«Дети ГУЛАГа» подали иск к Госдуме — они хотят вернуться из ссылки домой

В 2019 году Алиса Мейсснер из Кировской области, Евгения Шашева из Коми и Елизавета Михайлова из Владимирской области добились в Конституционном суде признания своего права вернуться в Москву, откуда в 1930–1940-е годы были высланы их репрессированные родители, и получить там жилье.

Тогда Госдума начала рассматривать законопроект о возвращении из ссылки жертв советских репрессий. По нему жертвы репрессий, высланные из Москвы и Санкт-Петербурга, смогли бы вернуть себе жилье, но только в порядке очереди. Перед ними — десятки тысяч человек. Например, в Москве общая очередь на жилье насчитывает более 50 тысяч человек, стоять в ней нужно больше 30 лет.

Параллельно депутаты Сергей Миронов и Галина Хованская внесли на рассмотрение еще один законопроект, который предусматривал «приоритетный порядок» получения жилья жертвам репрессий — так же, как и участникам Великой Отечественной войны и ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС. Но этот проект отклонили.

«Дети ГУЛАГа», которые подали иск, хотят вернуться не только в Москву и Санкт-Петербург, но и в Краснодарский край, Орловскую область, Крым, Ростовскую область, Ставропольский край. Один 74-летний истец умер незадолго до подачи иска.

Жизнь в ссылке

«Я родилась в 1950 году в Республике Коми на асфальтитовом руднике. Это был лагерь ГУЛАГа, потом спецпоселение для ссыльных. Мой отец там 18 лет отсидел, а я в этой ссылке всю жизнь прожила», — говорит «Коммерсанту» 69-летняя Евгения Шашева.

Она тоже хочет вернуться домой, в Москву. Там жили ее отец, Борис — биохимик, дядя Николай — востоковед и полиглот, дедушка Николай Николаевич — сотрудник Главного управления консервной промышленности.

Борису дали восемь лет лагерей и десять лет ссылки, он их провел в Республике Коми, в Ухтижемлаге — там на спецпоселении он встретил будущую жену. А его отца расстреляли, он похоронен на Бутовском полигоне.

В Коми и родилась Евгения Шашева. В 1961 году Бориса Николаевича перевели на Ярегское нефтяное месторождение. Там его дочь окончила школу, поступила в Ухтинский индустриальный институт, выучилась на горного инженера, вышла замуж, потом получила другую профессию — экономиста.

Евгения Шашева

«Всю жизнь я прожила в одном и том же районе — даже километров на сто севернее от того места, где отец в лагере сидел. Уже в наше время московский судья у меня спросил: «Позвольте, но вас-то репрессии как затронули? Зачем вам жилье в Москве, если есть свое, на Севере?» Он так и не понял, что я все 69 лет продолжаю отбывать наказание отца. Просто по факту рождения», — заключает Евгения Борисовна.

Дом, где родители были счастливы

71-летняя Елизавета Семеновна Михайлова живет на железнодорожном полустанке Золотковский во Владимирской области с дочерьми Ниной и Владиславой. Они занимают половину старого бревенчатого дома — всего 43 квадратных метра. Только на это жилье хватило денег, которые семья копила всю жизнь, сообщает «Коммерсант».

Отец Елизаветы, Семен Васильевич, родился в Санкт-Петербурге, в семье типографского мастера. У него было два высших образования — педагогическое и инженера-химика. Он получил квартиру в Москве, с женой Антониной растил дочерей Лиду и Ленину, работал в Азербайджане — развивал химическую промышленность.

А потом все рухнуло.

Антонина стала женой врага народа — потеряла работу. Когда началась война, в эвакуацию их с детьми не брали — во время бомбежки погибла одна из девочек, Лида.

В 1946 году Семен вернулся из лагеря, но получил справку, которая запрещала ему въезд в Москву. Но он прорывался к жене и детям тайком. Так и появилась на свет его третья дочь, Елизавета. Еще до ее рождения родители уехали в Молдавию, чтобы не разлучаться. Недолго они пробыли вместе — в 1948 году Семена снова арестовали. Его выслали в Красноярский край на 25 лет.

Антонина и ее дочери почти всю жизнь провели в Молдавии: Ленина стала химиком, Елизавета выучилась на врача, много лет работала с мужем на БАМе, потом вернулась в Кишинев, родила двух дочерей и сына.

Сестры хотели вернуться в Россию. И в 2001 году получили справки о реабилитации, в 2007-м приняли российское гражданство и переехали в дом на железнодорожном полустанке — поближе к Москве, в которой когда-то были счастливы их родители.

Ленина не дождалась этого переезда — она умерла в феврале 2019 года. Елизавета и ее дочери все еще надеются, что вернутся домой.

«Иди, девочка, куда хочешь»

Семья Алисы Мейсснер жила в центре Москвы на улице Чаплыгина, в районе Чистопрудного бульвара. Она приходила в эту квартиру, хотела увидеть, откуда забрали родных. Но ее не впустили и даже не выслушали, рассказывает «Коммерсант».

Ее семья оказалась в Карагандинской области. Дедушка умер в первый же год, бабушку разлучили с дочерьми Анной и Маргаритой — их отправили на лесозаготовки в Даровской район Кировской области. В 1949-м Маргарита умерла.

В спецпоселении Анна познакомилась с мужем, Леонидом. У них родилась Алиса. После смерти Сталина репрессированных начали освобождать.

«В 1954 году меня, четырехлетнего ребенка, освободили со спецпоселения — вот у меня и справка есть. А маму не стали освобождать. То есть иди, девочка, куда хочешь»,— говорит Алиса Леонидовна.

Когда родители получили право покинуть спецпоселение, то не воспользовались им — отец был единственным кузнецом, его не отпускали. Там они и похоронены.

Алисе Леонидовне хочется восстановить справедливость — в том числе ради их памяти. Она навещает могилы прадедов, когда приезжает в Москву. Ей бы хотелось жить там, где ее семья.

Люди всю жизнь прожили в ссылке

Григорий Вайпан, юрист, кандидат юридических наук, представитель жертв политических репрессий в Конституционном суде:

Григорий Вайпан

— В 1991 году был принят закон, по которому реабилитированные жертвы советских репрессий получили право вернуться в места, откуда были принудительно выселены они или их родители. Однако закон долгое время фактически не работал, пока Конституционный суд в прошлом году (2019-м — Прим. ред.) не подтвердил, что государство обязано возместить вред жертвам советских репрессий и использовать для этого все имеющиеся средства.

Мои доверители всю свою жизнь прожили и продолжают жить в ссылке. Они борются за свое право вернуться домой, и это не просто стремление к восстановлению справедливости, а право, предусмотренное законом.

Если же законопроект, разработанный правительством, примут в неизменном виде, то это обязательство не будет исполнено никогда — и чиновники это прекрасно понимают. Жертвы репрессий так и умрут, застряв где-то в конце списков из десятков тысяч очередников.

Например, в Москве общая очередь на жилье насчитывает более 50 тысяч человек, стоять в ней нужно больше 30 лет. Моим доверителям сейчас от 70 до 72 лет. После решения Конституционного суда московские власти включили их в очередь — перед ними 54 тысячи семей. Когда подойдет их черед, им будет уже больше 100 лет.

Жертвы репрессий должны быть обеспечены жильем в приоритетном порядке за счет средств федерального бюджета. Только так они успеют вернуться в свои родные города.

Эти жертвы — не мертвые, а живые

Протоиерей Кирилл Каледа, настоятель храма новомучеников и исповедников Российских в Бутове, член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте России:

Протоиерей Кирилл Каледа
Фото: Иван Кайдаш, Михаил Голденков/bg.ru

— Тяжело бывает несправедливо обидеть человека — и не успеть попросить у него прощения и загладить вину до его смерти. Обиженный умер, и некому принять извинение. Для успокоения совести остаются лишь паллиативы — каяться перед Богом, искать утешение в оправданиях перед родными покойного или в милостыне.

Обида, нанесенная не одним человеком, а целым государством, разумеется, не обременяет совесть человека так же, как его личный поступок. Однако коль скоро государство действует именем народа, каждый гражданин хотя бы немного в ответе за то зло, которое от государства исходит. И за нежелание властей признавать это зло злом и исправлять его — тоже.

Спустя 68 лет после смерти Сталина может показаться, что советский политический террор окончательно ушел в историю и возмещать причиненный им вред уже поздно. Остается только хранить память о жертвах, беречь могилы и памятники, почитать мучеников за веру.

Однако оказалось, что это не так. Три женщины: Алиса Мейсснер из Кировской области, Евгения Шашева из Коми и Елизавета Михайлова из Владимирской области — добились в Конституционном суде признания своего права вернуться в столицу, откуда в 1930–40-е годы были высланы их репрессированные родители, и получить там социальное жилье взамен отобранного тогда. Это право было предусмотрено еще в законе 1991 года, но на деле добиться помощи в возвращении детям репрессированных было очень сложно, а в Москву — невозможно.

Одна из них, Алиса Мейсснер, вообще живет лишь в 20 километрах от бывшего спецпоселения, где родилась в 1950 году. В советское время вернуться домой не получалось, потому что там не осталось родных, у кого можно было бы прописаться. После отмены прописки запреты отпали, но купить московскую квартиру одиноким пенсионеркам не по силам.

Конституционный суд признал это положение неправильным и обязал исполнительную власть подготовить и внести в Думу закон, по которому те жертвы репрессий, кто до сих пор не может вернуться домой из-за отсутствия жилья, получили бы его без дальнейшего промедления.

К сожалению, по бюрократическому равнодушию законопроект, написанный правительством во исполнение решения суда, этой цели не достигает. В случае его принятия в неизменном виде желающие вернуться жертвы репрессий получат лишь «бумажное право» — им предлагается встать в самый конец общей очереди на жилье. Это означает, что настоящего жилья они, скорее всего, просто не дождутся.

Таких людей на всю страну осталось вряд ли больше тысячи. Это ничтожная доля из миллионов пострадавших от политического террора, и вряд ли их страдания сопоставимы с беспросветным ужасом бессудной казни в Бутово или Сандармохе.

Но эти жертвы — не мертвые, а живые. Мы еще можем успеть возместить им то, что полагается им по справедливости и — как теперь признал и суд — по закону. Другого шанса делом загладить вину за самое страшное преступление в истории нашего народа, видимо, уже не будет. Можно поставить сотни новых памятников погибшим. Но оправдаемся ли мы перед ними камнем и металлом, если сейчас оставим в забвении тех, кто еще жив?

Преступные решения принимали не в регионах

Ян Рачинский, председатель правления международного общества «Мемориал» (организация признана в России иностранным агентом):

Ян Рачинский

— 15 сентября из сообщения ТАСС стало известно, что Комиссия правительства РФ по законопроектной деятельности не поддержала инициативу о выплатах реабилитированным жертвам политических репрессий советского периода на приобретение или строительство жилья в местности, где они проживали.

Самое возмутительное — поводом стало то, что «предлагаемые положения не согласуются с действующей нормой, согласно которой вопросы обеспечения социальной поддержки жертв политических репрессий относятся к полномочиям региональных органов власти». Чиновники ищут способ не исполнить недавнее решение Конституционного суда, который подчеркнул, что гарантированное федеральным законом право не может умаляться региональными нормативными актами.

Законопроект, внесенный правительством, оставляет право на возвращение по-прежнему бездействующей нормой, даже в финансово благополучных регионах.

Все преступные решения — и о массовом терроре, в том числе и о создании внесудебных органов, и о высылке семей «врагов народа», — принимались руководством СССР, а не отдельных регионов. Возлагать на регионы ответственность за последствия этих решений недопустимо.

Как обществу переосмыслить прошлое

Николай Эппле, исследователь мемориальной культуры, автор книги «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах»:

Николай Эппле

— «Дело о возвращении домой», ставшее довольно резонансным процессом, имеет важнейшее значение не только для частичного восстановления справедливости в отношении конкретных трех потомков репрессированных, но и для публичной дискуссии о наследии советского государственного террора в России в целом.

Как показывает опыт стран, проделавших работу с наследием своих государственных преступлений (Аргентины, Испании, Германии, Японии, США и других), переговоры о компенсациях жертвам способствуют переосмыслению отношения к прошлому всем обществом. В процессе таких переговоров жертвы обретают социальную и политическую субъектность, осознают себя как общность и общественно-политическую силу. Из-за исторических причин потомки жертв репрессий в России такой общественно-политической силой себя не осознают, и разговор об этом был бы крайне полезен не только для потомков жертв, но для развития и оздоровления общественно-политической культуры в стране.

Мировой опыт показывает, что переосмысление преступного прошлого почти никогда не происходит просто потому, что политики вдруг понимают, что рабство, репрессии, геноцид — это «нехорошо». Почти всегда это начинает работать только при условии, что те или иные политические силы находят в использовании темы свой интерес.

И перевод разговора с морально-этических и идеологизирующих рассуждений о том, что справедливость должна восторжествовать, а за преступления надлежит давать ответ, на прагматический язык торга о компенсациях, позволяет сделать ситуацию более инструментальной. Именно смена рамки с идеологической на прагматическую позволяет сторонам перейти от открытого конфликта и взаимной ненависти к желанию договориться и поиску точек пересечения.

Материал был впервые опубликован 20 сентября 2020 г. Дополнен 30 октября 2021 г.