«Каждый из сыновей хотел ухаживать за мамой»
Елена Кучеренко
Отпевания в нашем храме я вижу часто. Каждый день и не по одному разу. И кажется мне, что, глядя на тех, кто пришел проститься, часто можно понять, кем был человек, какую жизнь прожил. Даже о характере его можно догадаться. А иногда просто сердце разрывается.
Лежит в простеньком гробу старушка. Бабулечка как бабулечка. Обычная. А вокруг море народу. И старики, и молодые, и дети. Плачут, утешают друг друга, поддерживают. Горе искреннее на лицах, а все равно светлые. У нее самой как будто улыбка на губах. Долго прощаются, расстаться с ней не могут. И понимаешь, что не обычная это бабушка, раз вокруг себя столько любящих людей смогла собрать.
Спросишь потом священника:
— Кто это?
— Это Мария Викторовна. Такая хорошая была, как ангел. Болела сильно. А трое ее сыновей между собой ссорились, с кем мама будет жить и кто будет ее досматривать. КАЖДЫЙ хотел…
В другой раз смотришь — вроде такая же старушка. А рядом — два-три человека. И до нее им дела нет, и друг другу они какие-то чужие, и вся эта вынужденная процедура их тяготит. Жизнь прожита так, что никто никому не нужен. И видно, как священнику тяжело петь: «Со святыми упокой». Как будто камни ворочает.
А вот стоят вокруг дорогого гроба плачущие (а иногда и нет) родственники и солидные мужчины в костюмах. Последние — как правило, отстраненные. Здесь — потому что так по должности положено. И положенные слова говорят: «Для всех нас дорогой покойный был примером…» Понятно, что важного человека отпевают. И главное тут «важный», а не «человек»…
Девочку однажды отпевали. Единственную дочь. У нее мама — оперная певица. И кажется, что в тот день весь театр пришел. Как запели они вместе с хором — аж мурашки по коже… Горе… И материнский крик к Богу…
Черный от горя отец сам нес на руках маленький гробик с грудным сыном. Прижимал к себе и плакал…
Ох, чего я только не видела.
Не типичное отпевание
А однажды отпевали в нашем храме мужчину. Я, наверное, не обратила бы внимания, если бы не люди, которые пришли с ним проститься. Они были какие-то совсем не типичные, если можно так сказать.
Помимо родственников и еще каких-то близких людей, вокруг усопшего стояли мужчины и женщины примерно одного возраста — лет 40–45. По виду они были очень разными. Так что явно не коллеги и не какая-то компания. При этом заметно, что не были друг другу чужими. Их пришло больше двух десятков. Кто-то даже с детьми. И самое главное — они все искренне и глубоко скорбели.
Я тихонько подошла к нашим свечницам:
— С кем прощаются?
— С одноклассником…
— Удивительно, — думала я, выйдя на улицу. — Сколько лет назад они закончили школу? Двадцать? Двадцать пять? Разлетелись, разъехались, у каждого своя жизнь, семьи, дела, работа, другие города, страны, друзья…
А проститься приехали всем бывшим классом. Или почти всем. Что за человек это был, который всех вокруг себя собрал?
Кто-то даже с чемоданом стоял. Только из аэропорта, видимо…
На лавочке во дворике сидели две женщины. Мне показалось, что они тоже имеют отношение к этому отпеванию. Очень они были грустными. И держали в руках цветы. В храм не заходили. Но так бывает — если люди не церковные.
Любопытство любопытством, но не будешь же лезть к людям в горе со своими расспросами.
И тут к ним подошла моя Маша. Встала и смотрит.
— Солнечная? — вдруг спросила одна из женщин.
— Да…
— А вы во время беременности знали?
— Нет…
— И как вы восприняли?
Ну и слово за слово, начали разговаривать. Не то чтобы им было очень интересно. Мне казалось, что они просто хотят отвлечься от своих собственных переживаний. Не помню уже, к чему это было, но в какой-то момент я сказала:
— Маша очень всех объединила. И нашу семью, и других людей вокруг нас.
— Вот и Женька тоже всех нас объединял, — сказала вдруг одна из моих собеседниц.
— Женька?
— Да, одноклассник. Хороним его. Даже не верится.
«Женя у нас учиться не будет»
Женька был самым обычным. Учился средне. Озорничал порой, но не слишком. Скорее считался он в классе тихоней. Душой компании не был, но и не обижал его никто особо. Выйдет гулять — хорошо. Не выйдет — никто и не заметит.
Однажды целый год жил у бабушки на другом конце Москвы. Так получилось. На это время перешел в другую школу. Одноклассники и правда не заметили. А когда вернулся, только и сказали:
— О, привет, Жень!
Как будто вчера виделись.
В общем, мальчишка как мальчишка.
А потом случилась беда…
— Дети, Женя больше у нас учиться не будет, — сказала однажды утром их классная.
Если бы не это, опять не заметили бы. А тут заинтересовались:
— Почему?
Женька катался летом в деревне с холма на велосипеде, упал и сломал позвоночник. Глупо получилось.
В одну секунду совершенно здоровый мальчишка стал лежачим инвалидом. Закрылось перед ним светлое будущее. Так все думали.
И школа тоже закрыла перед ним свои двери.
Не захлопнула, нет. Тихонько так, прилично прикрыла. Просто пришла к ним домой директор, когда его выписали из больницы. Поговорила с родителями, объяснила, что нет у них никаких условий. Кто коляску будет по лестницам таскать? Да и как он, лежачий, учиться-то будет? Записывать как?
Спокойно объяснила, подробно, без тени сомнения. И ушла, оставив семью доживать свою сломанную вместе с Женькиным позвоночником жизнь, за закрытыми от мира дверями.
Там, на улице, было все как всегда. Бежали куда-то люди, смеялись, любили, дышали, смотрели с надеждой в будущее, чего-то ждали. А в их доме все закончилось. Нет больше будущего. Есть только прошлое, когда все было хорошо. И страшное настоящее, в которое невозможно поверить.
«Я обязательно вернусь!»
Замер тогда класс. Тихо начали перешептываться. Откуда-то донесся нервный смешок и тут же — всхлипывание. Впервые настоящая трагедия оказалась так близко, так неожиданно и непрошено вошла в их безоблачное детство. Страшно стало.
Обсуждали дома с родными.
— Не будешь больше кататься на велосипеде, — говорила одна мама.
— Никаких прогулок! За руку со мной будешь ходить! — хваталась за сердце вторая.
— Куда его родители смотрели! — возмущался чей-то папа.
— А вы сходите с ребятами, навестите его, — сказал Иркин дед.
Ира — это одна из женщин, с которыми я беседовала.
Пошли не сразу. Сначала боялись. Сами не знали, чего. Наверное, боли чужой. В конце концов, собрались.
Дверь открыла мама Жени. Они ее раньше видели, а тут сразу и не узнали. Поседела, постарела, глаза опухли от слез.
— Мы к Жене…
— Мама, это кто? — раздался из комнаты его голос.
— Ребята к тебе пришли.
И расплакалась…
Долго сидели у них в гостях. Пили чай, разговаривали, с собакой играли. Папа показывал коллекцию моделей самолетов. Бабушка его суетилась, сладости подкладывала. Она переехала сюда, чтобы ухаживать за внуком. Мама рассказывала, что пытается Женя делать какие-то упражнения. Верит, что встанет.
— Но не встанет он никогда, — тихо прошептала она, чтобы сын не слышал.
«Географичка — гренадер»
Так и стали они к нему ходить. Почти каждый день. Расписание составили, кто парня навещать будет. Уроки у него дома делали, чтобы Женька тоже слушал.
— Решили, что будем, как «Тимур и его команда», — вспоминала Ира.
Папа выносил на улицу коляску с сыном. Именно выносил — с четвертого этажа пятиэтажки, в которой не было лифта. И одноклассники гуляли с парнем и его собакой. Бегали с этой коляской по двору и смеялись.
Но больше всего Женька хотел в школу.
Тогда интернета не было, так что занимался либо сам, либо с ребятами. Учителя к нему приходили неохотно. Директор вообще посоветовала устроить мальчика в специализированный интернат на пятидневку.
Ребята решили поговорить со своей классной руководительницей:
— Мы ему помогать будем!
— Ну я не знаю, это от руководства зависит. Не я решаю.
Не плохая она была. Слабохарактерная просто, нерешительная.
Чаще других учителей навещала Женьку учительница географии — Лидия Петровна.
— Мы ее сначала не очень любили, — рассказывали мне те женщины в храме. — Она какая-то жесткая всегда была, грубая, как гренадер. Попробуй с ней поспорить. Скажет — как припечатает. Сигаретами от нее всегда пахло. А тут подходит к нам: «Что ж вы за товарищи такие, не можете за друга заступиться? Идите к директору, требуйте, чтобы парня в школу вернули!» И сама тоже пошла. Мы за дверью стояли, слышали, как они с директрисой кричали друг на друга.
Дети тоже попытались поговорить, но их просто выгнали.
— Ничего, посмотрим еще, — успокоила ребят Лидия Петровна.
— Даже смешно было, — вспоминала Ирина. — Географичка подговорила трудовика, физрука и математика. Мужиков. И они тоже ходили с директрисой по поводу Женьки скандалить. Физрук орал на нее как резаный. А потом и другие учителя пошли.
Так Женя вернулся в школу. Было это в начале восьмого класса.
«Ты — человечище»
Коляску с парнем на второй этаж таскали те же физрук, трудовик и математик. Однажды, когда их не было, потащили одноклассники. И один из них надорвал спину. После этого директриса, скрепя сердце, сделала все занятия для их класса на первом этаже.
— На переменах гоняли эту коляску по коридорам, весело было, — рассказывали женщины. — Но главное не это. Главное, мы вдруг увидели, какой наш незаметный Женька на самом деле сильный и мужественный человек.
Парень разработал себе руки. Ему в этом помог тот самый скандальный физрук. Уже не лежал, а сидел в коляске. Учился отлично, наверстал все, что пропустил.
— Мы-то сначала думали, что это мы его спасли, а на самом деле — он нас. Мы смотрели на Женьку и брали с него пример.
Не глупостями занимались, а как-то очень осознанно жили. Он, тихий такой, со временем стал лидером. Даже директор перед ним извинилась. Когда аттестаты вручали, сказала: «Евгений — наша гордость».
Когда для ребят настала взрослая жизнь, они так же общались между собой, встречались, и центром этого общения был Женька.
— Представляете, он всех нас поддерживал. Ему можно было позвонить, пожаловаться на что-то, а он утешал. Не мы его, неходячего, а он — нас. Был для всех плечом. До последнего работал, жены у него не было, и он, как мог, помогал своим старым родителям…
Умер Евгений от инсульта. Мама его позвонила одноклассникам, и все, кто мог, приехали проститься.
Я опять зашла в храм… Мне тоже захотелось с ним попрощаться.
Стояли люди, держались за руки, не прятали слез. Кто-то обнимал и успокаивал старенькую женщину. Наверное — мать.
— Женька, спасибо тебе, — сказал, прощаясь, крупный мужчина. — Ты — человечище.
И заплакал, как ребенок.
Наверное, правда ушел тот, кто был для всех плечом. Даже для этого здоровяка. Ушел, но оставил после себя что-то очень важное. Настоящих людей, которые стали такими и благодаря ему тоже.
И верю я, что сейчас он у Бога. Где «несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание». И где здоров его позвоночник. Из Той, бесконечной, счастливой жизни, смотрит Женька с улыбкой на своих друзей. И если что, как и раньше, подставит им свое плечо. Сильное плечо тихого и незаметного человека.