Великопостная авторская колонка Полины Дудченко — матушки, многодетной мамы, педиатра и неонатолога — самого первого врача в жизни человека — специалиста по новорожденным — о жизни и смерти.
Длительно лежащие в отделении больные становятся близкими людьми. Это плохо и хорошо. Плохо, потому что когда они уходят, то не минет вас боль от потери близкого. Хорошо, потому что когда они уже не с нами, ты вспоминаешь не клинический случай, а целую жизнь человека. Про которую узнал от первого лица.
Таня. Ей 25 лет. Ее сынишка все время спрашивает через папу, когда мама вернется домой. Таня нежная и красивая, когда она говорит тихим и покойным голосом, хочется, чтобы она говорила и говорила, потому что речь ее мягкая и приятная, как она сама.
Однажды Таня попросила, чтобы пришел священник. Отец Михаил высокий и твердый. Он всегда находит нужные слова. Мы заходим в палату, бужу ее:
— Таня, проснись!
Тяжелые веки поднимаются с трудом. Ей уже давно нехорошо.
— Здравствуй, Танечка! — голос батюшки звучит добро и уверенно, как будто он знал ее всю жизнь, а сейчас просто в очередной раз пришел к ней.
— Ты боишься смерти? – он смотрит на лежащую уставшую Таню так, как будто спросил ее о чем-то добром и радостном.
— Да… — слеза катится по бледной щеке.
— Не бойся, деточка! Умирать не страшно!
Таня приподнимается в кровати. Слезы текут ручьями, прокладывая дорогу на сухой коже.
— Оставьте нас, пожалуйста!
Мы выходим, выполняя ее просьбу. Сижу в аквариуме и стараюсь не смотреть в ту сторону. Если будет нужно — я услышу. Читаю учебник. Сколько всего надо прочесть, чтобы найти те пять пресловутых книг, которые будут помогать в моем становлении как врача! Это какая-то не та книга. Через какое-то время батюшка выходит. Захожу к Тане и беру ее за руку. Она улыбается, и мы молчим вместе. Что в ее взгляде: надежда или прощание, или все сразу?
Мое следующее дежурство было через неделю. В палате пусто. Смотрю в постовой журнал. Она прожила еще несколько дней после Таинства.
Свечка на панихидном столе воткнута в хлеб. Она горит ровно.
— Батюшка, Таня умерла, та, которая в больнице у меня… — я подсовываю записку с ее именем. Вот звучит и ее имя: новопреставленная Татьяна. Царство тебе Небесное.
Елена. За ней ухаживали пожилые родители. Они были какие-то маленькие, да и сама Елена плохо различалась на кровати. Неудачная трансплантация и куча последствий. Она медленно умирала на диализе и наркотиках, уже не заглушавших боль, как прежде. У нее есть сестра, которая себя не обслуживает, и больной брат. Она была родительской несбывшейся надеждой.
Она любила, когда я приходила на дежурства. Я подарила им детскую Библию, и ее мама с папой читали ей по вечерам, как, наверное, делали в далеком детстве.
Наша старшая медсестра Элла не любит, когда мы заходим через второй пост и украдкой перебегаем потом половину отделения. Но так случилось именно сегодня. Возле лифта стоит каталка с телом, накрытым простыней. Что за дурная манера ставить каталку так, чтобы ты просто натыкался на нее. Тут у меня закрались подозрения, потому что под простыней был кто-то совсем небольшой. Это только в кино открывают лицо и смотрят, кто там лежит. Я не хочу смотреть, во что превратила ее смерть. Я смотрю на бедро, где зеленкой написано все то, что будет нужно патологоанатому.
Чего ж ты меня не дождалась? А может, это ты меня пожалела. Только через два часа после смерти каталку с телом вывезут из отделения. Не раздеваясь, иду в палату. Конечно, если меня сейчас кто-то встретит, то обвинят во всех грехах и причислят к убийцам в белых халатах.
Еленина мама уже не имеет сил плакать. Все знали, чем это закончится, но принять до конца это невозможно. Всегда теплится надежда на чудо. Я глажу ее по спине. Приходит отец. Он не скрывает слез. Вдвоем они собирают вещи, которыми успели тут обрасти.
Юра был наркоманом. Таким его сделала долгая жизнь среди боли. С пересаженной почкой он прожил больше года, а потом она перестала работать. Юру не обмануть введенным в вену димедролом вместо промедола. Он чует, что это, когда еще первые капли падают в вену и смешиваются с плазмой, красными и белыми кровяными тельцами и текут в водоворотах сосудов, подгоняемых сердцем.
Юре совсем плохо. Его бросила жена, но сейчас она иногда приходит. Я ухожу на ужин и предупреждаю его. Сейчас придет санитарка и будет дожидаться меня на посту. Юра что-то говорит по поводу моего костюма. Чувство юмора сохранено. Это помогает.
Ужин – это добрая традиция. Мы делаем в духовке картошку. За ужином собираются ответственный дежурный и все наше отделение. Ужин – время жизни.
Возвращаюсь на пост. В открытом окне Юриной палаты майская ночь.
— Полин, посиди со мной.
Я сажусь рядом с кроватью на табуретку, и мы болтаем. Он говорит о жене, об армии и друзьях, о том, что мечтал сделать и чему не суждено было случиться.
Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом.
Юра держит меня за руку и периодически сжимает ее сильнее.
Что-то он мне не нравится. Через какое-то время заходит дежурный доктор и зовет меня.
— Владимир Николаевич, он прощается, я вам говорю.
Подтягиваем на пост все, что может быть использовано в реанимации.
Пружинит беспомощная плоть под руками. Реанимация – зрелище не из приятных.
Все. Реанимация без эффекта. Время смерти.
Умерли мечты, надежды и планы. Только Господь знает, почему тебе была отведена именно такая жизнь. Спи спокойно, Юра. Медсестра Света, противная в обычной жизни, плачет навзрыд. Она дежурит чаще, чем я, и привыкает к больным больше.
Утро. Май. Время надежд, ветра и весны. Новый день. Все идет своим чередом. Отделение начинает работу. Просыпаются лаборанты, санитарки и медсестры. Утренняя реанимационная рутина. Доктор пьет кофе и приглашает меня. Приходит новая смена. Мы собираемся домой.
— Ты куда идешь? Подвезти? — доктор хороший человек.
— Я зайду в Покровский.
— О, давай я тебя подвезу.
Садимся в машину, хотя тут идти пять минут. Мы вдыхаем май. Машина останавливается у розовых ворот.
— Может, зайдете со мной?
— Давай зайду. Я давно не ходил в церковь.
Мы идем мимо монастырского сада к храму, где горят свечи и собралось уже много людей. Какая прекрасная дорога, мимо клумб, келий и мелькающих черных одежд. Эта дорога и дает нам надежду.
Читайте также:
- Человек приходит в мир. Записки неонатолога
- Записки неонатолога. Древнее счастье
- Записки неонатолога: Новое под солнцем