Женщина как хищник
Мария Городова — писатель, журналист, регулярно ведет в «Российской газете» рубрику «Переписка», где обсуждает с читателями самые острые вопросы современной жизни. Сегодня – новое письмо.
«Здравствуйте, Мария. В статье «Одиночество» написано, что мужчина без любви превращается в зверя. Хочу сказать, что сейчас любовь убивают именно женщины. Сегодня женщина – хищница, и ее добыча – мужчина. Я не имею в виду профессионалок – эти были всегда. Я даже не о тех дурочках, которые, начитавшись журнальных рецептов как подцепить и удержать партнера, искренно считают, что мужчина всего лишь средство для достижения их целей.
Что мужчина – олух, и если ты научилась нажимать на нужные клавиши его естества, он-таки будет тебя содержать и ублажать. Почему? «Потому что я этого достойна». Этих наивных простушек жалко, конечно, но я не о них.Дело в том, что потребительское отношение к мужчине, отношение к мужчине, как средству, незаметно для всех стало нормой. Телевидение, СМИ превращают самых удачливых охотниц в пример для подражания. Зайдите на сайты знакомств – не порносайты, в прямолинейности порносайтов есть своего рода честность! Тут хотя бы все ясно. Зайдите на сайты общения. Потрясающе, но у женщин сегодня нет никаких барьеров! С простодушным бесстыдством они выставляют себя на продажу и после этого, понятное дело, чувствуют, что вправе требовать в обмен полный комплект услуг! Причем никого это не смущает. Идет, нет, даже не война полов – идет торг. А где торг, там и постоянный поиск более выгодных партнеров. И спекуляция, и жульничество – куда ж без этого? Сегодня женщина низвела любовь до способа спекуляции.
Хочешь втюхать сомнительный товарец – вспомни про любовь! Вот и моя вторая жена, нет, не устыдившись того, что сотворила, а просто испугавшись, что придется отвечать, умоляла меня: «Успокойся, давай оставим все как есть! Я люблю вас обоих!»Мария, первый раз я женился в двадцать, на третьем курсе. Это была любовь, и если бы не Алькина болезнь, мы бы были вместе и по сей день. Понимаете, обычная любовь, в обычной общаге – девять метров счастья на двоих, где вперемешку с моими конспектами по квантовой физике валялись Алькины рисунки – она училась в Строгановке. Потом родилась дочка, и возвращаясь с ночного дежурства в котельной, я знал, что вон за тем окном меня ждут два самых преданных мне существа – Алька и крохотная Анечка.
Закончив университет, понял, что на зарплату научного сотрудника семью не прокормишь. Кем только не был – и челноком поездил, и на рынке за прилавком постоял, сумел организовать бизнес – торговали компьютерами, и даже успел купить наш первый отдельный дом, нашу первую двушку. А потом пришла беда – у Альки обнаружили рак. Мы боролись с болезнью, мы хватались за любую надежду: редкие лекарства из Америки, хирургия, химия… Аля таяла на глазах, и когда стало ясно, что ее не спасти, я забрал жену домой – настрадавшуюся, ставшую почти невесомой, – умирать надо на руках любящего человека. Она и умерла у меня на руках, чуть-чуть не дожив до своей новой зимы: Алька очень любила зиму, умела передавать в рисунке ее чистоту, и ее лучшая картина называлась «Первый снег».
После Али осталась папка ее рисунков, и мы с Анькой, осиротевшие. Мария, после смерти жены, я четыре года не мог видеть женщин. Знаю, не все меня поймут, но ведь верность – это норма, а вот отсутствие ее – нет, разве не так? Для Ани я старался быть и за папу, и за маму: я научился шить наряды к утренникам и вечерами проверял уроки. Так продолжалось четыре года. А потом я встретил ее.
Таня пришла устраиваться ко мне на работу. Как сейчас помню ее какую-то настороженную, беззащитную – в синем крепдешиновом платьице и белых китайских босоножках. Было что-то очень трогательное в сочетании ее апломба со всем этим китайским ширпотребом и копеечной бижутерией. Хотелось прижать к себе эту ершистую девчонку, что-то для нее сделать. Я и сделал. Сначала саму Таню бухгалтером, потом, купив Тане диплом, даже главным бухгалтером. К свадьбе, в подарок – квартиру. А когда умер Танин дальний родственник, оставив ей на Рублевке участок – и вовсе дом. С этого дома все и началось. Им же все и закончилось.
Первое время все шло хорошо, я мечтал об общем ребенке, уговаривал Таню, и когда родился Максимка, моему счастью не было предела. Мы много ездили по миру, потом я начал строить наш дом, думал – вот он, мой оплот. Моя крепость, где встречу старость, то, что не стыдно оставить детям. Я увлеченно рисовал эскизы, по которым мне делали мебель: вот огромная кухня, а такой будет спальня, и лиственницу для паркета мне везли из самой Сибири. А как же, я хотел, чтобы в доме жили долго, счастливо, и никто не болел, а Байкальская лиственница – в ней так много фитонцидов – как раз и предупреждает болезни: граф Шереметьев, выбрав ее для Останкино, небось, не дурак был…
Мария, знаете, измену, как бы ни была она неожиданна, чувствуешь сразу. Сколько не прячут ее женщины за привычную нежность и ласку, ты уже чуешь – что-то не так. Ты еще ничего не знаешь точно, ты ничего не можешь доказать, но тысячи тонких нюансов кричат тебе – было! И с этого момента мир вокруг отравлен для тебя ядом предательства. Потом, ночами, отматывая назад ленту нашей совместной с Таней жизни, я даже нашел точку, когда со мной уже было все решено. Еще не измена, но тебя уже не берут в расчет. Все, ты свое отработал. Уверен, когда Таня в первый раз решила пойти на операцию – пустяк, пластика, убрать старый шрам с живота, в ее красивой кудрявой головке со мной уже было все кончено. Понимаете, если человек ждет и ищет любви, он осознает, что полюбить могут и со шрамом. Господи, да что для любви старый шрам?!! Ведь любил же я Альку – и без волос после химии, и располосованную хирургами-онкологами. Потому что это любовь.
Но если женщина решила выставить себя на продажу, она четко понимает, что ей надо приобрести товарный вид. Я был против этой пластики, я не понимал зачем? Но Таня уперлась, и я дал деньги: хочешь – делай. Через полгода она пошла корректировать грудь.
Мария, мне тошно вспоминать те последние два года. Как я понял, что мне изменяют, как Таня лгала, что любит меня, и ничего нет. Я хотел ей верить, я запретил себе об этом думать, я с упорством маньяка достраивал наш дом. А потом все бросал, не выдерживая лжи, и выслеживал ее… Выследил. Правда не принесла облегчения. Но что я мог сделать – рос Максимка, у Анечки был переходный возраст, я не мог позволить, чтобы все разлетелось. Я сказал Тане и ее хирургу (это был ее хирург-пластик, и для встреч с ним Таня сняла квартиру), что скручу себя и постараюсь понять и простить. Что нельзя все ломать – хотя бы ради детей: у этого хорька как раз родился третий… Я много что говорил – хирург молчал, Таня плакала и повторяла, что не хочет развода.
Мы договорились, что они все закончат. Когда я положил последнюю паркетину в нашем новом доме, покончено было со мной – ребята решили, что больше прятаться не имеет смысла. Наверное, то безумное бешенство, которое охватило меня, когда я все понял, было действительно страшно, потому что в тот миг Таня и закричала: «Успокойся! Все будет как раньше! Мы оставим все как есть! Я люблю вас обоих! Как муж ты ничего не потеряешь!» После этих слов я и ушел – просто развернулся и вышел.
И вы знаете, про любовь уже никто не вспоминал: хирург быстренько въехал в мой дом, и даже вскоре устроил для своих родственников смотрины столь счастливо обретенной собственности. Если честно, меня не раз подмывало устроить парочке веселую жизнь, но я сдерживался, и, как ни странно, оттого, что я могу сдержаться, становилось легче. Жена хирурга – мы с ней встречались – тоже призналась, что ей лучше биться одной на двух работах, чем, живя с мужем, смотреть, как он, пряча в трусах мобильник, бежит в ванну, чтобы отправлять оттуда эсэмэски… Оказывается, ложь разрушает не только тех, кто врет.
Жена высоко оценила свою неверную любовь ко мне – дом, машина, гараж. Мне выдают ребенка по большим праздникам, а могут и не выдать. Но я терплю – ради Макса, я очень терпеливый. Недавно сын сказал, что мама осенью снова ложится на операцию: по-видимому, возникла нужда в предпродажной подготовке. Интересно, какие слова о любви будет она говорить своему хирургу?» Тимур Д.
Здравствуйте, Тимур! Тимур, конечно, любовь – это не слово, и не выдумка поэтов. Божий дар, данный действительно не всем. Чувство непреложное, то есть не зависящее от времен и нравов. Более того, у любви есть очень четкие критерии. Они даны для того, чтоб мы не путали ее с влюбленностью, или, скажем, с простой симпатией, желанием, влечением или страстью. Здесь много оттенков. Или, например, с таким эрзацем любви, как эгоистичное чувство собственности по отношении к другому человеку. Или просто не приняли за чистую монету спекуляций на этом высоком чувстве, как вы верно заметили, сейчас это модно.
Так вот, еще две тысячи лет назад апостол Павел дал четкие критерии любви. В «Первом послании к Коринфянам святого апостола Павла», в главе 13, называемой «гимном любви», объясняется, какой она должна быть: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает» (1 Кор. 13. 4–8). И каждый из нас может сверить свои чувства с этими вечными словами.