На трагические события, происходящие в Киеве, обитатели Интернета реагируют всяк по-своему. Многие молятся о умирении во вражде сущих (не о «примирении» как политическом акте, а именно о «умирении» — о сошествии мирного духа в человеческие сердца, полные ненависти и боли, и прекращении взаимного братоубийства). И правильно делают. Молитва как никогда нужна сейчас всем нам…
Но я сейчас о другом. Нашедши три такие церковные молитвы в Интернете — ко Господу, Богородице и страстотерпцам князьям Борису и Глебу — я разместил их в посте своего ЖЖ с мыслью, вдруг кому пригодится. И среди комментариев был такой: «Я пытаюсь понять смысл молитв православной церкви. Как соотносятся слова первой молитвы «иного бо прибежища и теплаго предстательства разве Тебе не вемы» с тем, что сразу же следом идет молитва другим святым?».
И в самом деле… «Господи Сил, с нами буди, иного бо разве Тебе помощника в скорбех не имамы» — так мы обращаемся к Самому Богу. Но ведь и к Богородице, и ко святым, и к ангелам мы обращаемся в молитвах, акафистах, тропарях канонов со словами примерно того же содержания: не имеем иного защитника (иногда получается, что защита эта — от… Бога, Которого предстатель должен умолить простить наши грехи и остановить Свой гнев, «на ны движимый») — кроме тебя… Так кто же все-таки в этой сложной для постороннего взгляда системе отношений между нами, святыми и Богом — наш подлинный заступник от зла? В каком контексте мы все же вправе говорить Тому (тому), к кому обращаемся с молитвой, об исключительности его заступничества?
Мы часто говорим о том, что собрание молитв Православной Церкви, как богослужебных, так и частных, изложенных в многочисленных молитвословах — бесценное сокровище. И это, конечно, так. Однако мы с вами часто упускаем из виду простой факт: всё это — чьи-то слова, обращенные к Богу и святым, но не наши личные. Прекрасно, когда среди слов этих молитв мы находим созвучные нам. Но при этом обращать к Богу и свои собственные слова мы обязаны. Просто потому, что молитва — это разговор, общение ребенка со своим Отцом небесным, или со старшими товарищами во Христе — святыми.
И худо то, что живость писаных молитв для многих из нас стёрлась, формализовалась (так и подмывает сказать «за века употребления», но не скажу — тут не в веках дело…) , что к этим молитвам мы относимся как к священным формулам, в которых непреложна всякая запятая, относимся как к заклинаниям и убеждены, что Бог и святые откликаются только на эти формулы: измени букву в молитве — и не будешь услышан…
Увы, с молитвенными прошениями мы нередко обращаемся к святым, к которым у нас нет какого-то особого личного отношения, просто потому, что «так положено», ибо вторник посвящен Иоанну Предтече, а четверг — святителю Николаю Чудотворцу, а этому святому мы молимся потому, что сегодня в календаре — его память, и именно ему читается на службе канон. Или потому, что вопросы с жильем решает святитель Спиридон Тримифунтский, а от зубной боли помогает мученик Антипа, а от онкологии и мастита молятся Божией Матери, но важно не перепутать иконы — «Всецарицу» и «Млекопитательницу».
Вместо живого человека — святого, или живого Богочеловека-Христа, мы видим функцию, у которой чего-то просим, перед которой обязаны в чем-то каяться, у которой просим заступления, как, например, у сотрудника полиции — мы его совсем не знаем, у нас нет с ним отношений, нам не важно, какой он человек, нам важно, что он носит форму и находится «при исполнении»…
Не то бывает, когда мы любим того, к кому обращаемся с той же просьбой, покаянием, благодарностью, в радости или слезах, но при этом слова наши живы, интимны и идут из глубины нашего существа. Именно при таком неформальном искреннем обращении и могут быть уместны слова: «У меня больше никого нет, кроме тебя!» — они отражают живое чувство. И эти единственные слова нам не придет в голову говорить всем подряд, через запятую… Как и всякие слова любви и живой веры, они — единственны.
Так что же, скажет кто то, писаные молитвы не нужны? Нужны. Повторю, это настоящий кладезь Предания. Но нужны, не в последнюю очередь, для того, чтобы учиться на них — и стремиться обрести свой собственный молитвенный голос.