзья, с которыми мы с удовольствием встречаемся и сегодня.
— Удалось ли вам тогда поездить по Сибири или вы весь год просидели безвылазно в Новосибирске?
— Однажды я съездил в Прокопьевск — мою однокурсницу туда распределили, и я навестил ее. А путешествовать тогда некогда было. Потом, когда я вернулся в Россию, побывал в Кемерово, на Алтае, в Южно-Сахалинске. Добрался и до Дальнего Востока — там конференции проходили. Алтайская природа поразила меня: дикая, но красивая!
Как русский генерал бельгийского рядового выручил
— Уезжая, думали ли вы, что скоро опять приедете в Россию, и уже не на год, а надолго?
— Я хотел работать здесь. Может, и сразу остался бы, но надо было отслужить в армии, я и так отсрочку брал, чтобы стажироваться в Новосибирске. Вернувшись в Бельгию, год служил переводчиком в штабе. Тоже было замечательное время! Как раз тогда НАТО и Организация Варшавского договора подписали договор о разоружении, поэтому бельгийцы уничтожали свои танки, русские — свои. Я преподавал в штаб-квартире бельгийским офицерам русский язык, кроме того, мы составляли словарь тактических терминов. Мы были с военной делегацией в Петергофе, Житомире (потом российская делегация приезжала в Бельгию с ответным визитом).
Помню, как мы летели в Петербург через Москву, и в перерыве между рейсами в Шереметьево-1 русский генерал угощал нашего полковника. Выпили, закусили, а когда сели в самолет (в Петербург летели уже на военном самолете), я с ужасом понял, что забыл в аэропорту сигареты, зажигалку и, главное, берет.
Когда сказал об этом полковнику, он меня, рядового, просто убил взглядом. Генерал спросил, что случилось, я ему сказал по-русски. «Ничего страшного. Какого цвета ваш берет?», — спросил он. «Коричневого», — отвечаю. В Петербурге прямо к трапу самолета мне подносят русский коричневый берет. И все время натовской инспекции — три дня она длилась — я в нем проходил. На обратном пути в Шереметьево мне вернули сигареты, зажигалку и мой коричневый берет.
Возвращение в Россию
Вскоре после армии фонд «Христианская Россия» предложил мне поехать в Москву, чтобы открыть здесь их издательство и центр распространения христианской литературы. Мы хотели поддержать возрождающуюся в России Католическую Церковь и помочь католикам и православным понять друг друга.
Фото Анны Гальпериной
С пятидесятых годов в брюссельском издательстве «Жизнь с Богом» и в фонде «Христианская Россия», основанном отцом Романо Скальфи, под Миланом издавали христианскую литературу на русском языке: в советское время преимущественно для русских эмигрантов, потом стали посылать книги и в Россию.
Конечно, это было не только неприбыльно, но даже и убыточно. После 1989 года стало понятно, что книги надо издавать в России, благо религиозная литература там перестала быть под запретом. В 1993 году фонды «Христианская Россия» и «Помощь Церкви в нужде» при благотворительной организации «Каритас» совместно открыли в Москве издательство «Духовная библиотека». Мы тогда распространяли книги, делали презентации, в том числе и в других городах. Но редко и нерегулярно.
В таком режиме проработали 10 лет, после чего решили открыть собственный книжный магазин. Ну, а когда нашли помещение на Покровке, поняли, что здесь можно и культурно-просветительские вечера устраивать. Так в 2004 году мы открыли Культурный центр «Покровские ворота», который стал площадкой для диалога Церкви и общества и христиан разных конфессий. Отношения между католиками и православными в то время были очень непростые. Надеюсь, что встречи в «Покровских воротах» способствовали и способствуют их улучшению, большему пониманию друг друга.
— Вы сказали, что фонд «Христианская Россия» находится под Миланом. Это не оговорка? И чем сегодня занимается фонд?
— Фонд действительно находится в Италии. И это почти чудо, что там захотели познакомиться с русской духовной традицией. Так случилось, что однажды священник из города Тренто — отец Романо Скальфи — присутствовал на литургии восточного обряда и, буквально влюбившись в нее, стал изучать службу. И тогда он обнаружил богатейшую духовную жизнь христиан в России, узнал, что она не прервалась после революции.
Он выучил русский язык и стал читать советские газеты. И через некоторые слова выражения, такие, как «обнаружен мракобес» в таком-то городе, он понял, что в России еще есть христиане, и решил сосредоточить свою помощь им на двух вещах: во-первых, посылать им Библию и другие книги, а, во-вторых, открыть людям на Западе, что в России живо христианство. Он начал издавать журнал (сейчас он называется «Новая Европа»), в котором публиковал свидетельства христиан из Советского Союза. Это казалось настолько неправдоподобным, что отца Романо даже обвиняли в том, что он сам придумывает эти истории.
Кроме того, фонд стал переводить и переводит до сих пор на итальянский книги о Православной Церкви. Так была издана целая серия книг-биографий мучеников, много русских богословов, в частности, Бердяев, Соловьев. Также была переведена книга протоиерея Николая Балашова о Сергее Фуделе, история Соловков…
Сейчас «Христианская Россия» имеют отличную библиотеку, в которую студенты Милана приезжают, чтобы работать над своими дипломами. Библиотека постоянно обновляется. При фонде существует школа иконописи и хор, поющий византийскую литургию, который ездит по всей Италии.
— Мы не договорили о «Покровских воротах». Как развивался центр и чем он занимается сегодня?
— Когда мы только начинали, не слишком хорошо себе представляли, как будет развиваться наш культурный центр. Сегодня отношения между нашими Церквами изменились, большинство осознало, что христиане стоят перед общими проблемами и вызовами, и мы можем и даже должны сотрудничать, например, на основе христианских ценностей.
Не прекращается работа по превращению центра в площадку, где могут выступать думающие люди. Поэтому мы постоянно знакомимся с новыми людьми и открываем для себя новые направления работы. Так, в последние годы мы познакомились с сотрудниками «Журнала Московской Патриархии» и узнали об их новом проекте «Храмоздатель», после чего в центре прошло несколько встреч, посвященных современной христианской архитектуре.
Внимательно следим за социальными изменениями в России. Сегодня общество горячо обсуждает закон о сиротах, и мы не остались в стороне. Конечно, такие вещи невозможно было планировать 8 лет тому назад.
В мои обязанности входит все: от работы грузчика до ведущего богословских вечеров. Честно говоря, я в обоих случаях не чувствую себя на своем месте. Но, конечно, в первую очередь, я связываюсь с авторами, с выступающими. Вместе с группой сотрудников-единомышленников продумываю темы для новых встреч, планирую, кого надо пригласить, и распространяю информацию о наших вечерах. Еще приходится заниматься поиском финансирования для нашей культурной деятельности, поскольку на многие вечера у нас вход бесплатный.
Но главное для меня — работа с людьми. Однажды у меня была запланирована встреча с моей знакомой — нам надо было обсудить некоторые вопросы. Но неожиданно ко мне подошел незнакомый человек и спросил, можно ли поговорить. У меня было не так много времени — планы были совсем другие, но я не мог отказать.
«Я бы хотел понять, чем занимается ваш центр», — сказал он. И я остался с ним говорить. Оказалось, что это православный священник, который живет неподалеку. Тогда я понял одну очень важную вещь: можно приглашать духовных людей, организовывать самые интересные вечера, но если я не буду вовлечен в них лично, они превратятся в ничто. Мы не просто организаторы культурных вечеров, мы должны сами встречаться с людьми. Потому что самое ценное — это личная встреча.
Уход из Церкви и возвращение
— Вы с детства были верующим?
— Я рос в традиционной католической семье. По воскресеньям и большим праздникам мы ходили на мессу. Но, видимо, родители не смогли объяснить мне глубинный смысл католической традиции, и лет в 16, не поняв связи между верой и жизнью, я перестал ходить в церковь. Вера не могла ответить на вопросы, которые мне задавала жизнь.
Потом уже, вернувшись в Церковь, я осознал, какими прекрасными христианами были мои родители. Произошло мое возвращение во время учебы в университете благодаря общине «Общение и освобождение», в которую я попал случайно. Однокурсница, с которой дружил, пригласила меня на встречу общины, и я пошел за компанию. Трудно передать впечатления от той встречи, но я вдруг почувствовал, что вера не оторвана от жизни, она и есть сама жизнь. Не помню, что именно тогда они читали и обсуждали… Что-то о разуме. Я слушал, что говорили другие, и каждое слово было созвучно моему мироощущению, я находил ответы на волнующие меня вопросы. Узнав, что я запустил учебу, мне сразу предложили помощь, и действительно помогли — занимались со мной дополнительно.
После первой же встречи снова стал ходить на мессу каждое воскресенье, только уже не потому, что так принято — это была внутренняя потребность. Через общину я и познакомился с «Христианской Россией», издававшей на итальянском языке русских философов и богословов. Так я начал узнавать о российской культурной и религиозной традиции.
Директор центра «Духовная библиотека на Покровке» Жан-Франсуа Тири. Фото Анны Гальпериной
Большинство недоразумений и конфликтов возникает из-за того, что мы не знаем другие традиции. В России часто говорят «мы христиане, а они католики», а у нас на Западе «мы христиане, а они православные». Сейчас мне смешно это слышать, но лет до двадцати я и сам так думал. И если бы я не занимался русским языком и не попал в Россию, возможно, до сих пор ничего не знал бы о православии.
Православие и католичество: общее и различия
— Теперь, когда узнали, что общего находите в двух традициях и чем они, на ваш взгляд, отличаются друг от друга?
— Есть, конечно, различия. И они могут разделять людей, но могут и обогащать — все зависит от нашего отношения к ним. Несколько лет назад я подружился с одним священником, часто бывал у него на службе, и православная литургия укрепила мое осознание богослужения.
Дело в том, что наши мессы очень рационалистичны, последовательны и понятны. Первая часть — готовимся к литургии, вторая — литургия слова, третья — евхаристическая литургия, потом причастие и заключительное благословение. Всего одна молитва верных (похожая на ектению). Заучить ход службы очень просто, но у этой заученности есть побочный эффект — когда «все знаешь», кажется, будто сам «владеешь» литургией.
Для меня было важно даже то, что православная литургия дольше — появляется больше времени, чтобы пообщаться с Богом наедине. Конечно, многого из того, что происходит, я не понимаю, так что мне приходится прикладывать усилия, чтобы вникнуть в смысл. Но сложная структура литургии, храмовое пространство, иконостас, отделяющий от нас алтарь, — все это помогло мне заново увидеть мессу. В принципе на мессе происходит то же самое, но, воспринимая упрощенно, я могу умалять ее значение. Участвуя в православной литургии, я возвращался в ту глубину своей традиции, которую отчасти потерял.
Почти во всех католических храмах есть православные иконы, но, увы, зачастую мы не задумываемся об их духовном смысле, воспринимая как картины. На мой взгляд, в православии относятся к иконе благоговейнее, чем у нас.
Елена Черкасова и Жан-Франсуа Тири. Фото Юлии Маковейчук
— Есть православные святые, которые вам особенно дороги?
— Конечно, больше всего меня потрясают новомученики и исповедники Российские. Когда у нас в центре проходил вечер памяти митрополита Серафима (Чичагова), меня потряс рассказ о его расстреле. Он лежал больной, не мог встать, тогда его вынесли и расстреляли. Очень многие в ХХ веке в России отдали свою жизнь за Христа.
— А католические?
— Уже когда я жил в России, сюда привозили мощи святой Терезы. После этого я прочитал о ней, узнал много нового, и это стало основой для глубоких внутренних переживаний. Еще мне очень близки святые первых веков. Они напоминают, что Церковь изначально была единой, что двух Церквей быть не может. То, что произошло разделение и сегодня есть разные Церкви — большой соблазн для мира.
На выставке картин Елены Черкасовой
Для католиков главный праздник — Пасха
— В российской православной публицистике чуть ли не как аксиома утверждается, что на Западе, в отличие от России, главный праздник не Пасха, а Рождество. Насколько это соответствует действительности?
— Отчасти это правда. Помню, когда мне было 12 лет, наша преподавательница религии спросила у класса, какой главный праздник в Церкви — Пасха или Рождество? Класс разделился примерно поровну: одна половина ответила, что Рождество, а вторая, что Пасха. Я утверждал, что Рождество, так как если бы Христос не родился, Он не мог бы и умереть. Такой рационалистический подход!
Но осознанно вернувшись в Церковь, я понял, что для всех католиков главный праздник — Пасха. Вокруг Пасхи строится вся литургическая жизнь. К ней готовимся мы 40 дней, а к Рождеству — только четыре недели. И службы пасхальные, начиная с четверга, торжественнее. А главное — Своим Воскресением Христос основал христианство. Несомненно, в Католической Церкви, как и в Православной, Пасха — главный праздник.
Но нецерковные и малоцерковные люди больше любят Рождество: зимние каникулы, новый год, подарки, веселье. Пасха для них сложнее. Воскресению предшествует Смерть, в Страстные дни не до веселья, христиане сопереживают Христу — не все хотят задумываться об этом. В западном мире действительно главный праздник Рождество. Но около Церкви, а не в ней самой.
Кризис и возрождение — параллельные процессы
— Какой вам видится религиозная ситуация на Западе и в России?
— Обобщать всегда сложно. И все же нельзя не заметить, что общество на Западе стало враждебнее относиться к христианству. Что оно пытается вытеснить религию в сферу личных переживаний, запретить публичные проявления: колокола, процессии. Если в моем детстве в нашем приходе было около ста прихожан (то есть половина жителей деревни ходила на мессу каждое воскресенье), сегодня — человек 20. Население не уменьшилось, но все больше людей перестает соблюдать традицию.
Жан-Франсуа Тири и Владимир Легойда
Мир стал глобальнее даже в деревне: у всех есть телевизор, интернет, дети учатся в городах. И теперь религиозные традиции соблюдают только те, кто их глубоко осознает. Оказалось, что таких людей немного — большинство ходило в церковь по инерции, просто потому, что так принято. А людям надо открывать смысл и красоту веры. Увы, мало кто делал эту работу.
Например, у нас в храме был очень хороший священник, строгий, аскетичный, он и в моей школе преподавал (я в католической школе учился), но вне церкви и школы он с людьми почти не общался, только если дом кому-то освятить надо. Даже на свадьбах из вежливости чуть-чуть сидел и быстро уходил. О том, что возможна приходская жизнь, кружки при храме, чтение, я даже не подозревал. И я думаю, что так было в большинстве приходов.
Сейчас, кстати, в нашем деревенском храме замечательный настоятель. Из Африки. Представляете, маленькая бельгийская деревня, и там чернокожий священник! Когда его только назначили, у прихожан был легкий шок, но он — молодец, стал общаться с людьми не только во время службы. И его полюбили. К сожалению, до него было время массового ухода людей из Церкви, и традиция передачи веры нарушилась.
Но вот что удивительно! В ХХ веке бельгийцы активно занимались миссионерством, бельгийские миссионеры проповедовали христианство в Африке. Получается, что мы пожинаем добрые плоды посеянных тогда зерен. В Европе священников не хватает, но дети и внуки тех, кого мы привели ко Христу, теперь приезжают в Европу, чтобы поддержать там христианство.
— Значит, Запад действительно переживает духовный кризис?
— Да. Отчасти это так, но одновременно, я вижу и признаки его духовного возрождения. Думаю, лет через 200–300 историки оценят нашу эпоху как переломную в духовном плане. Начну с проблем. Общество (в массе своей) отошло от Церкви. Немало католических организаций, оставаясь религиозными по статусу, по сути делают то, что противоречит духу христианства. Например, Лувэнский университет, в котором я учился, является одним из старейших католических университетов Европы, но именно там проводились первые в мире испытания на эмбрионах, идущие вразрез с доктриной Католической Церкви.
Есть спорные моменты и в деятельности католических благотворительных организаций: они делают очень много добра, но не в этом миссия Церкви. Нельзя сделать всех счастливыми, сытыми, здоровыми. Миссия Церкви — свидетельствовать о Христе.
— А разве помощь ближнему — не свидетельство? В притче о Страшном суде, которую в православных храмах читают за неделю до Великого поста, Христос как раз говорит, что тот, кто накормил голодного, сделал это Ему.
— Безусловно. Я, наверное, не совсем удачно сформулировал свою мысль. Помогать людям по возможности нужно, но когда мы забываем, что делаем это ради Христа, происходит подмена понятий. А сегодня очень часто забываем. Или просто «передаем эстафету» людям, живущим без Христа.
Так случилось, когда христиане построили больницу для бедных в Африке. Но они не рассчитали своих сил, и вскоре им пришлось передать больницу светской благотворительной организации. Необходимую медицинскую помощь там оказывали, но, одновременно, врачи этой больницы стали делать аборты. Доброе дело, начинавшееся внутри Церкви и ради Христа, потеряв свой источник, перестало быть добрым. Так что если христиане берутся помогать нуждающимся, надо доводить дело до конца и всегда помнить, ради Кого оно делается.
С другой стороны, создаются новые общины, движения (некоторые из них родились до Второго Ватиканского Собора, другие после), которые привносят новый дух, как во времена святого Бенедикта, становятся закваской в этом мире. Это ли не признак возрождения христианства? Христиане по-прежнему в меньшинстве, но кто сказал, что малое стадо хуже, чем господствующая Церковь? Надо делать выводы из истории. История показала, что идеологическое господство Церкви отталкивает людей от веры, а не помогает им узнать Христа. Пока мы — малое стадо. Станет ли нас больше, зависит во многом и от того, сумеем ли мы наладить диалог с обществом и отстоять в этом диалоге истину.
Вижу возрождение России
— Это относится и к России?
— Да, но у вас Церковь долго была загнана в церковную ограду, и только с девяностых годов она стала участвовать в общественной жизни. Участвовать активно, делая много добрых дел, помогая сиротам, стараясь говорить с обществом и даже с политиками о вечных ценностях. В России очень быстро возрождается церковная жизнь, восстанавливаются храмы, издаются книги, открываются семинарии, институты, богословские факультеты. И это замечательно.
Надо сказать, что до недавнего времени я не замечал в России таких антицерковных настроений, как на Западе. К сожалению, в последний год появилась небольшая группа людей, относящихся к Церкви враждебно. Мне жаль, что такое случилось, но я бы не стал утверждать, что в их появлении виновато только общество или только Церковь.
— Верите ли вы в возрождение России?
— Я вижу это возрождение. Но мне кажется, что свобода, которая была дана в девяностые годы, не всеми и не всегда используются ответственно. И здесь огромное поле для работы Церкви. Христиане свободнее, чем кто-либо, и мы должны помочь людям осознать свою свободу и использовать ее для благих дел.
Футбольный турнир с участием команд журнала «Фома», журнала «Нескучный сад» — службы «Милосердие», культурного центра «Покровские ворота» и комнады «ДДТ» («Дети духовенства и товарищи»). Фото Николая Шешина
Любимые места, книги, увлечения
— Какие российские города, кроме Москвы, вам нравятся?
— Москва мне как раз не очень нравится — слишком большой город. Я больше люблю Новосибирск. А последние годы летом мы с друзьями ездили по Северу: Новгород, Псков, Вологда. Ходили по монастырям, знакомились с их духовной жизнью. Это было прекрасно. И природа на Севере потрясающая: леса, озера.
Мне очень понравился Южно-Сахалинск. Я там был зимой. Снег, горы — красота! Очень хочу побывать на юге: в Пятигорске, в Минводах, в Крыму. Надеюсь, что увижу когда-нибудь эти места.
— А в мире есть у вас любимые места?
— Мне понравилось везде, где я побывал, но, наверное, самый любимый город — Рим. Куда ни глянешь, всюду видишь многовековую традицию, которую можно изучать и изучать. Прекрасный город! А любимая страна, скорее всего, Армения. Я там был только как турист, но история этого народа, его культура, его трагедия меня потрясли.
— Андрея Битова тоже, и он еще в шестидесятые годы написал замечательную книгу «Уроки Армении». Вы ее не читали?
— Когда я приготовился к путешествию по Армении, мне подарили книгу Битова. Но до отъезда так и не успел ее прочесть, поэтому взял с собой и открыл уже там. И у меня неожиданно получилось соединение того, что я видел и что читал. Жизнь проходила будто в двух измерениях, которые вдруг соединились: читаешь какую-то главу, пока едешь в автобусе, останавливаешься, выходишь из него, а вокруг все так, как описано в книге… Поникшие гвоздики возле дороги, атмосфера, еда, радость… Но — главное — люди! Они оказались именно такими, какими я их представлял, читая Битова.
— Интересно, помните ли вы, какую первую русскую книгу прочитали в подлиннике? Что больше всего любите в русской литературе, музыке?
— Первую книгу прекрасно помню — это «Дама с собачкой» Чехова. Она легко читается. Потом любимым писателем стал Достоевский. Диплом я защищал по роману Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». На будущий год исполняется 50 лет со дня написания романа, и я планирую провести конференцию по творчеству Гроссмана в «Покровских воротах».
Из современников прочитал Бориса Акунина. Мне интересен его литературный эксперимент. Читал также романы гостей нашего Центра: Александра Архангельского, Ксении Лученко, Анны Даниловой, Людмилы Улицкой. Мне нравится, как пишет Улицкая, и то, что она поднимает серьезные вопросы. И, конечно, разную богословскую и философскую литературу: Александра Шмемана, Алексея Уминского, Владислава Свешникова, Александра Меня, Ивана Киреевского…
А в общине «Общение и освобождение» мы постоянно слушали русские народные песни. Даже в Италии. Основатель общины, отец Луиджи Джуссани, говорил, что в этих песнях лучше всего выражен дух русского народа, в том числе и его религиозность. Я полюбил их на всю жизнь.
Слушал записи пианистки Марии Юдиной, потом прочитал о ней. Удивительная была женщина, настоящая христианка, бескомпромиссная. И играла, конечно, потрясающе. Я буквально влюбился в нее. А недавно открыл для себя Шостаковича — такая трагическая музыка!
— А хобби у вас есть?
— В детстве я занимался музыкой и до сих пор иногда играю на флейте. А вообще я всегда любил спорт, в России пристрастился к бадминтону, раз в неделю ездил на корт, но уже полгода не могу выбраться — совсем нет времени. Когда есть возможность, хожу в театр. Последний раз был в театре Вахтангова, смотрел комедию «За двумя зайцами» по Островскому.
— Не удивляются ли ваши западные друзья и родственники, что вы живете в России?
— Удивляются, но они видят, что мне здесь нравится. Отец всегда переживал, что я далеко, но говорил: «Я хочу, чтобы ты был счастлив. Если это твой путь, если так ты можешь себя реализовать, я рад». Вот это христианский подход! Он не раз приезжал ко мне в Россию, братья и сестра тоже. Теперь им сложнее — у всех маленькие дети. Отец, к сожалению, в сентябре умер, так что теперь нам придется продать родительский дом. Мне жаль — с ним многое связано, там прошло наше детство. Но ничего не поделаешь — мы разъехались по разным городам и странам. Я в России живу, сестра во Франции…
— А вы бы хотели остаться в России навсегда?
— Да. Здесь я как дома. Но на все воля Божья.
Жан-Франсуа Тири родился в 1967 году в Бельгии. В 1991 закончил Институт Марии-Хапс в Лувэнском католическом университете по специальности «Международные отношения: переводчик с русского и английского языков». В 1991—1992 гг. стажировался в Новосибирске, потом год служил в штаб-квартире Бельгийских вооруженных сил. С 1993 года в Москве.
Работал в издательстве «Духовная библиотека», позже — в культурном центре «Покровские ворота». С 2002 г. преподает в Институте Теологии им. свв. Мефодия и Кирилла Белорусского государственного университета. Член православно-католической рабочей группы, созданной Патриархом Алексием II и кардиналом Вальтером Каспером для рассмотрения проблем в отношениях между Русской Православной и Римско-Католической Церквами в России.
Беседовал Леонид Виноградов
Читайте также:
«Матушки» Ксении Лученко: человек — семья — Церковь (+ФОТОрепортаж)
ОКНА в современное искусство (+ ФОТО выставки)
Елена Черкасова: Рождество и другие рисунки