О Солженицыне, или Кому нужна русская литература (+Видео)
О жизни Александра Солженицына, о том, как клевета продолжает преследовать его и сегодня — литературовед Людмила Сараскина, автор первой прижизненной монографии о писателе.
Я Солженицыным занимаюсь много и долго, мой стаж исследований его жизни и творчества — примерно с 1990 года. Первую свою статью я опубликовала тогда же в «Литературной газете». Ее, кстати, заметил Солженицын еще в Вермонте. То есть двадцать два года работы и тринадцать лет личного знакомства и близкого сотрудничества с писателем.
Мне это дает право говорить о нем как не постороннему человеку, а как его сотруднику. Он меня называл другом, что очень приятно и радостно.
Когда я более или менее изучила произведения писателя и вообще все, что с ним связано, то поняла, что самое интересное, даже гениальное его произведение — это его жизнь.
Поэтому я написала книгу прежде всего о жизни Александра Исаевича Солженицына. Она (его жизнь) мне представляется совершенным художественным произведением.
Людмила Сараскина. Фото Юлии Маковейчук
Почему многие люди воспринимают Солженицына искуснейшим режиссером, который выстраивал свою жизнь по некоему заранее заданному плану? Эпизод за эпизодом? Что, конечно, не так. Но случилось, что постфактум его жизнь действительно оказалась гениальным сценарием, который предоставил ему именно такое детство, такую юность, такие военные годы, такой арест, такую шарашку, такое каторжное пребывание в Экибастузе. Все, что с ним происходило, казалось, и не могло быть иным.
Хотя сам Солженицын все время писал о том, как много он сделал ошибок. Когда про писателя говорят, что он ни в чем никогда не каялся, никаких своих ошибок не признавал, — это неправда, это свидетельство, что «обвинители» ничего у него не читали. Достаточно открыть «Архипелаг ГУЛАГ» и прочитать, как много раз он себя виноватил, чтобы понять — это один из самых кающихся людей нашей литературы. Один из самых откровенных писателей, кто признавал свои ошибки и подробно их называл.
Многие недоброжелатели Солженицына, выискивая в его текстах упоминания об этих самых ошибках, в которых он же и признался, выдавали их за свои находки, за какие-то новонайденные улики и доказательства. Но ведь он об этом сам сказал, сам признался! И покаялся не на тайной исповеди, за закрытой дверью, а на весь мир, публично, громко.
Судьба Солженицына для меня — сильнейший жизненный урок.
Проверка Достоевским
Смотрите, Солженицын и Достоевский… Я начала заниматься Солженицыным, задавшись вопросом: «А какое отношение Солженицын имеет к Достоевскому?» Если бы — не имел никакого отношения, был бы абсолютно чуждым ему, далеким и враждебным, как это бывает сплошь и рядом в литературе, я бы вряд ли смогла подойти к изучению Солженицына.
Но вот потому, что Достоевский оказался Солженицыну не враждебен, а наоборот, писать о его судьбе (о судьбах обоих) стало для меня и возможно, и должно.
Интересно понять, когда же именно Солженицын смог принять и прочувствовать Достоевского. Это не так просто, это не возьми и скажи: «Александр Исаевич, давайте, читайте уже Достоевского, хватит уже!» В юности он Достоевского почти не читал. А то, что, может быть, и прочел, не полюбил. В юности Достоевский был для него закрыт.
Юность у Солженицына была комсомольская, он себя считал верным ленинцем, ленинцем-идеалистом. Он верил, что ленинизм — это некая наконец-то найденная человечеством философская истина, в которую если поверить, если ее изучить и ею проникнуться, то никаких других истин, других философий не надо, ты уже все нашел.
Как-то я обратилась к одному серьезному священнику: «Помогите русской литературе, которую выдавливают из школьных программ, из экзаменов, из учебников. Пусть Церковь скажет свое веское слово в ее защиту». И мне был дан очень горький ответ: «А зачем нам нужна ваша русская литература? Она задает вопросы, на которые мы давно ответили. Она задает вопросы: „Есть ли Бог?“ „Есть ли бессмертие?“ Так что эта ваша русская литература только воду мутит».
Солженицын в молодости думал примерно также: зачем задавать лишние вопросы и искать истины в разных местах, когда вот она — найдена.
Конечно, при таком раскладе Достоевский был не нужен, к нему не пробьешься. Он задает те самые вопросы, которые «не нужны», которые «воду мутят». Официальная Церковь на них отвечает по-своему, ленинизм на них отвечал — тоже по-своему.
Что происходит с Солженицыным, когда он попадает в лагерь? Всю войну он прошел, оставаясь ленинцем, боролся с «паханом» Сталиным в письме к другу, болел вопросами, кто же все-таки виноват в тех недостатках, которые у есть в СССР? Солженицын с другом шифровались: виноват «Вовка» (Ленин) или виноват «пахан» (Сталин)?
Эти письма засекает военная цензура, они более чем весомая улика. Арест. Солженицын попадает на Лубянку.
И первое время в тюрьмах, особенно в Бутырке, в лагерях он сталкивается с контингентом, для себя доселе совершенно не известным. Он сталкивается с людьми, которые про ленинизм все давно уже поняли. Но продолжает все еще спорить с ними. Продолжает доказывать, что ленинизм — это готовая, верная истина. Люди, с которыми Солженицын спорил, были, по-видимому, намного сильнее его, намного образованнее и опытнее. Ему было 27 лет, а им — уже и за 50, и за 60. Он о многих напишет потом — это и поэты, и философы, и геометры, и биологи, и инженеры.
Солженицын сделает позже потрясающее признание: «Я покончил с ленинизмом, потому что у меня кончились все аргументы его защиты». И когда он понял, что собеседники в тюрьме и в лагере положили его на обе лопатки, он открыл для себя другой мир. И только тогда, когда его сердце, его ум, его сознание, его душа были освобождены от этого морока, как он называет ленинизм, наступило время Достоевского.
Тогда — Достоевский вошел в его душу, был им воспринят, был им благодарно понят. Александр Исаевич не стеснялся называть его своим учителем…
Прилипчивая клевета
В следующем году я буду куратором выставки «Достоевский и Солженицын» в музее-квартире Ф. М. Достоевского в С.-Петербурге. В этом году в Индии на конференции в Делийском университете у меня был доклад «Ссыльные русские писатели в Средней Азии»: Достоевский и ровно через сто лет — Солженицын. В тех же самых местах, с теми же самыми сроками, с теми же политическими обвинениями и преследованиями. Это поразительная судьба русской литературы, русских ссыльных писателей. Казалось бы, через сто лет надо бы уж как-то смягчиться нашему строю, нашему обществу, нашему государству! Нет, этого не происходит.
Сравнить пребывание в тюрьме и лагере Достоевского и Солженицына невозможно. На фоне каторги Солженицына может показаться, что у Достоевского, в Омском каторжном остроге, — просто курорт. В сравнении с тем, что претерпели Шаламов, Солженицын и другие, побывавшие в ГУЛАГе.
Мне очень интересно заниматься Солженицыным, чувствовать эту пылающую материю, брать на разрыв: где тонкие места, где спорные места?
Александр Солженицын
Не проходит ни одного моего литературного выступления и в Москве, и в маленьких городах русской провинции, ни одного книжного фестиваля, где бы не задавали очень болезненные вопросы — и о Достоевском, и о Солженицыне. На многие из них приходится отвечать, доказывать, где правда, а где грубая ложь.
Клевета и ложь — вещи прилипчивые. «Клевещи, клевещи, что-нибудь да останется». Могу свидетельствовать, насколько верно это высказывание, насколько клевета неистребима. Причем клевета доказанная, ложь разоблаченная, документально, с различных трибун.
Но проходит время и ложь, клевета — вновь возвращаются.
Обязательно найдется человек, который попытается сорвать тебе выступление. Только потому, что ты написала книгу о Солженицыне, только за то, что ты не клеймишь писателя теми словами, которыми клеймит его этот человек.
И надо с этим работать, надо доказывать. Нельзя просто выставить этого человека вон из зала. Он имеет право, он пришел меня послушать, что-то узнать. И моя задача опровергнуть его ложь доказательно, с аргументами в руках. И это порой тяжелая задача: люди приходят не узнать, как было на самом деле, а утвердить свое представление. И они хотят, чтобы ты с ними согласилась, а ты — не соглашаешься. Это их очень злит, раздражает, ты становишься врагом.
Меня, кстати, Александр Исаевич предупреждал об этом. Когда в 2008 году уже выходила моя книга, он мне говорил: «Людмила Ивановна, вы хлебнете со мной!» Я к этому относилась с легкостью. Когда книга выходит, ты себя воспринимаешь почти как на троне. Все: ты — победитель. Так оно и было. Первое время я не чувствовала этой стихии недоброжелательства, этого желания все переиграть, все опять перевернуть.
Сейчас прошло четыре года, как Александра Исаевича нет, и я знаю, что 75% нашего населения хотят вернуть ГКЧП. Я ощущаю, что возвращаются те силы, которые когда-то травили Солженицына, изгнали его из страны, называли его самыми бранными словами… И с этим тоже надо работать и работать.
Я вспоминаю опять, сколь прозорлив был Александр Исаевич, который предупреждал меня. Но я тогда подумала: «Нам море по колено!» Главное — написать и издать книгу, а там — трава не расти. Написала, издала, затем было второе издание. Книга переведена на итальянский и французский языки, закончен перевод на китайский, сейчас идет перевод на английский. Но врагов меньше не становится.
Зато становится больше людей, которые мне говорят: «До вашей книги у меня к Солженицыну было другое отношение. Сейчас оно намного лучше». Я бесконечно радуюсь таким словам.
Но я была бы слишком легкомысленным и хвастливым автором, если бы сказала, что всех врагов мы победили. Нет, это не так. Зло — не уменьшается.
Задача писателя — постараться хоть немного это зло подвинуть. И на это место впустить чувство доброе, впустить правдивую информацию вместо злой и клеветнической. Вот всё, что можно сделать.
Всё зло победить невозможно. Это было бы с моей стороны иллюзией. Я чувствую, как нарастает агрессия. Скажем, пять лет назад на публичных встречах мои оппоненты не говорили с такой злобой, как говорят сейчас. А сейчас формы выражения агрессии более сильные, более яростные. Люди могут и ударить.
Недавно на Книжной ярмарке в Москве у меня было выступление на стенде издательства «Молодая гвардия». Несколько человек стояли вплотную, и в их глазах я читала, что — убили бы. Это довольно таки страшно. Но они стояли в густой толпе других людей, и добрая энергия, которая шла от этих слушателей, победила; недоброжелатели ретировались.
Ощущать эту агрессию — тяжело. Но все равно — и с этими людьми надо работать. И это для меня сейчас самая большая задача.
Я то думала, что победное шествие книги о судьбе Солженицына будет столь прекрасным… Нет, это трудное шествие. Не книги, а — судьбы Солженицына.Кто-то сегодня хочет взять реванш. Ведь Солженицын ушел из жизни победителем. Все его книги изданы, собрание сочинений печатается. Его произведения введены в школьную программу, проводятся международные научные конференции. Представить себе это в конце семидесятых и восьмидесятых было невозможно. Сейчас — возможно. Но есть силы, которые хотят реванша. Значит, легкой жизни для автора книги о Солженицыне не будет.
Читайте также:
Солженицын. История одной биографии [+ВИДЕО]