Иосиф Раскин
Жили были старик со старухой… Тридцать лет и три года. Или около того. Впрочем, они были не совсем старики, а просто пересекли рубеж семидесяти лет, что сегодня в цивилизованном мире отнюдь не старость. У мужика, как у каждого истинного американца (какими их рисуют на карикатурах европейцы), было много лишнего веса, что не мешало ему есть, пить и курить в свое удовольствие.
По-видимому, с женой и другими родственниками они время от времени обсуждали будущее, и тогда он всем им говорил, что ни за что не хочет быть реанимирован или подключен к вентилятору, если что приключится. И это его нежелание было хорошо известно всем членам семьи. Хотя никаких практических шагов, вроде написания медицинского завещания, он не предпринял.
В один прекрасный день жена не смогла разбудить его утром. Вроде он дышал, но не просыпался. Его привезли в приемник, послали всякие анализы, включая артериальные газы, и когда результат этих газов попался на глаза кому-то из докторов, на мужика бросились, перевели в шоковый зал, лихорадочно заинтубировали и подключили к вентилятору на глазах у ошеломленной жены.
Спросить у нее, что собственно мужик хотел бы для себя, просто не успели, а у нее самой язык отнялся.
На следующее утро я осматривал его в блоке интенсивной терапии. Было понятно, что у мужика довольно цветущая эмфизема курильщика, с медленно нараставшей дыхательной недостаточностью. Уровень углекислоты в крови в конце концов достиг такого уровня, что мужик впал в кому и практически перестал дышать. И несомненно умер бы там в приемнике, если б его не интубировали.
С такими пациентами обычно приходится повозиться, чтобы отключить от дыхательной машины, но в общем он произвел на меня впечатление вполне еще жизнеспособного человека.
Я попробовал снизить седацию и посмотреть, как он будет просыпаться и дышать. Но тут он начал кусать трубку и ползти с кровати, так что я усыпил его обратно, поигрался с параметрами вентилятора и оставил отдыхать до завтра. Впрочем, я и не надеялся отключить его так быстро. Я поговорил с женой, объяснил ей наши планы и шансы, она вроде согласилась и ушла.
Часика через три приходит ко мне медсестра и говорит, что жена с дочерью пациента очень возбудились, хотят отключить его от машины прямо сейчас и дать ему умереть.
Поскольку он уже много лет говорил о том, что ни за что не будет на вентиляции.
Ну, чтоб вы все сгорели… Пришлось мне отрываться от своих дел и заняться манипулированием. Я им сказал:
— Смотрите, произошло то, что произошло, он уже на машине, мы даем ему усыпительные лекарства, и он совершенно не страдает. Дайте мне время до завтра. Завтра утром я его опять разбужу, и посмотрим. Если он улучшится, и будут признаки, что я смогу отключить его от машины скоро, мы это обсудим. Если никакого улучшения не будет, и скорее всего речь пойдет о неделях вентиляции, трахеостомии и прочих прелестях, вы мне дадите команду, и я начну инфузию морфия, отключу от вентилятора, и он безболезненно умрет.
Естественно, я слукавил — на второй день госпитализации делать какие-то долгосрочные прогнозы трудно или невозможно. Но надо заметить, что в профессии врача умение заговаривать зубы, пудрить мозги и всячески выигрывать время имеет очень большое значение.
В общем, они согласились, и я пошел работать дальше.
На следующее утро я повторил ту же процедуру, снизил седацию до полдозы, и к моему вящему удивлению больной повел себя как паинька, не сопротивлялся вентилятору и даже слушался простым командам вроде открыть/закрыть глаза или пожать мне руку.
Не веря своим глазам, я перевел его на спонтанное дыхание, и он начал дышать просто замечательно.
Жена на это смотрела со слезами на глазах. Я ей сказал, что собираюсь отключить его от машины очень скоро, но если что-то пойдет криво, возможно, придется сунуть трубку обратно… Тут она спросила мужика, полностью проснувшегося к тому времени, захочет ли он трубку обратно, и он пожал плечами, что я интерпретировал как согласие на повторную интубацию по необходимости, и ничьего больше мнения не спросил.
В общем, я его экстубировал, то есть отключил от машины и вытащил трубу из горла (то есть не я, а респираторный техник и медсестра под моим мудрым руководством), и… И никаких приключений не произошло. Остаток дня прошел гладко. Жена и дочь прибегали извиняться за то, что морочили мне голову, но я их быстро прогнал.
На следующее после экстубации утро я зашел в его палату до того, как пришли родственники. И мы обсудили проблемы реанимации и нереанимации, жизни и смерти спокойно, без эмоций, но с техническими деталями. И он подтвердил свое желание не быть на машинах. Я посоветовал ему оформить это на бумаге и ушел.
Ну что ж, надеюсь, в этот раз это решение уже не пригодится, а потом… Кто знает…
В жизни бывают всякие извивы.