Может ли журналист в своих текстах опираться только на свои мысли, не приводя никаких аргументов в пользу своего мнения? Может ли быть целью журналистики защита или борьба с теми или иными общественными институтами? Рассуждает Андрей Зайцев.
Петя и Вася сидят на лавочке и спорят о политике. Петя считает, что президент России — хороший человек, а те, кто выступают против него – мошенники. Вася придерживается противоположной точки зрения.
Их беседа почти всегда строится не на аргументах, а на эмоциях и лозунгах, иногда они даже называют друг друга нехорошими словами, но потом мирятся, и бесконечные дискуссии возобновляются с новой силой.
фото: gettyimages.com
Петя и Вася могут себе позволить вести подобные разговоры – они никому не навязывают своего мнения, не получают за это денег и не отнимают времени у кого-то еще.
Но в последнее время в роли обывателя или пламенного трибуна выступают и колумнисты солидных изданий, радиостанций и телеканалов.
Конечно, в журналистике существуют разные жанры, и колонка – одна из самых субъективных в принципе. Но таких текстов, где мнение автора, его мысли становятся единственным содержанием статьи, становится слишком много. Иногда это приводит даже к рождению нового мифа в информационном пространстве.
Можно вспомнить об утверждении Юлии Латыниной о том, что Церковь сожгла Коперника, которое было повторено ей в одной из статей в «Новой газете», в публикациях других авторов можно было найти упоминания о том, что участниц группы Pussy Riot арестовали сразу после выхода из храма Христа Спасителя, хотя акция произошла 21 февраля, а аресты двух участниц произошли 3 марта, а еще одной – 16.
В результате такой небрежности в сознании пишущих авторов совместились дата молебна и дата ареста и в статьях могли появляться фразы: «Еще в апреле, то есть через месяц после акции, ничего о ней не слышала почти половина россиян, а внимательно следили за событиями лишь 4%. В июле уже три четверти жителей России знали об акции, а 10% внимательно следили за происходящим». Подобные ошибки даже в аналитических статьях происходят от нежелания перепроверять факты и подтверждать свои построения ссылками на источники. Этим страдают колумнисты и журналисты, независимо от своих мировоззренческих установок.
В результате мы, журналисты, незаметно пришли к той ситуации, когда журналистика у нас стала партийной в худшем смысле этого слова. Колумнист Х пишет колонку про законопроект о защите чувств верующих, не приводя ни одной цитаты из законопроекта. Колумнист Y создает столь же страстную колонку в поддержку этого законопроекта, также не приводя ни одной цитаты из текста.
Мы так увлеклись спекулятивными в средневековом значении этого слова доводами, так сладостно стали нападать на своих коллег и целые издания, что забыли о том, что все мы так или иначе находимся в одной лодке. Сегодня начались неприятности у издания «Большой город», до этого была закрыта «Русская жизнь», не стало «Страны. Ру», раскалывались и делились крупные сайты, пишущие о религии, а мы, не замечая этого, все обмениваемся уколами и позволяем себе фразы типа: «Ну что вы хотите, это же (далее следует любое нелюбимое нам издание или сайт).
Привычка вести полемику без аргументов, но зато с сильным упором на направление того или иного СМИ, может окончательно убить даже православную журналистику.
За последний год что-то изменилось. Мы публично стали делить православных христиан и своих коллег на «ветхозаветных и новозаветных», на «консерваторов» и «либералов». Мы позволили себе вести публичные споры, основываясь не на аргументах и доводах, а исходя из личных партийных и иных пристрастий. Находясь в одной Церкви, причащаясь из одной Чаши, мы позволяем себе радоваться проблемам других изданий.
Обилие колонок, мысль о праве на абсолютную субъективность даже в интервью, новостях или аналитических текстах, убивает нашу профессию.
Мы стали публично говорить о том, что единственная настоящая цель журналиста — это поддержка режима (Церкви) или борьба с ними. У нас появились свои медийные иконы, и мы учим молодых коллег быть на них похожими. Близким себе по убеждениям мы готовы простить проступки, зато коллегам из противоположного лагеря мы клеим ярлыки, часто разбирая не их тексты, а их личность.
Мы забыли о том, что принцип качественной статьи, новости или даже колонки две тысячи лет назад сформулировал Плутарх: «Что до меня, то, прилежно изучая историю и занимаясь своими писаниями, я приучаю себя постоянно хранить в душе память о самых лучших и знаменитых людях, а все дурное, порочное и низкое, что неизбежно навязывается нам при общении с окружающими, отталкивать и отвергать, спокойно и радостно устремляя свои мысли к достойнейшим из образцов».
фото: gettyimages.com
Конечно, журналист имеет право писать не только о лучших и знаменитых людях, но и говорить о недостатках, об общественных пороках, но при этом он не должен оскорблять своего оппонента, переходить на личности, исходить из гипотетических предположений.
Журналист может любить Патриарха, президента или оппозиционного политика, быть либералом, консерватором, верующим или атеистом, но он не может писать колонку лишь на основе своих симпатий и антипатий. Такие тексты окончательно убивают идею о солидарности журналистов.
Когда избили Олега Кашина, Михаила Бекетова, многие высказались о том, что недопустимо убивать за слово. Это бесспорный случай – на слово надо отвечать словом.
Но мало кто думал вот о чем. Когда Владимир Чернышев сделал на НТВ фильм «Сталин с нами», некоторые его критики стали говорить не о недостатках работы журналиста, а о том, как он вообще посмел сделать такую работу. Вместо критики по существу, хотя она тоже была, мы вводим цензуру по идеологическим мотивам, табуируем темы. Мы создаем некий внутрицеховой договор, при котором становится стыдно признаться, например, в интересе к личности Сталина.
Это очень плохие симптомы. До тех пор, пока мы будем видеть соринку в глазу журналистов из другого лагеря, но при этом прощать бревна в очах своих единомышленников, ни о какой журналистской солидарности не может быть и речи. Мы так и останемся сидеть на своих лавочках и выяснять отношения «район на район».