«Змеи из ушей ангелов и разутые святые». Зачем нужны росписи в храме, если люди в них ничего не понимают

Возможно, в лавке имели в виду росписи XX века в стиле провинциального «академизма». А мастером оказался иконописец Сергей Андреев, художник с техническим образованием.

– Сергей, как вы относитесь к обвинениям прихожан, что росписи делаете не так? В Никольском соборе Евпатории я слышала мнение, что вы испортили «все благолепие двадцатого века», создав роспись в византийском стиле. 

– Что им до Византии, такие критики, наверное, не слышали про нее никогда. И чего только мне не вменяли с этим храмом. Например, что я рисую у ангелов змей, торчащих из ушей. Они имели в виду тороки (слухи) – ленты в волосах ангелов. Таких вот «обвинений» я могу собрать на книгу. 

Одна старушка подошла с укором: «Сколько можно возиться? Пять раз уже можно было расписать!»

Тороки (слухи) — ленты в волосах ангелов, символизирующие слушание ими Бога

– А для чего все эти росписи в храме, если язык иконописи мало кто понимает? 

– А литургию, думаете, все понимают до конца? Но люди приходят, им важно помолиться, успокоиться, причаститься.

Мы действуем по законам красоты. Понятно, что образование важно. Но, я уверен, даже просто визуально, искусство помогает человеку приблизиться к Богу и понять Его Промысл о нас. 

– Большая ответственность у иконописца, получается.

– Еще несколько лет назад, до росписи храма в Евпатории, я говорил, что я не иконописец. Я твердо убежден, что самый настоящий иконописец – это монах или близкий к монашеству человек по мышлению, по образу жизни. Я это знаю точно, потому что я знаком со многими иконописцами-монахами, и порой, может быть, они не всегда блестящие мастера, но все-таки, чувствую, там больше настоящего. Про себя всегда говорил, что я художник, который научился писать иконы. После этого храма я уже иногда рискую назвать себя иконописцем, и то не всегда, но все это накладывает ответственность, это точно.

– Сейчас много идет разговоров о том, как писать новомучеников. Вот в Никольском соборе на стенах образы Патриарха Тихона, членов Царской семьи. Как вы решали для себя этот вопрос? 

– С Царской семьей – отдельная история. Несколько лет назад на меня вышла Наталья Поклонская и попросила написать два портрета в белый зал Ливадийского дворца. За полгода я их написал, изучив много исторического материала, фотографий. Так что делать композицию в Никольский собор мне было достаточно просто. Конечно, необходимо портретное сходство, ведь от этих святых осталось множество фотографий и даже киносъемок.

Увидев росписи в Евпатории, Поклонская стала искать художника, чтобы попросить его расписать часовню в Симферополе. Она очень удивилась, узнав, что этот художник – тоже я. 

– Вы занимаетесь не только церковным искусством?

– В своей мастерской я пишу, как любой художник, очень много копирую. Делаю портреты, не на заказ, для себя – мне нужно совершенствоваться, а светское искусство дает больше свободы в том смысле, что можно решить так или иначе любой портрет и любой образ. Зато потом мастерство можно применить и в церковной росписи.

«Святые должны быть разутые»

– Вы начинали работать в конце 80-х – 90-е, какие воспоминания об этом времени в целом? 

– Девяностые – самые омерзительные годы. Когда я ехал в Каменец-Подольский, всегда думал, что есть риск не вернуться – в дороге путешествующий на машине мог получить пулю или нож. Много бандитов было вокруг. Спасало, что бандиты знали – мы художники, работаем в храме, они нас уважали и не особо трогали.

«Зачем вы нам в храме корову нарисовали?» – как прихожане понимают иконопись

Подробнее

Этот город на Западной Украине – наполовину католический, наполовину греко-католический, немножко православный. Три года я там работал руководителем, расписали кафедральный собор. Расписали там же церковь в деревне, в каноне, и деревенские жители, привыкшие к «сельскому реализму», были в шоке, они такого не ожидали, жаловались епископу.

Когда мы закончили, владыка поехал на освящение, а потом мне сказал: «Слушай, они даже никогда не поймут, что они получили. Я-то думал, что получилось нечто ужасное, а у меня теперь такой храм здесь!»

Претензии у местных были такие, как у одной женщины, которая сказала, что была во всех храмах и нигде «взутих святих не бачила» – не видела обутых святых. Я попытался объяснить: как же император Константин, князь Владимир, Георгий Победоносец и так далее. Но прихожанка была неумолима – должны быть разутые и всё. И таких вот моментов было много.

– Вы говорите, что в городе Каменец-Подольский сосуществуют рядом разные конфессии. И как? 

– Очень хорошо сосуществуют. Тогда, по крайней мере, да и сейчас, насколько я понимаю. А вот у обывателей в голове полная каша, хозяйка, у которой я снимал жилье, говорила: «Я утром была на православной службе, теперь на мессу иду». 

– Какой храм вам особенно тяжело давался?

– Пожалуй, храм в Ростовской области, это было уже в «нулевые». Там вокруг была какая-то криминализированная обстановка.

После этого я решил уйти подобру-поздорову. 

А вот полностью я доволен именно работой над росписью Никольского собора в Евпатории. Здесь действительно мне никто не мешал (я имею в виду священноначалие, старушки помешать процессу не могут), не говорил, как писать, полная творческая свобода и уважение к мнению художника! 

Еще б шаг – лететь мне 30 метров на мраморный пол 

– Сергей, а в детстве вы с иконой сталкивались?

– Нет. Я родился в семье коммунистов в 1955 году. Мама – доцент кафедры физики в политехническом институте, папа тоже преподавал, у него инженерное образование. И я, как и родители, тоже окончил Новочеркасский политехнический институт – очень хороший, с традициями, до революции возникший на базе бывшего Варшавского университета. 

Правда, когда мне было 16 лет, я увидел, как работает художник, причем мой товарищ, и я сказал: «Всё, надо учиться на художника». 

Но я ничуть не жалею, что окончил политехнический: образование, знание математики очень помогает в работе. 

После института год проработал в особом конструкторском бюро на космонавтику, а попутно готовился к поступлению в художественный вуз. 

Два раза поступал в Строгановку, три раза в Харьков, учился там вольным слушателем, но поступить не получилось, причем специальные предметы я сдавал на пять и четыре, а тройку мне ставили, например, по истории. 

В итоге я уже устал, у меня был ребенок и я решил «завязывать» с поступлениями.

– Жена не говорила: «Хватит поступать, уже не мальчик»?

– Нет, она поддерживала. Я понял, что надо дальше развиваться самому и кормить семью. А тут – перестройка. Я пошел рисовать на набережную в Евпатории (мы к тому времени перебрались в Крым из Новочеркасска – жене дали направление после института), тогда там были хорошие деньги, большой спрос и я за два сезона сделал 400 портретов – практика прекрасная, причем это был полноценный академический рисунок. Как-то ко мне человек подошел и говорит: «Нам нравится, как вы работаете. Не хотите расписать храм?»

Сергей Андреев

Я, хоть и был тогда не крещенным, согласился, позвонил своему другу – художнику, выпускнику Строгановки, в Новочеркасск. 

Мы договорились встретиться на месте – в Псковской епархии, из которой и был подошедший ко мне человек, как оказалось, представитель священника, настоятеля храма в деревне Подберезье Локнянского района. 

Приехали, встретились с другом на станции Дно, где отрекся государь. Пошли искать деревню. Пока шли по псковским болотам, чуть не утонули, но нашли деревеньку и ахнули: красота неимоверная! Холм, небольшая белая церковь, вокруг лес, маленькое кладбище, река Ловать, по которой был когда-то путь из варяг в греки… 

Настоятель, отец Самсон, нас встретил, а потом, позднее, тут же в реке меня окрестил. 

Я был внутренне уже готов к этому. 

– Вам предстояло весь храм расписать? 

– Да, мы стали делать обмеры, целый день обмеряли, потом полдня считали. Посчитали и сказали, что получается за всю работу 80 тысяч рублей. Это в советские времена (шел 1989 год) были просто неимоверные деньги. Настоятель сбил немножко, но согласился и говорит: «Вам же задаток какой-то нужен. У меня есть 10 тысяч свободные, я вам дам». Мы были потрясены – сразу получить такую сумму – что такое 10 тысяч? Тогда два «жигуля» можно было купить, так что, когда я привез домой 5 тысяч, жена была в шоке. 

– Как вы, светские художники, разбирались, где, как, какие образы писать? 

«Сделай, как было в XVI веке». Что слышит иконописец, когда ищет новое решение

Подробнее

– Во-первых, читали много литературы, слушали советы священника, который не навязывал ничего с художественной точки зрения, но мог подсказать что-то с богословской. Во-вторых, мы поехали в Псков к отцу Зинону, он тоже дал какие-то полезные советы. Я думал, что раз он монах-иконописец, то он сидит в одиночной келье и пишет. А он оказался очень деятельным человеком, постоянно в движении. 

Во время нашей работы мы постоянно сталкивались с чудесами, вроде мелкими, но заставляющими задуматься. Транспорт там ходил раз в сутки, и он может прийти, может не прийти. Если опоздал, ищи иные пути. Когда мы из храма поехали в Псково-Печерский монастырь к отцу Зинону, нужно было добираться, несколько раз меняя автобусы. Подходим, спрашиваем людей, слышим в ответ: «Вы опоздаете, автобус уже ушел». Приезжаем, автобус стоит, а он уже полчаса как должен уйти, прыгаем туда, нам говорят: «Нет, вы не успеете на следующий». И так несколько автобусов нас «ждали». Вообще чудеса случались в моей жизни и потом. 

– Например?

– Машина у меня давно, и раньше я ездил неосторожно. Один раз мы с женой и с моей мамой поехали в Ялту, попали в гололед. Я сдуру без опыта сделал что-то не так, и машина полетела с огромного косогора. Казалось бы, она должна упасть, а я – вырулил. Буквально физически почувствовал, как меня поставили на место. По законам физики такого не должно быть. 

Сергей Андреев

Как-то я расписал купол в высоченном храме и через пару дней после окончания работы увидел снизу, что у одного ангела там на лабаруме что-то не дописал. Полез наверх, отошел, посмотрел, еще отошел. Потом только оглянулся и увидел, что уже перила сняли, и еще б шаг – лететь мне 30 метров на мраморный пол…

И это – не единственные случаи, когда я чувствовал удерживающую меня руку. 

– Ваш сын не стал художником?

– Нет. Он окончил Севастопольский университет, специалист по компьютерным системам, сейчас больше занимается строительством, очень скрупулезный человек. Причем скрупулезность у него чуть ли не с рождения, а у меня с годами стала проявляться. Все сошлось, когда узнал недавно, что моя бабушка – немка. А также что у меня есть двоюродный племянник, Андреев Константин Дмитриевич, епископ Евангелическо-Лютеранской церкви Аугсбургского исповедания в отставке.

Не надо добровольно сужать картину мира

– Вы сказали, что вам знание математики помогает в работе. В чем?

– Высчитать масштаб, например, рассчитать, чтобы четырехметровые фигуры смотрелись в барабане адекватно. Помогает, когда сложная архитектурная форма и очень много членений, нужно сделать правильно картон. 

– Сложно руководить бригадой, с которой вы расписываете храмы? Никто не обижается, что кому-то больше платят, кому-то меньше? 

– На самом деле – когда с людьми по-человечески, они с тобой ровно так же, так что никаких сложностей. Бывает, некоторые приходят, молодые, чтобы набраться практики: «Мы бесплатно будем работать». Но бесплатно никто у меня не работает. Ведь человек делает работу, он должен кормиться, семью кормить. 

У меня никто не знает, сколько кто получает – каждому своя оплата, которая зависит от уровня мастерства, опыта. 

– Кстати, вам физико-математическое образование не мешает верить? 

– Скорее, наверное, в чем-то укрепляет, потому что я знаю суть некоторых процессов и понимаю, что без высшей силы они бы никогда не произошли.

Наоборот, мне кажется, чем больше знаешь о том, как устроен Божий мир, тем больше им восхищаешься. Не надо добровольно сужать картину мира. Работала у меня одна девочка, аспирант из Киевской академии художеств, на росписи в монастыре. Монастырь находится в ущелье. «Ты посмотри, – говорю, – представляешь, сколько здесь наслоений, и каждый временной период говорит о далекой многомиллионной истории, о тех существах, которые когда-то населяли планету…» – «Никаких миллионов лет не существует, всего шесть тысяч, как в Библии написано, так буквально и надо понимать», – отвечает она. Я говорю: «Как ты, с двумя высшими образованиями, можешь так говорить? Только эпоха динозавров насчитывает 160 миллионов лет». – «Нет, нам священник сказал, что все именно так». 

«Молодым иконописцам нужно смотреть на лица в метро». Почему у церковного искусства нет задачи поразить

Подробнее

Мешает в церковной жизни то, что не так часто, как хотелось бы, встречаешь нормальных священников. За тридцать лет у меня уже есть какой-то опыт общения с ними… 

– Какой священник – нормальный?

– Нормальный священник – тот, кто свою миссию выполняет, на мой взгляд. А ненормальный – тот, у которого руки растут, чтобы загребать. Понятно, что это далеко не все, но обидно, когда сталкиваешься с подобным. Я же прекрасно вижу, работая, на какие уловки порой идут люди, в том числе по отношению к нам, художникам, чтобы не заплатить. Таким образом я уже попадал и на большие суммы. Просто не платили за работу. Находят тысячи причин, чтобы придраться, тогда легче просто уйти. 

Я знаю историю, она произошла лет десять назад здесь, в Крыму, со знакомыми художниками. Настоятель после завершения работы накрыл стол художникам, а когда они хорошо выпили, вызвал милицию, их забрали. Когда пришли за обещанными за полностью сделанную работу деньгами, сказал: «Куда вам, грешникам, платить, вы и так оскорбили, опозорили храм». 

Как можно с амвона декларировать одни ценности, а в жизни придерживаться других? 

А еще я нигде не видел такой ненависти к людям, как в некоторых монастырях. Как набрасываются на экскурсии, которые идут через монастырь без предупреждения, вплоть до оскорблений! Понятно, лучше все согласовывать, но если люди из мира действуют по законам сего мира, то люди, ушедшие из него, могли бы показать пример другого отношения к людям.