Жемчужное ожерелье

По повести Н.С. Лескова «Жемчужное ожерелье»

«Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божьими нарекутся».
(Мф. 5, 9)

«Не будь побежден злом, а побеждай зло добром».
(Рим. 12, 21)

  В повести «Жемчужное ожерелье» Н. Лесков показал, как общение с высоконравственным человеком может просветить совесть другого человека, подверженного страстям.

Лесков не называет по именам двух братьев, поэтому мы назовем старшего Борисом, а младшего — Глебом.

Однажды при первой новогодней встрече Глеб объявил, что прибыл издалека к брату не без цели, а с просьбой помочь ему жениться. Борис принял было это за шутку. Но Глеб сказал серьезно: «Спаси меня от невыразимой скуки одиночества! Опостылела мне холостая жизнь, хочу сидеть вечером с дорогой женой!»

Борис стал приводить веские доводы, что женитьба-дело серьезное и в короткий срок его решить нельзя. «Надо иметь в виду хорошую девушку, которая пришлась бы тебе по сердцу, и чтобы ты ей также». Брат ответил: «Времени две недели довольно. Вы меня сосватайте, а на Крещение мы обвенчаемся».

Борис был уже давно женат, поэтому он остался при своем мнении и ушел на службу, оставив брата со своей женой.

Но каково же было его удивление, когда, вернувшись вечером, он увидел, что задуманное дело уже созревает. Между мужем и женою произошел следующий разговор.

— У нас была Машенька Васильева, просила меня съездить с нею выбрать ей платье, и пока я одевалась, они (то есть брат твой и эта девица) посидели за чаем, и брат говорит: «Вот прекрасная девушка! Что там еще много выбирать — жените меня на ней!»

Борис ответил жене:

— Теперь я вижу, что брат в самом деле одурел.

— Нет, позволь,- отвечает жена,- отчего же это непременно «одурел»? Зачем же отрицать то, что ты сам всегда уважал?

— Что это такое я уважал?

— Безотчетные симпатии, влечения сердца.

— Ну,- говорит,- матушка, меня на это не подденешь. Все это хорошо вовремя и кстати, хорошо, когда эти влечения вытекают из чего-нибудь ясно сознанного, из признания видимых превосходств души и сердца, а это — что такое… в одну минуту увидел и готов обрешетиться на всю жизнь.

— Да, а ты что же имеешь против Машеньки? Она именно такая и есть, как ты говоришь,- девушка ясного ума, благородного характера и прекрасного и верного сердца. Притом и он ей очень понравился.

— Как! — воскликнул муж.- Так это ты уж и с ее стороны успела заручиться признанием?

— Признание,- отвечает,- не признание, а разве это не видно? Любовь ведь — это по нашему женскому ведомству, мы ее замечаем и видим в самом зародыше.

— Вы,- говорит,- все очень противные свахи: вам бы только кого-нибудь женить, а там, что из этого выйдет — это до вас не касается. Побойся последствий твоего легкомыслия.

— А я ничего,- говорит жена,- не боюсь, потому что я их обоих знаю, и знаю, что брат твой — прекрасный человек и Маша — премилая девушка, и они как дали слово заботиться о счастье друг друга, так это и исполнят.

— Как! — закричал Борис, себя не помня.- Они уже и слово друг другу дали?

— Да,- отвечает жена,- это было пока иносказательно, но понятно. Их вкусы и стремления сходятся, и я вечером поеду с твоим братом к ним,- он, наверное, понравится старикам, и потом…

— Что же, что потом?

— Потом — пускай как знают; ты только не мешайся.

— Хорошо,- говорит,- хорошо, очень рад в подобную глупость не мешаться.

— Глупости никакой не будет.

— Прекрасно.

— А будет все очень хорошо: они будут счастливы!

— Очень рад! Только не мешает,- говорит,- моему братцу и тебе знать и помнить, что отец Машеньки всем известный богатый сквалыжник.

— Что же из этого? Я этого, к сожалению, и не могу оспаривать, но это нимало не мешает Машеньке быть прекрасной девушкой, из которой выйдет прекрасная жена.

— Я совсем не о том говорю. Машенька действительно превосходная девушка, а отец ее, выдавая замуж двух старших ее сестер, обоих зятьев обманул и ничего не дал,- и Маше ничего не даст.

— Почем это знать? Он ее больше всех любит.

— Ну, матушка, держи карман шире: знаем мы, что такое их «особенная любовь» к девушке, которая на выходе. Всех обманет! Да ему и не обмануть нельзя — он на том стоит, и состоянию-то своему, говорят, тем начало положил, что деньги в большой рост под залоги давал. У такого-то человека вы захотели любви и великодушия доискаться. А я вам скажу, что первые его два зятя оба сами пройды, и если он их надул и они теперь все во вражде с ним, то уж моего братца, который с детства страдал самой утрированной деликатностью, он и подавно оставит на бобах.

— То есть как это на бобах?

— Да разве ты не знаешь, что такое значит «оставить на бобах»? Ничего не даст Машеньке,- вот и вся недолга.

— Ах, вот это-то!

— Ну, конечно.

В следующие дни, когда Борис встречался с женой, их спор продолжался. Жена была уверена, что ее сватовство будет удачно и молодые будут счастливы. Она считала, что если есть горячая любовь, то «осмотрительного и рассудительного дела никогда не бывает», что долгое изучение характеров друг друга бесполезно. Жена говорила: «Вы думаете, что влюбившись в женщину, вы на нее смотрите с рассуждением, а на самом деле вы только глазеете с воображением. Полно думать, худо не вышло, переодевайся скорее и поедем к Машеньке: мы сегодня у нее встречаем Рождество».

Дни бежали. Влюбленные встречались то у брата жениха, то у родителей невесты.

Приводим рассказ Бориса.

— Машенькин отец о приданом молчал, но зато сделал дочери престранный и совершенно непозволительный и зловещий подарок. Он сам надел на нее при всех за ужином богатое жемчужное ожерелье. Мы, мужчины, взглянув на эту вещь, даже подумали очень хорошо.

— Жемчуг крупный, окатистый и чрезвычайно живой.

Словом сказать — мы, грубые мужчины, все находили отцовский подарок Машеньке прекрасным, и нам понравилось также и слово, произнесенное стариком при подачке ожерелья. Отец Машеньки, подав ей эту драгоценность, сказал: «Вот тебе, доченька, штучка с наговором: ее никогда ни тля не истлит, ни вор не украдет, а если и украдет, то не обрадуется. Это — вечное».

Но у женщин ведь на все свои точки зрения, и Машенька, получив ожерелье, заплакала, а жена моя не выдержала и, улучив удобную минуту, даже сделала Николаю Ивановичу у окна выговор, который он по праву родства выслушал. Выговор ему за подарок жемчуга следовал потому, что жемчуг знаменует и предвещает слезы. А потому жемчуг никогда для новогодних подарков не употребляется.

Николай Иванович, впрочем, ловко отшутился.

— Это,- говорит,- во-первых, пустые предрассудки. Но ты, мое дитя, не плачь и выбрось из головы, что мой жемчуг приносит слезы. Это не такой. Я тебе на другой день твоей свадьбы открою тайну этого жемчуга, и ты увидишь, что тебе никаких предрассудков бояться нечего…

Так это и успокоилось, и брата с Машенькой после Крещенья обвенчали, а на следующий день мы с женою поехали навестить молодых.

Мы застали молодых вставших и в необыкновенно веселом расположении духа. Брат сам открыл нам двери помещения, взятого им для себя, ко дню свадьбы, в гостинице, встретил нас, весь сияя и покатываясь со смеху.

Мне это напомнило один старый роман, где новобрачный сошел с ума от счастья, и я это брату заметил, а он отвечает:

— А что ты думаешь, ведь со мною в самом деле произошел такой случай, что возможно своему уму не верить. Семейная жизнь моя, начавшаяся сегодняшним днем, принесла мне не только ожиданные радости от моей милой жены, но также неожиданное благополучие от тестя.

— Что же такое еще с тобою случилось?

— А вот входите, я вам расскажу. Жена мне шепчет:

— Верно, старый негодяй их надул. Я отвечаю:

— Это не мое дело.

Входим, а брат подает нам открытое письмо, полученное на их имя рано по городской почте, и в письме читаем следующее:

«Предрассудок насчет жемчуга ничем вам угрожать не может: этот жемчуг фальшивый».

Жена моя так и села.

— Вот,- говорит,- негодяй!

Но брат ей показал в ту сторону, где Машенька делала в спальне свой туалет, и сказал:

— Ты не права: старик поступил очень честно. Я получил это письмо, прочел его и рассмеялся… Что же мне тут печального? Я ведь приданого не искал и не просил, я искал одну жену, стало быть, мне никакого огорчения в том нет, что жемчуг в ожерелье не настоящий, а фальшивый. Пусть это ожерелье стоит не тридцать тысяч, а просто триста рублей,- не все ли равно для меня, лишь бы жена моя была счастлива… Одно только меня озабочивало, как это сообщить Маше? Над этим я задумался.

Глеб сел, воротясь лицом к окну, не заметив, что дверь забыл запереть. Через несколько минут он обернулся и увидел, что за его спиной стоит тесть и держит что-то в руке в платочке. «Здравствуй, зятюшка»,- сказал старик.

Глеб вскочил, обнял старика и сказал:

— Вот это мило! Мы должны были к вам через час ехать, а вы сами… Это против всех обычаев… Мило и дорого.

— Ну что,- отвечает,- за счеты! Мы свои. Я был у обедни,- помолился за вас и вот просвиру вам привез. Глеб его опять обнял и поцеловал.

— А ты письмо мое получил? — спрашивает.

— Как же,- говорю,- получил,- и Глеб рассмеялся.

— Чего же,- говорит,- ты смеешься?

— А что же мне делать? Это очень забавно.

— Забавно?

— Да как же.

— А ты подай-ка мне жемчуг.

Ожерелье лежало тут же на столе в футляре,- Глеб его и подал.

— Есть у тебя увеличительное стекло?

Глеб говорит: «Нет».

— Если так, то у меня есть. Я по старой привычке всегда его при себе имею. Изволь смотреть на замок под собачку.

Глеб взял стекло и увидел — на замке, на самом скрытом месте микроскопическая надпись французскими буквами: «Бургильон».

— Убедился,- говорит старик,- что это действительно жемчуг фальшивый?

— Вижу.

— И что же ты мне теперь скажешь?

— То же самое, что и прежде. То есть: это до меня не касается, и вас только буду об одном просить…

— Проси, проси!

— Позвольте не говорить об этом Маше.

— Это для чего?

— Так…

— Нет, в каких именно целях? Ты не хочешь ее огорчить?

— Да — это между прочим.

— А еще что?

— А еще то, что я не хочу, чтобы в ее сердце хоть что-нибудь шевельнулось против отца.

— Против отца?

— Да.

— Ну, для отца она теперь уже отрезанный ломоть, который к караваю не пристанет, а ей главное — муж…

— Никогда,- говорит Глеб,- сердце не заезжий двор: в нем тесно не бывает. К отцу одна любовь, а к мужу-другая, и кроме того, муж, который желает быть счастлив, обязан заботиться, чтобы он мог уважать свою жену. А для этого он должен беречь ее любовь и почтение к родителям.

— Ага! Вот ты какой практик!

И стал молча пальцами по табуретке барабанить, а потом встал и говорит:

— Я, любезный зять, наживал состояние своими трудами, но очень разными средствами. С высокой точки зрения они, может быть, не все очень похвальны, но такое мое время было, да я и не умел наживать иначе. В людей я не очень верю, и про любовь только в романах слыхал, как читают, а на деле я все видел, что все денег хотят. Двум зятьям я денег не дал, и вышло верно: они на меня злы и жен своих ко мне не пускают. Не знаю, кто из нас благороднее — они или я? Я денег им не даю, а они живые сердца портят. А я им денег не дам, а вот тебе возьму да и дам! Да! И вот, даже сейчас дам!

Старик подал Глебу три билета по пятьдесят тысяч рублей.

Глеб ответил: «Знаете, Николай Иванович,- это будет щекотливо… Маше будет неловко, что она получит от вас приданое, а сестры ее — нет… Это непременно вызовет у сестер к ней зависть и неприязнь… Нет, Бог с ними,- оставьте у себя эти деньги и… когда-нибудь, когда благоприятный случай примирит вас с другими дочерьми, тогда вы дадите всем поровну. И вот тогда это принесет всем нам радость… А одним нам… не надо!»

Старик встал, опять прошелся по комнате и, остановись против двери спальни, крикнул:

«Марья!»

Маша уже была в пеньюаре и вышла.

— Поздравляю,- говорит,- тебя.

Она поцеловала его руку.

— А счастлива быть хочешь?

— Конечно, хочу, папа, и… надеюсь.

— Хорошо… Ты себе, брат, хорошего мужа выбрала!

— Я, папа, не выбирала. Мне его Бог дал.

— Хорошо, хорошо. Бог дал, а я придам: я тебе хочу прибавить счастья.- Вот три билета, все равные. Один тебе, а два твоим сестрам. Раздай им сама — скажи, что ты даришь…

— Папа!

Маша бросилась ему сначала на шею, а потом вдруг опустилась на землю и обняла, радостно плача, его колена. И старик тоже заплакал.

— Встань, встань! — говорит.- Ты нынче, по народному слову, «княгиня» — тебе неприлично в землю мне кланяться.

— Но я так счастлива… за сестер!..

То-то и есть… И я счастлив! Теперь можешь видеть, что нечего тебе было бояться жемчужного ожерелья. Я пришел тебе тайну открыть: подаренный мною тебе жемчуг — фальшивый, меня им давно сердечный приятель надул. А вот у тебя муж простой души, да истинной: такого надуть невозможно — душа не стерпит!»

Из этой повести видно, как благородство зятя тронуло алчную душу тестя. Расплакавшись от внезапно нахлынувших чувств раскаяния за прошлое, от любви к молодоженам, старик мгновенно преобразился душой.

Это и есть осуществление евангельского повествования «О мытаре Закхее». Этот отрывок Евангелия читается первым, когда начинается подготовка душ к Великому посту. Увидев Господа, тронутый словами Христа: «Нынче буду у тебя в доме», Закхей преображается душой. Он говорит Спасителю: «Господи! Половину имения моего отдам нищим, если кого обидел — воздам вчетверо!»

Благодаря поведению Глеба происходит примирение между сестрами Маши, их мужьями и стариком отцом. Глеб осуществляет заповедь Спасителя: «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божиими нарекутся». В мировоззрении Глеба отражена притча Господа о драгоценной жемчужине. Чтобы приобрести ее, купец расстается со своим богатством. Так Глеб пренебрег земными благами, чтобы сохранить чистоту души и семейный мир.

Под драгоценной жемчужиной следует понимать духовное состояние верующей души, при котором человек, видя постоянно пред собой Господа, носит в сердце Его образ, и свет Небесного Царствия озаряет его жизнь.