Знаменосец Женька и Князь-покровитель
Второпях подобранный шлем то и дело съезжал Женьке на лоб. Приходилось поправлять, а это непросто: левую руку тяжелила палица, правая сжимала древко знамени. И уж, конечно, неразношенные сапоги давили ноги.
А еще на душе у Женьки было тоскливо-претоскливо. Не только из-за неудобных доспехов. Ему не нравилось, всё, что происходило вокруг. И с каждой минутой не нравилось всё больше.
* * *
Парк появился давным-давно, когда еще не родились прабабушка и прадедушка Женьки, и даже еще не успели родиться их родители. Парк назывался «садом», при усадьбе графа-генерала. Сад посадили по плану самого графа: аллеи с липами и дубами, беседки, фонтаны. Бесформенный грязный пруд превратился в озеро, с кувшинками и лебедями, конечно же, белыми.
Внук графа захотел, чтобы его имя знали все, как знали имя деда, но он не был генералом. Поэтому, внук графа подарил Парк городу и лишь попросил повесить при входе доску со своим именем. Теперь днем по аллеям ходили няньки с младенцами, резвились гимназисты, а по вечерам, в свете тусклых газовых фонарей, о чем-то шептались парочки.
Потом времена изменились. Граф куда-то исчез, исчезла и доска с его именем на воротах. Вместо нее появилась большая, но не такая красивая доска, подтверждавшая, что Парк стал Городским и носит новое, какое-то забавное имя. По аллеям бегали юные физкультурники. Их приветствовали новые скульптуры: Девушка с веслом, Юноша с ядром, Мальчик с планером и Девочка со щенком.
Шли месяцы и годы. Фонари, став электрическими, светили ярче. На соседних улицах звенели трамваи, кряхтели автомобили. Вместо одноэтажных домишек, росли пятиэтажки, потом кое-где между ними возвысились девятиэтажные гиганты.
Парк ничего не замечал. В нем, как и прежде весной, пели соловьи, а осенью, перелетные птицы останавливались на отдых, перепутав Парк с небольшим лесом. По аллеям гуляли влюбленные, на полянах гоняли мяч мальчишки. Юноша по-прежнему пытался запустить ядро на рекордную дистанцию, а Девочка гладила своего Тузика.
Потом времена опять изменились. Доска при входе исчезла совсем, без замены на доску с другим именем. Фонтаны, безводные уже полвека, покрылись слоями палой листвы и совсем уж подлым мусором. Фонари гасли один за другим, пока не погасли совсем. И все равно, по заросшим аллеям, как прежде, гуляли мамы с колясками и влюбленные. В озере можно было искупаться, на полянах — гонять мяч.
Женька тоже гонял мяч, а еще учился биться на мечах и секирах, потому что Парк оказался самым подходящим местом для тренировок клуба «Княжья дружина».
В клуб Женька пришел лишь год назад и уже знал, чем отличается шестопер от чекана, как насадить лезвие копья на древко, как обить щит кожей и как правильно принять на щит прямой удар. Бабушки и дедушки, гулявшие по аллеям, смотрели на бойцов со страхом, интересом и привычным укором, а их внучата — просто раскрыв рты. Оборачивались бегуны и велосипедисты (табличку о том, что в Парке нельзя кататься на велосипедах, украли, как и табличку с именем Парка). Перелетные птицы и птицы, гнездившиеся на аллеях, глядели равнодушно — чего только они не видели.
А потом журналист городской газеты, которого тоже когда-то возили по аллеям в коляске, написал, что «Парк в его нынешнем виде никому не нужен, кроме бомжей и бродячих собак». Однако журналист верил в чудеса. В конце статьи он заявил, что единственная возможность для Парка выжить — стать Чудесным Парком.
* * *
Оружие и доспехи, позаимствованное в запасниках городского Дворца культуры, Женька раскритиковал сразу. Фанерные щиты чем-то напоминали валентинки. Дизайнер жестяных шлемов вряд ли думал – убережет ли такой шелом в бою голову, даже будь он скован из более серьезного металла? Мечи выглядели как увеличенные столовые ножи.
Будь его воля, Женька в жизни бы не прикоснулся к такому хламу. Но руководитель клуба, воевода дядя Миша, богатырского роста и с богатырской бородой, сам долго ругался, а потом сказал.
— Спонсор предложил помаячить в шоу. Мы в августе в Изборск на реконструкцию с бугуртом едем, а денег – только на плацкарту в оба конца. Постоим два часа, переживем, зато маржа — год не забудем.
Правда, сам переживать не захотел. Оставил старшего — боярина Витальку, пусть командует. Виталька тоже ругался, когда режиссер шоу забраковал оружие дружины, сказав красивое слово: «Это не концептуально». И договорится с театром при ДК — пусть выдадут реквизиты к «Сказке о царе Салтане». Тем более, по сценарию как раз и полагался торжественный марш тридцати морских витязей.
Витязей оказалось в половину меньше. Более-менее взрослые дружинники отговорились — кто болезнью, кто именинами бабушки, а вот мелкоте отговориться не дали. Женьке, как самому младшему, доверили нести знамя (никто не хотел) и вручили палицу, похожую на уменьшенную морскую мину — самое смешное бутафорское оружие. Еще Женьке наклеили всклоченную черную бороду, как у террориста, просидевшего год в горной пещере и вытащенного оттуда под телекамеры центральных каналов. Так Женька понял, что назначен Дядькой Черномором. Блииин!
* * *
— Кто сказал, будто в нашей жизни не осталось места для чудес? Вспомните, недавнее прошлое. Когда-то любимый нами сад в центре города превратился из уютного уголка в проблемную точку. Кто из нас не горевал, глядя на этот заброшенный пустырь, упоминаемый только в криминальных сводках? Кто не жалел о том, что любимый нами старый парк остался без присмотра и хозяина? Но, произошло чудо. Хозяин — нашелся.
Хозяин, который нашелся, стоял неподалеку от трибуны, без всякого интереса озирая окрестности, хоть и видел их впервые. Генеральному директору фирмы-застройщика полагалось выслушать речи и забить в землю колышек. С этой минуты история прежнего Парка прекращалась и начиналась история Парка Чудес.
Когда Застройщик был маленьким, его не катали в коляске по Парку, а школьником он не гонял мяч на поляне. Застройщик родился и вырос в другом городе, где есть метро и шесть аэропортов. Он долго застраивал родной город и теперь решил инвестироваться в соседний областной центр. Именно эту стройку выступавший на трибуне вице-мэр назвал «чудом».
Чудесного в истории спасения Парка от бомжей и бродячих собак было очень много. Но есть чудеса, которые благоразумные люди никогда не обсуждают вслух. Из пыльной архивной папки, перевязанной растрепанной тесьмой и хранившей пожелтевшие бумаги, чудом исчезли несколько листов. После этого Парк перестал быть памятником ландшафтной архитектуры XIX века, превратившись в такой же пустырь, как и другие городские пустыри.
У большинства городских журналистов чудесно открылись глаза и они начали снимать репортажи и писать статьи о том, что парк нуждается в реконструкции и никто, кроме Застройщика, её провести не сможет.
Нашлись суетливые, непонимающие люди, заговорившие о городском референдуме. Но им объяснили, что «референдум» — неблагозвучное, иностранное слово, зато существует красивое русское слово: «общественные обсуждения». На общественных обсуждениях произошло новое чудо — в зал районного ДК не попал ни один суетливый человек, зато все пришедшие согласились: Парку нужна реконструкция, а сделать ее может лишь Застройщик.
Все чудеса сотворил человек, которого звали Идеолог Проекта. Сейчас Идеолог стоял в толпе участников мероприятия и лениво кивал головой, слушая, как вице-мэр читает его текст.
* * *
— Пап, а правда, что в Парке будет русский «Диснейленд»? — спросил однажды Женька за ужином.
— Новорусский диснейленд, вот, что будет, — ответил папа. — Отель, бизнес-центр и элитный микрорайон. Ну, еще, оставят зеленый кусочек с луна-парком, чтобы соответствовать названию. Им земля в центре с подведенными коммуникациями нужна, вот и все чудеса.
Женька верил и не верил. Он знал, что взрослые иногда врут. Но, чтобы так?
Теперь, глядя на Застройщика и его свиту, Женька с каждой минутой убеждался — папа прав. Он видел глаза этих людей и не верил, что они способны на что-то доброе.
— Мы (вице-мэр считал себя причастным к будущему преображению парка и весомые основания у него были) наполним этот парк нашим, русским смыслом. Здесь не будет мике-маусов, санта-клаусов и прочих гуффи. — Последнее слово выговорил, чуть ли не с естественным омерзением, будто раскусил толстую муху. — Наш Чудесный Парк оживит наши, русские чудеса, знакомые нам еще с детских книг. Мы увидим русалок, леших, богатырей и красных девиц, зайчиков и мишек.
Лицо оратора было восторженным, Застройщика и его свиты — равнодушным, а Женькиных друзей — печальным. Им, как и Женьке, становилось ясно: несмотря на слова о богатырях, тренировки их клуба в обновленном Парке не предусмотрены. Как, впрочем, и мальчишеский футбол на полянах. Они иногда переглядывались с Женькой, будто стараясь сказать: «Да уж, вляпались». Большинство просто глядело в землю.
Между двух берез, прежде считавшихся футбольными воротами, завершалась подготовка к фуршету. Охранники ходили вокруг столов, наблюдая, чтобы кто-нибудь не допущенный не подкрался и не начал есть. Куча упаковок от вынимаемой снеди росла стремительно и даже задорно.
Женька обводил взглядом окрестности, стараясь найти хотя бы одно лицо, на которое не противно смотреть. И уставился на бутафорское знамя — кусок фанеры, украшенный портретом Князя. Когда-то Князь защищал своими полками Город и земли вокруг него, а потом стал небесным покровителем края.
Князя на знамени нарисовали очень хорошо. Не хуже, чем на областном гербе, а может и лучше. Именно поэтому было видно то, что ускользало от глядевшего на герб. На фанерном знамени Князь хмурился.
Может, он хмурился всегда, а может — именно сейчас, глядя на то, на что сейчас глядел и Женька.
* * *
… Года полтора назад, на поляне, там, где сейчас стоял табун огромных чёрных машин, Женька играл в футбол и однажды выбил мяч в далекий аут. Помчался следом, опасаясь — не скатится ли мяч в озеро? Тот, не допрыгав метров пятнадцать, остановился в ложбине и замер среди травы.
Добежавший до него Женька тоже замер. Потом огляделся. Кажется, впервые он понял, что в Парке и, особенно, на берегу озера, в ивовой низине, город исчезает. Не видно домов, не слышно машин и даже звон трамвая вроде далекого стрекота электрички, когда ты в лесу собираешь грибы.
Так Женька и стоял, с мячом в руках, удивляясь, как легко покинуть город, пока крики друзей: «ты что, утонул?» не заставили его помчаться обратно.
Теперь, глядя на людей, решивших превратить его Парк в Чудесный Парк, Женька понял: он больше никогда не сможет вот так увидеть Не-Город, из самого центра. И станет взрослым. Потому что понять тяжесть слов «больше не увижу», значит, стать взрослым.
И впервые в жизни Женька ощутил, что по-настоящему чего-то не хочет. Бывало, он не хотел, чтобы у него болел зуб, бывало — чтобы кончались каникулы. Но впервые не хотение стало кромешной болью. Женьке до слез стало стыдно за свои клоунские доспехи, за то, что он вообще участвует в этом подлом спектакле, пусть и самым мелким актером.
Щеку щекотала сползавшая слезинка. Женька оглянулся, вокруг были только грустные или наглые глаза. Поэтому Женька опять взглянул на Князя.
— Ну, хотя бы ты заступился, тоже мне покровитель! — зло шепнул он. — Или на все это смотреть нравится?
— Не нравится, — услышал Женька в ответ. Хотя, мог поклясться, что ни слова не прозвучало.
— Тогда почему не заступишься, не поможешь?
— А меня кто-нибудь просил?
Теперь сомневаться было глупее, чем верить. Губы Князя шевелились, взгляд стал печален.
— Ну, — прошептал удивленный Женька, — тебя же считают покровителем, молятся тебе.
— Нельзя мне молиться, — взгляд Князя стал таким суровым, что у Женьки на глазах от удивления пропали слезы. — Меня только просить можно, чтоб заступился за вас. А вы…
Безмолвный голос наполнился обидой.
— Везде меня рисуете, и на знаменах, и на больших щитах торговых, что вдоль улиц стоят. Вот недавно в палатах вашего головы цветными стеклышками выложили. И никто не просит — «Заступись!» А я без просьбы заступиться не могу. Привыкли твердить: «Не проси, никогда ни о чем не проси». Вот и до не просились.
— Я прошу. Заступись, помоги! Я хочу, чтобы этого всего не было! Ну, ты сам не видишь, что ли, не понимаешь? — слезы лезли к глазам, но злости у Женьки было больше, чем слез. — И люди не хотят!
— Люди не хотят? — в голосе Князя было удивление, но не насмешливое, а с прежней обидой. — Почему же тогда никто сражаться не хочет? Или не видят, что это поганцы и тати? Начали бы вы с ними сражаться, да меня вспомнили, тогда помог бы, хоть один против сотни бейся. Так не хотят.
— Я хочу сражаться, — чуть не плача сказал Женька. — Даже один!
И зажмурился, ожидая увидеть насмешку. А когда открыл глаза, чуть опять не зажмурился — таким серьезным стало лицо Князя.
— Правда, хочешь сражаться?
— Правда.
— Тогда проси. Только правильно. Того проси, пред Кем я сам заступаться должен.
Если человек настроился на битву, ему уже легче. Женька сам удивился, легко найдя правильные слова.
— Слышу, — ответил Князь. — Погоди, сейчас узнаю, можно ли.
Женька вздохнул от обиды. Слёзы чуть не вернулись на глаза. Все они, взрослые, одинаковые. Пообещают, а потом скажут — не разрешили. Хотел папа с тобой в кино после работы сходить, а его начальство не отпустило.
Даже укусил губу от злости. Разве можно так терять надежду? Даже, если ты надеешься на чудеса. А чудес, как известно, не бывает.
* * *
— И вот настало время чудес! — неслось с трибуны. — Сейчас наш уважаемый Михаил Андреевич вобьет золотой колышек и начнется новая история Парка. И земля ответит чудесами.
Михаил Андреевич вздохнул, направляясь к очищенной проплешине, где на стуле уже лежал колышек (может, и правда, золотой?) и молоток.
— Так, пацаны, вспомнили свой номер, — Женька услышал шепот режиссера из ДК, злого, как и все профессионалы, которым доверили любителей. — Увидели русалку — приготовились. Увидели избушку на курьих ножках — шагом-арш и обходим трибуну кругом. Ты, с флажком, первый идешь.
Женьке захотелось огреть режиссера палицей…
— Разрешили, — услышал он шепот. — Только ты их не очень. Совсем душу не выбивай.
Женька обернулся. На лице Князя появилась довольная улыбка — ни один художник бы не решился нарисовать таким областного покровителя.
Удивиться Женька не успел. Внезапно огромная бутафорская палица стала раза в два меньше и раза в три тяжелее, как и должна быть. С гладкой, крепкой деревянной рукоятью, тяжелым набалдашником, способным оглушить врага в любом шеломе, если удар был метким и крепким.
«Я что, должен их по башке всех подряд лупить?», — удивленно подумал Женька, как вдруг, понял, что должен делать. И вытянул руку с палицей вперед. Князь давал советы.
— Чудес хотят, — зло шептал Женька, — вот пусть и получат.
Князь улыбался.
Застройщик втыкал колышек в землю. Слышались зачаточные аплодисменты, десяток репортеров с телекамерами толкались вокруг, отпихивая фотокорреспондентов.
Размах, меткий репетированный удар и колышек вошел на треть в землю. Грянул истовый шквал хлопков. Застройщик, таким же заученным жестом, победно поднял молоток для завершающего удара…
… И вдруг аплодисменты превратились из прежнего потока в ручей, иссякший через пару секунд. Колышек вылетел из земли метра на четыре и упал к ногам Застройщика.
Идеолог, увидевший забавное происшествие, бросил короткий взгляд-приказ на одного из подчиненных: проведи работу с репортерами, чтобы забавный кадр не попал на телеэкран и в прессу. Застройщик, как будто ничего не произошло, опять вонзил колышек, правда, уже чуть в стороне от изначальной лунки. Примерился, поднял молоток….
У Лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том,
И днем, и ночью, кот ученый,
Всё ходит по цепи кругом…
Режиссер, увлеченный сценарием, не заметил летающего колышка и дал знак чтецу. Тот поднялся на сцену, приступил к декламации. Артист, наряженный в костюм кота Базилио из спектакля про Буратино и прицепленный к раскидистому дубу, начал бродить вокруг да около.
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит…
Застройщик нанес новый удар, на всякий случай отскочил и очень благоразумно. Золотой колышек вылетел из почвы еще резвее, ушел в небо чуть ли не со свистом, закрутился как волчок и вернулся на землю, разбившись на две половинки.
Этот инцидент заметили не все, так как отвлеклись на нового гостя праздника. Едва чтец сказал: «Там чудеса, там леший бродит»…, как в толпе появился бомж, опустившийся до полной наготы, не считая трехметровой бороды, которой он сам себя обернул. Пахло от него смолой, хвоей, дупляной прелостью, болеголовом и прочими неожиданными, а потому и пугающими лесными запахами. Бомжара ухмыльнулся, почесал затылок левой пяткой, подмигнул девицам и направился в сторону фуршета.
Два охранника в костюмах-близнецах, пахшие одеколоном столь же истово, как от бомжа несло чащей, схватили его за руки, но незваный гость вырвался, будто был смазан маслом. Секьюры гнусно выругались, не стесняясь дам и начальства: каждый из них сжимал руками по свернувшемуся ежику.
«Русалка на ветвях сидит»…
— Вот, вот! — крикнул кто-то, показывая пальцем не на бомжа, и, тем более, не на жирную артистку сидевшую на дубе, а на прибрежную иву. На её ветвях, действительно, возникло странное существо — с рыбьим хвостом и девичьим телом. Русалки приветливы только с одинокими кавалерами, а с толпой — злы. Особо зло взглянула русалка на конкурентку. Да так, что та рухнула с дуба.
Там, на неведомых дорожках,
Следы невиданных зверей,
Избушка там на курьих ножках,
Стоит без окон, без дверей
Декламатор даже закрыл глаза от вдохновения. А зря! Иначе бы увидел, как каждое его слово воплощается на глазах у всех. На истоптанной полянке мгновенно появились древние тропы, покрытые таинственными следами устрашающих размеров.
Впрочем, следами не ограничилось. Из лесу вышел обычный зверь. Тот самый медведь, которому полагалось гулять по Чудесному Парку, наполненному русским смыслом.
Толпа подалась в сторону. Всех посетила разумная мысль: медведь забавен только в клетке или на цирковой арене. Но мишка целеустремленно закосолапил по стопам лешего — к фуршету. Охранники, уже выкинувшие ежей, благоразумно уступили дорогу.
Застройщик так и стоял с молотком в руках, пока его не вывела из ступора избушка на курьих ножках, выросшая прямо перед ним. Избушка поросла перьями, ее ножки явно принадлежали бескрылой птице, оставившей следы на неведомой дорожке, а с фронтона хищно взирал клюв, такой же птички ископаемых габаритов. Застройщик выронил молоток и кинулся подальше от сказочной избушки.
«Там лес и дол видений полны»…, — сказал чтец и немедленно окрестности наполнились видениями. Даже те, кто до этой минуты считал происходящее запланированным аттракционом, загрустили и испугались. Кто-то видел брошенную жену, кто-то — родителей, забытых в доме престарелых, кто-то — застреленного в подъезде партнера по бизнесу. Обманутые дольщики и судья, зачитывающий приговор, вообще, оказались массовой галлюцинацией.
Друзья Женьки чуть не повелись на общую панику.
— Стойте на месте! – резко приказал Женька. А как еще можно командовать в бою! Он отбросил дурацкую бороду и снова и снова целился палицей, шепча пожелания или корректируя происходящее.
Там о заре прихлынут волны,
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных,
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Ободренные Женькиными словами, друзья остались рядом с ним, когда из озера вышли воины в блестящих латах и, выстроившись малой фалангой, медленно двинулись к эстраде. Как и в случае с медведем, желания оказаться на их пути не возникло ни у кого.
Там королевич мимоходом,
Пленяет грозного царя.
Тотчас же по аллее пронесся всадник в белых латах, на белом коне. Он чуть пригнулся, подхватил вице-мэра, перекинул через седло. Но тут же, осознав, что пленил никакого не царя, а вообще непонятно что, выкинул пленника в кусты и поскакал дальше, искать более статусного заложника.
Именно это происшествие вывело Идеолога из ступора. Сценарий он просматривал сам и инсценировка эпизода с королевичем, пленившим грозного царя, была отвергнута за идейной неуместностью как скрытая русофобия.
Идеолог огляделся и понял всё.
— Эй, отберите у пацана пульт! — крикнул он и, видя, что никто отбирать не собирается, кинулся к Женьке с двумя охранниками.
Женька не успел решить, каким чудом одарить противника, как Князь грозно взглянул на ребят. И вся дружина, будто получив приказ от настоящего воеводы, шагнула вперед, встав стеной перед Идеологом. Строй вышел не столь ровным, как у морских витязей, пусть копья были бутафорскими, шлемы — жестяными, а щиты — фанернымы. Зато решимость — настоящей. И Идеолог замер на месте. А когда приблизились витязи, попятился, пытаясь понять — что же происходит?
Бомонд, приглашенный на закладку Парка Чудес, быстро превращался в банальную толпу. Гости со страхом поглядывали то на морских витязей, то смотрели в сторону фуршета. Там леший наливал водку в бокалы для шампанского и опрокидывал один за другим. Предлагал мишке, но тот мотал башкой и сгребал бутерброды с чёрной икрой себе в пасть.
— Чудес вам захотелось! Ну и получайте! — повторял Женька, сжимая палицу.
Там в облаках перед народом,
Через леса, через моря,
Колдун несет богатыря.
И действительно, над лесом показался летящий карлик с бородой, как у лешего. На бороде у карлика висел богатырь. Колдун осыпал своего противника проклятиями, богатырь ловко увертывался и промахнувшиеся проклятия разбивались о землю шарами разноцветного пламени. В одних местах огонь горел и не гас, в других — гас, оставляя воронки пугающей глубины.
— «Кредит-строй», «Массив-строй», «Москва-центр-строй», — в ужасе шептал Застройщик, уводимый под руки охраной. Казалось, он надеялся, что едва в перечне конкурентов-строителей найдет имя того, кто заказал это безобразие и произнесет имя вслух, чудеса прекратятся.
Только тут декламатор вышел из творческого экстаза и резво соскочил с трибуны.
Но, чудес хватало и без его подсказок. К месту происшествия (а как иначе назвать это место?) шли малые архитектурные формы, естественно, обреченные на снос при преобразовании Парка в Чудесный Парк. Девушка размахивала веслом, Юноша высматривал, в кого запустить ядро, Мальчик тоже готовился пустить каменный самолетик, подозрительной низкой траекторией, а Щенок в руках у Девочки лаял каменной пастью. От этого лая даже медведь затрусил в сторону.
Тут уж бегство стало всеобщим. Драпала свита вице-мэра и сам помятый вице-мэр, бежали подчиненные Застройщика, артисты, официанты. Осторожнее других отступали телеоператоры — храбрые люди, берегущие свои камеры больше собственной жизни. Кто-то садился в машины, кто-то их уже не находил, потому, что Юноша засадил ядро в какой-то, не приглянувшийся ему, автомобиль. Еще два автомобиля пылали от проклятий колдуна, зашедшего на второй круг.
Идеолог, самый умный из присутствующих, мучился больше всех: он не мог понять, кто задумал и оплатил происходящее? Или произошло что-то более серьезное? Неведомо, почему он был уверен, что если случится светопреставление, Идеолога заранее предупредят, как предупреждали прежде о других важных событиях.
Наконец, решил, что понял, к кому надо молить в час конца света и завопил:
— Ктулху фхагн! Ктулху фхагн!
Но ничто не выплыло, не выползло и не прилетело на выручку Идеологу. Только Щенок, наконец-то сорвавшийся с рук Девочки, подскочил к нему и цапнул каменной пастью, изничтожив мобильник в заднем кармане брюк и слегка прихватив задницу. Идеолог взвыл и помчался, обгоняя всех.
Минуты через три поляна опустела.
Женька еще раз взмахнул булавой. И чудеса прекратились. Исчезли морские витязи и волшебная избушка. Исчезли русалка, медведь и леший, а королевич уже давно ускакал, так никого и не пленив. От колдуна, не справившегося с богатырем, осталось дымное облачко. Статуи вернулись на привычные места. Только Девочка пару секунд кричала каменным голосом: «Тузик, ко мне!», пока Щенок не прыгнул ей на руки. После этого замерла и девочка.
— Ух-ты, — сказал Женька, вытирая пот со лба, будто в июльский полдень вдоволь намахался мечом. — Спасибо. Я уж думал, ты прикажешь мне дружину в бой вести.
— Чтобы в битву детей послать, совсем поганцем быть надо, — ответил Князь.
— Слушай, — подозрительно спросил Женька, — а кто бился: я или ты?
— Конечно ты. Я своё уже отвоевал, я могу только помочь. Когда попросят.
Женькина дружина, слегка ошарашенная, понемногу приходила в себя и подозрительно глядела на вождя.
— Славная была битва. И тебе спасибо, потешил, — добавил Князь с улыбкой и чуть ли не легкой завистью. — Я когда бился, мне так не помогали, как тебе сегодня. Ладно, все. Не прощаюсь. Проси, когда нужно. И не забывай, Кого надо поперед меня просить.
Улыбнулся и больше не разговаривал. Женька тоже улыбнулся. Правой руке полегчало — палица приняла прежние бутафорские габариты.
* * *
— Иваныч, жив?
— Да, — печально ответил вице-мэр. Оперативный комплексный осмотр в лучшей клинике города уже показал, что пациент и жив, и здоров. Иванычу все равно не верилось. Но, звонил мэр, а значит, надо было быть живым и выполнять свои обязанности.
— Тогда приезжай. Расскажешь, как ты позволил этим московским клоунам такое учудить! Откуда взялись водолазы с холодным оружием? Кто дал санкцию на фейерверк с напалмом? Медведя кто позволил без намордника выпустить? Это что, Парк Чудес или Экстрим-Парк? Еще скажи спасибо, без жертв обошлось. Всё, рви с ними договор. И только еще заикнись, что нашел для Парка новых инвесторов! Больше никаких чудес!
* * *
Команду Женька дал самую простую: «Уходим». Из дружины не убежал никто: почему-то все поняли, что возле Женьки стоять безопасно. Теперь и уходили вместе — узкой аллеей, похватав рюкзаки с вещами.
Быстро переоделись, покидали в мешки бутафорию и поскорей, подальше от эпицентра недавних событий. Вдали выли сирены, похоже, вой приближался, а тратить время на общение с властью не хотел никто.
И все же один разговор был неизбежен.
— Женёк, ты с кем все время шептался? — в очередной раз спросил Виталик
— Сам с собой, — обреченно ответил Женька, понимая, что ответ не засчитан.
— Да ну, сам с собой. Я, что ли, не слышал? И Паштет слышал, и Ян.
Женька обреченно взглянул на фанерное знамя. Но Князь, похоже, не замечал его умоляющие взгляды. Разве только один раз усмехнулся: «Выкручивайся, как хочешь!» Женька так и не понял — правда ли подмигнул, или ему показалось…